– Я забыла. Вообще ничего и никого не помнила. У меня память отшибло…

– Ужас какой! Ты так говоришь, будто ничего особенного не произошло. Но сейчас-то уже все в порядке? Или как? – спросила Эйко, глядя на меня округлившимися от удивления глазами.

«И правда, как?» – подумала я. Если не останавливаться на подробностях, а кратко подытожить то, что я пережила за последние несколько месяцев, – сейчас уже все в порядке. Или почти в порядке – как зрение у человека, который носит контактные линзы. По крайней мере, я чувствую себя примерно так.

Время проходит, и я незаметно для себя свыклась с мыслью о падении с лестницы и о потере памяти. Точно так же, как свыклась и с мыслью о том, что рано или поздно умру. Люди так быстро ко всему привыкают, даже страшно.

– Да, сейчас уже все нормально. Правда, я до сих пор хожу в больницу на обследование, но пока врачи ничего серьезного не обнаружили, – ответила я.

– Слушай, вот ты говоришь «отшибло память». То есть ты забыла абсолютно все?

– Ну да. Я даже мамино лицо не могла вспомнить – очень неприятное ощущение. В какой-то момент я решила, что потеряла память навсегда. Мучилась, думала, как жить дальше. Но к счастью, все более или менее наладилось. Стала потихоньку вспоминать какие-то события из прошлого, имена, лица, телефонные номера.

– Вот ведь как в жизни бывает… Никогда нельзя знать, что с тобой в следующий момент случится.

– Чего нельзя, того нельзя, – сказала я.

– Слушай, а лицо своего парня… в смысле любимого человека, ты тоже не помнила?

– Лицо любимого человека? Э… как бы тебе сказать… У меня нет любимого человека. То есть у меня есть мужчина, с которым я изредка встречаюсь… Он, вообще – то, бывший жених моей младшей сестры, которая умерла несколько лет назад… У нас с ним как-то само собой все вышло…

Эйко была первой, кому я решилась рассказать о своих новых, довольно странных отношениях с Рюичиро.

– Что значит «само собой все вышло»?! Ты как бы забыла, что он жених Маю?

И тут я вспомнила, что Эйко приходила на похороны моей сестры. Интересный получался разговор.

– Нет, конечно, я помнила, но не чувствами, а головой, понимаешь? А голове я в то время не очень доверяла.

Я улыбнулась. Эйко тоже улыбнулась, пробормотав «ну и дела».

– Этот человек – писатель. После смерти Маю он начал путешествовать. Единственное, что я о нем твердо помнила, что он все время в отъезде. Его почти никогда не было рядом. Я понимала, что он – бывший жених моей сестры, но сердцем этого не чувствовала, – еще раз попыталась объяснить я.

Эйко, продолжая улыбаться, сказала:

– Может, ты специально про это забыла? Скажи честно, разве он не нравился тебе с самого начала?

– Если честно, то это единственное, чего я так и не вспомнила до сих пор.

– Ты не помнишь, любила ты его или нет?

– Скорее… Скорее, я просто не помню, что думала о нем и о его поездках до того, как потеряла память. Это неразгаданная загадка.

– Слушай, а вот обычные люди, как тебе кажется, они могут с точностью до минуты или там до часа вспомнить, когда и за что они кого-то полюбили? – спросила Эйко.

Я проигнорировала ее вопрос.

– … из своих путешествий он писал мне письма. И чем дальше, тем больше эти письма становились похожи на любовные послания. Все это было как-то очень подозрительно, я просто не понимала, что происходит.

– А что такого? Это же так романтично – любовные послания…

– Ага, только та я, которой он писал, не имела никакого отношения ко мне настоящей. Понимаешь?

– Все мужчины такие, – сказала Эйко совсем так же, как говорила и раньше, и только в этот момент я наконец-то поняла, как соскучилась по ней и по нашей давней дружбе и как важна для меня эта встреча.

Я словно на мгновение слилась с ней. Уловила биение ее живого, горячего сердца, в котором никогда не было ни тени сомнения, ни капли страха перед реальностью.

И тут же вслед за этим ощущением пришли воспоминания. Моя Эйко. Только теперь я почувствовала, как люблю ее. Всегда любила.

– В любом случае я так и не знаю, писала ли я ему в ответ, и если да, то о чем.

– Ну хорошо. И что с ним теперь?

– В последний раз мы встретились за три дня до того, как он уехал в Китай. Он не сказал, когда вернется.

– А письма?

– Письма приходят, но в них ничего личного, так – путевые заметки.

– А в Японию он не собирается возвращаться?

– Собирается. У него скоро книжка должна выйти, так что он приедет. Но максимум на два – три дня. В прошлый раз он провел здесь месяц – путешествовал по Японии. В один из дней позвонил к нам домой и узнал о том, что со мной приключилось. Он был просто в шоке. Мы встретились с ним в тот же день…

– А дальше у вас все получилось само собой.

– Думаю, для него это стало полной неожиданностью.

– А для тебя нет, что ли? – улыбнулась Эйко. – Неужели я все-таки права, а? Ты его любила с самого начала, но переживала из-за Маю, страдала, пыталась забыть свои чувства. Так что потеря памяти – это как бы защитная реакция.

– Не знаю. Если я его и полюбила, то только после смерти Маю. Не раньше. До этого он меня не сильно интересовал.

Эйко потрепала меня по плечу.

– Ладно. Думай, как тебе удобно. Но ты иногда такая щепетильная, просто ужас. – Она улыбнулась.

Эйко допила третью кружку пива. Она разрумянилась и была очень красивой. И лицо, и голос, и речь – все гармонично сочеталось в ней. Она была одновременно и автором, и произведением искусства – уникального искусства «быть Эйко».

Когда я проснулась в то утро, первой моей мыслью было «Вот это да! Вот это круто!». Рядом со мной спал жених моей сестры. Пасмурное небо заглядывало в номера отеля «Токю» на Гинзе. Заглянуло оно и в нашу просторную спальню. Окна небоскребов и офисных зданий, высившихся неподалеку, отражали его мягкий рассеянный свет.

К тому времени память у меня более-менее восстановилась, но период реабилитации еще не закончился. Я уже вышла из больницы и жила дома, однако такие вещи, как алкоголь, занятия спортом и, конечно же, секс, были мне противопоказаны.

В один из дней мои домочадцы, уставшие приглядывать за мной, решили немного отдохнуть и развлечься. Мама с Джюнко отправились на горячие источники, Микико с моим младшим братом поехали в Диснейленд. Я осталась дома одна. Именно в этот день и позвонил Рюичиро. Новость о моем падении, похоже, потрясла его до глубины души. Мне было скучно сидеть дома, и я предложила встретиться. Он дал мне название и адрес своего отеля и сказал, что будет ждать меня в чайной комнате на первом этаже.

Он не ожидал увидеть меня обритой почти наголо, очень удивился, но стрижка ему понравилась.

– Отлично выглядишь, – сказал он. – Только очень изменилась. Совсем на себя стала непохожа.

И еще он сказал:

– Как-то раз я был в гостях у друзей. Полез за чем-то в холодильник и увидел там большой красный шар. Было в этом шаре что-то неуловимо знакомое, но я не сразу понял, что это такое. А когда понял, испытал очень странное чувство. Это был арбуз, с которого счистили кожуру, чтобы потом нарезать его на кусочки и сделать фруктовый пунш. Разумеется, сперва я подумал о хозяевах, о том, что они, наверное, замучались этот арбуз чистить. Но эта мысль тут же исчезла, и вместо нее пришла мысль о «чувстве неузнавания». Мне было забавно, что я не смог сразу же догадаться, что передо мной арбуз. И сейчас, глядя на тебя, я испытываю очень похожее чувство…

«Ну сравнил», – подумала я. А что еще ожидать от писателя?

Как определить, действительно ли мы знаем человека, которого, как мы думаем, мы знаем?

В тот раз я ничего ему не сказала, но на самом-то деле он тоже здорово изменился. Это был не тот Рюичиро, которого я знала раньше. Он словно решил для себя что-то очень важное, его лицо просветлело. Казалось, что с помощью бесконечного передвижения в пространстве он сумел освободиться от сомнений и наконец-то стал соответствовать своей прозе. Впрочем, вполне возможно, что он вовсе не изменился и все эти разительные изменения лишь привиделись мне, человеку с еще не вернувшейся памятью.