* Модель «кадиллака», внедорожник.

** Cinerama Dome – кинотеатр в форме полусферы, построенный специально для демонстрации широкоэкранных фильмов.

* * *

Сразу за Франклин-авеню – здание, окруженное эвкалиптами, и, пока Джулиан выходит из «БМВ», всматриваясь в него, я получаю CMC «не выходи из машины», а когда он оборачивается и смотрит на меня за рулем, наши глаза встречаются. Черный «эскалейд» тормозит прямо за «БМВ», освещая нас фарами. Джулиан наклоняется к открытому окну пассажирской двери.

– Ты не идешь? – спрашивает и затем щурится на свет, бьющий сквозь заднее стекло, пока фары не гаснут, и тогда он снова фиксирует взгляд на мне, а я смотрю на него не мигая.

За спиной Джулиана три мексиканских парня вылезают из машины в крут света от уличного фонаря.

Раздраженно глянув в их сторону, Джулиан снова поворачивается ко мне.

– Клэй?

– Сдохни, тварь.

В ту же секунду Джулиан вцепляется в дверцу, которую я уже запер, и на миг просовывается через окно в салон, оказываясь совсем рядом с моим лицом, но парни его оттаскивают, и потом он исчезает так быстро, будто его вообще не было.

* * *

На Фаунтен звонит телефон, и я останавливаюсь на запасной полосе сразу за Хайленд. Доставая мобильник, замечаю, что мое сиденье пропитано мочой, и, хотя номер входящего звонка заблокирован, я знаю, кто это.

– Кто-нибудь видел, как ты его сюда вез? – спрашивает Рип.

– Рип…

– Никто не видел, так? – спрашивает. – Никто не видел, как ты его сюда вез, так?

– Что теперь со мной, Рип? Злорадный оскал молчания. Сделка, скрепленная тишиной.

– Хорошо. Свободен.

* * *

Рейн с воплем падает в мои объятья.

– Ты отвез его туда, – кричит, – ты его отвез? Прижимаю ее к стене, захлопывая дверь ногой.

– За что ты меня ненавидишь? – кричит.

– Рейн, тсс-тсс-тсс, все хорошо…

– Что ты делаешь? – кричит, пока я не закрываю ей рот ладонью.

Потом я валю Рейн на пол и стаскиваю с нее джинсы.

* * *

– Ты столько раз могла меня раскусить, – шепчу ей в спальне, где она лежит, оглушенная мощной дозой ксанакса и спиртного.

– Я и… раскусила, – говорит, лицо в синяках, губы влажные от текилы.

– Надо же, во что тебя наш городок превратил, – шепчу, откидывая волосы с ее лба. – Ничего… Я понимаю…

– Ваш городок ни во что меня не превратил. – Она тщетно пытается закрыть лицо руками.

Снова начинает рыдать, на этот раз безудержно.

– Так тебя опять стошнит, детка, – говорю, проводя влажным полотенцем по загорелой коже, и Рейн отключается, но тут же снова приходит в себя.

Наблюдаю за кистью, медленно собирающейся в кулак. Стискиваю ее запястье, не давая себя ударить. Давлю до тех пор, пока кулак не распадается.

– Больше не бей, – говорю. – Без толку, только получишь сдачи, – говорю. – Ты этого добиваешься? – спрашиваю.

Она зажмуривается, мотает головой, по щекам бегут слезы.

– Ты меня чуть не погубила, – говорю, гладя ее по лицу.

– Сам виноват, – стонет.

– Я хочу быть с тобой, – говорю.

– Никогда этого не будет, – говорит, отворачиваясь.

– Пожалуйста, не плачь.

– И не могло быть.

– Почему? – спрашиваю. Кладу два пальца на уголки ее рта и растягиваю его в улыбке.

– Потому что ты всего лишь сценарист.

* * *

Я поехал в Палм-Спринте, будто ничего не случилось. На 111-м шоссе посреди голой пустыни зажглась и долго переливалась в морозном воздухе гигантская радуга через весь небосвод. Девушке и парню, которых я купил, было лет по двадцать, и о цене сговорились легко, мне была названа сумма, я ее принял. Держались они настороженно. Прежде чем въехать ко мне на выходные, ознакомились с перечнем услуг, которые я ожидал. Девушка была нереально красива («Библейский пояс»*, Мемфис), а парень – из Австралии, успел поработать моделью для «Аберкромби и Фитч»**, и оба приехали в Лос-Анджелес «пробиваться», но пока без успеха. Они не скрывали, что имена у них вымышленные. Я приказал разговаривать исключительно жестами – не хотел слышать их голосов. Приказал всегда ходить нагишом, и плевать хотел, что они обо мне подумают. Пустыня поеживалась от холода у подножия гор, нависших над городом, и белесое небо проглядывало сквозь стволы высаженных вдоль улицы пальм, как арестант сквозь прутья решетки. Я смотрел на гекконов, сновавших меж камней японского садика, а девушка с парнем смотрели ужастик «У холмов есть глаза»***, сидя нагишом перед гигантским плоским экраном в гостиной.

* Регион в США, где одним из важнейших аспектов культуры является евангельский протестантизм. Ядром «Библейского пояса» традиционно являются южные штаты.

** Abercrombie Fitch – американская фирма, выпускающая дорогую стильную молодежную одежду. Известна тем, что в качестве продавцов использует безупречно сложенных модельного вида юношей и девушек.

*** The Hills Have Eyes – фильм ужасов, вышедший на экраны в 1977 году. В 2006-м был сделан одноименный римейк.

Длинный одноэтажный дом с пологой крышей находился в районе, некогда облюбованном голливудской элитой; там были розовые стены со множеством зеркал, и колонны вокруг бассейна, имевшего форму рояля, и двор, покрытый разровненным слоем гравия, и легкие самолеты пролетали низко над головой, готовясь к посадке на аэродроме неподалеку. По ночам над пустыней в серебряной оправе лунного света мерцали звезды, и улицы вымирали, и девушка с парнем обкуривались травой у костра, и иногда, вжаривая девушке, я слышал, как собаки лают на ветер, треплющий пальмы, и дом был наводнен сверчками, и теплый рот парня не возбуждал, пока я ему не врезал, сбившись с дыхания, но не сводя глаз с бассейна, над которым на рассвете поднимался пар.

Возникли претензии – девушка заявила, что напутана «обстановкой». Менеджер девушки и парня потребовал меня к телефону, и мы условились о новой цене, после чего я вернул парню его мобильник, и он покивал, приложив трубку к уху, а потом снова передал трубку мне. Сценарий утвердили. И потом парень поочередно трахал сначала меня, а затем девушку, и я хлестал его ладонями по ягодицам, точно пришпоривая, и череп в целлофановой сумке был атрибутом в садомазо-игре, подглядывал за нами с ночного столика в спальне, и иногда я приказывал девушке поцеловать череп, и глаза ее распахивались все шире, одновременно становясь все бессмысленнее, а под занавес я приказал парню ударить девушку и смотрел, как он отправил ее в нокдаун, и потом приказал поставить девушку на ноги и ударить вновь.

Однажды ночью девушка попыталась удрать из дома, и мы с парнем гнались за ней по улице с карманными фонарями, и на втором перекрестке, когда уже почти рассвело, парень ее настиг. Мы быстро потащили девушку к дому, где она была связана и помещена в комнату, которую я приказал называть конурой. «Благодари», – приказал я девушке, принеся на тарелке несколько мини-кексов с таблетками слабительного вместо изюма, и заставил девушку и парня съесть все до последней крошки, сказав, что это их вознаграждение. По локоть в дерьме, я втолкнул кулак внутрь девушки, и ее влагалище плотно обхватило мое запястье, и она смотрела на меня удивленно, словно силясь понять зачем, но я не останавливался, погружал руку все глубже, сжимая и разжимая кулак, и потом ее рот раскрылся от дикой боли, и она завопила, и парень вставил ей член, как кляп, заставив давиться, и стрекот сверчков не умолкал ни на миг.

Небо казалось выскобленным, необыкновенным; у подножия гор обозначилось световое пятно, постепенно вытянувшееся вверх и обретшее форму цилиндра. В последний день девушка призналась мне, что обрела веру; мы сидели в тени нависших над городом гор, и девушка назвала их «непреступаемым порогом», а когда я спросил почему, сказала, указав дрожащей рукой на вершины: «Там живет Сатана», – но сказала с улыбкой, и парень снова и снова нырял в бассейн, и рубцы, оставшиеся от моих ногтей, переливались на его загорелой коже. Сатана искушал девушку, но она больше его не боялась, им было о чем по-. беседовать, и в доме оказался экземпляр книги, написанной о нас больше двадцати лет назад, ее неоновая обложка сияла на стекле журнального столика, а потом книгу найдут в бассейне дома, в районе, некогда облюбованном голливудской элитой, в тени высоких гор, и вода в бассейне вспучится, и сверчки застрекочут громче, а затем камера совершит пролет по пустыне, и мы исчезнем в расфокусе на фоне желтоватого неба.