Вернулся Слепцов, сунул мне свежеотпечатанный на принтере лист бумаги:

— Теперь ваша душенька довольна?

Я прочитал:

— Серьезная бумага! — сказал я, закончив чтение, передал лист Борису, и с готовностью посмотрел на Слепцова. Майор сел напротив нас, за стол, вытащил из ящика бутылку коньяка, три крохотные рюмочки, разлил коньяк, и проговорил деревянным голосом:

— Итак, мы остановились на том, что предмет сделки покупателю должен передать сам Логинов. Это принципиально!

— А если не получится? — влез Борис, улыбаясь — он прочитал «Справку…» и остался очень доволен.

— Если не получиться, все наше дело — коту под хвост! — серьезно сказал Слепцов, нервно сжал свои тонкие, прямые губы, потом продолжил: Вам, Серегй, необходимо быть очень осторожным, но в то же время навязчиво-настойчивым! Кстати, как вы обьяснили Логинову, почему вам необходимо продать фибулу?

Я замялся:

— Ну, сказал, что на мне большой долг, и мне пригрозили — если не отдам до девятого, все, крышка! По моему, он поверил!

Слепцов забарабанид пальцами по столу:

— Весьма возможно, что и поверил… Ситуация, конечно, проста и тривиальна, обыграна в кино и литературе… Но, может быть, это и к лучшему! Так, теперь далее: место встречи он вам завтра может назначить где угодно. Сам покупатель, скорее всего, туда не явиться — Логинов заберет вас и повезет в условленное место. Вы не волнуйтесь, наша группа будет наготове! Даже в самом невыгодном для вас случае — предположим, он догадался, что вы — подставка, но повторяю, даже в этом случае мы, я думаю, сумеем спасти вашу жизнь!

Я похолодел:

— А что, он может догадаться?

Слепцов помолчал:

— Понимаете… Логинов очень, очень хитер! Лет пять назад, в девяносто первом, я тогда еще в капитанах ходил, наш отдел расследовал дело о продаже за границу крупных партий икон и антиквариата, причем весьма ценного Фабереже, Гропп, был такой немецкий ювелир, и так далее… В деле были замешаны многие известные фамилии, между собой мы называли его: «дело детей Политбюро». В числе основных подозреваемых действительно значились фамилии сыновей и дочерей некоторых членов того, брежневского Политбюро. Существовала целая сеть по розыску, покупке, оценке икон и антиквариата, мы вышли на нее совершенно случайно, ну, и поторопились — факты хищений были, что называется, налицо… По делу, в качестве обвиняемых, проходило более двадцати человек, и только один из них сумел, так сказать, сменить амплуа превратиться в свидетеля. Как вы догадываетесь, это был Логинов! Мало того, для нас так и осталось загадкой — как похищенный, скупленный, собранный преступниками антиквариат должен был переправляться за границу. Подозреваю, что и тут должен быть замешан Логинов, но никаких улик против него не было, да еще допрашиваемые постоянно поминали какого-то Максуда, таинственного и неуловимого человека, который, получалось, и организовал весь этот, с позволения сказать, бизнес. Так он и остался для нас загадкой…

Я еле-еле сдержал себя, чтобы не крикнуть: «Да это не человек вовсе! «Максуд» — это Максим и Судаков, вот в чем соль!», но вовремя подумал, что начни фээсбэшники сейчас копать, неминуемо выясниться, куда и зачем ездил Судаков, а там всплывет и имя его попутчика, а потом найдется и его труп…

Слепцов заметил, как я вздрогнул при упоминании им Максуда, но ничего не сказал, хотя наверняка про себя что-то отметил…

Мы еще довольно долго разговаривали со Слепцовым — майор проинструктировал меня, что делать в том или ином случае, велел записать пару контактных телефонов, назвал простые, легкозапоминающиеся, но в то же время весьма оригинальные пароли. Мы с Борисом дали подписку о неразглашении, выпили коньяк, — «За удачу!», попрощались со Слепцовым, вышли из дома на многолюдную улицу, и только тут я повернулся к улыбающемуся Борису и задал давно вертящийся на языке вопрос:

— Как ты ему все объяснил?

— Что — все?

— Ну, почему мы затеяли это дело?

Борис скорчил хитрую гримасу:

— А я ничего и не объяснял! Просто сказал, что раз «Поиска» больше нет, мы с тобой решили помочь органам, пресечь, так сказать, вывоз за рубеж культурных ценностей! Нам за державу обидно!

— А раньше обидно не было? — ехидно спросил я, доставая сигарету.

— А раньше мы ничего не знали!

— И он поверил?

— Хрен его знает… Может, и поверил… — Борис пожал плечами: Ладно, завтра узнаем. Ты лучше расскажи, как себя вел этот гад?

Приехав домой, я первым делом схватил телефон, отправив искателя готовить ужин. Я уволок аппарат в комнату, сел на кровать и с замирающим сердцем набрал Катин номер…

Хотя было довольно поздно, да и я до того собирался позвонить ей только завтра утром, вернувшись от Слепцова, я вдруг почувствовал, что просто не вытерплю!

В трубке раздался длинный гудок. Один, второй, третий… Я про себя представлял, как Катя, застигнутая моим звонком на кухне, или в зале, перед телевизором, встает, поправляет кофту (Дурак, надо было спросить, дали ли у них отопление!), и идет в прихожую, к телефону. Гудки меж тем продолжались. Я уже понимал, что моей бывшей жены нет дома, но упрямо ждал и надеялся. Через пять минут я швырнул трубку на аппарат, вскочил, злой и взбешенный, а в голове моей роились самые черные мысли!

«Ушла, развлекается со своим Владимиром Петровичем! Зараза! Я тут мучаюсь, хожу по лезвию ножа, межь двух огней, а она…».

И тут же внутренний мой голос напомнил: «А чего ты злишься, чувачок? Ты ей — никто! И она тебе тоже! Развод вас развел! Все, забудь! А если хочешь все вернуть, то и начинать надо с начала — с цветов, ожиданий у поъезда, культпоходов по разным театрам и галереям…».

Я замер, обнаружив, что в бессилии кружу по комнате, с телефоном в руках. Мне стало горько и смешно одновременно. Я отложил аппарат, вышел на балкон, и сырой, холодный воздух взбодрил меня. Но тут мне на глаза попалась замаскированная фанерками мумия, я чертыхнулся, и отправился к Борису на кухню — с живым человеком все лучше, чем с умершим пять тысяч лет назад…

…Мы легли спать довольно поздно — Борис все не отходил от ящиков, разбирая предметы из курагана. Он расстелил на полу покрывало и выложил на него сперва одежду, затем украшения, потом оружие и прочие предметы, принадлежащие мумии. Получилось красиво, хотя запашок от этой бесценной рухляди поднялся тот еще…

В конце концов ближе к часу ночи я уснул, утомленный событиями сегодняшнего дня, и последнее, что я видел — ползающего на четвереньках искателя, который при свете стоящей на полу настольной лампы разглядывал находки, тихо шепча что-то про себя…