Проснулся я, когда «Камаз» уже выруливал на трассу. Пеклеванный, взлохмаченный со сна, курил, вертя баранку, Анжелика, свесив нечесанные патлы, высунулась из «спальника», глядя на дорогу. Было еще темно, дождь не прекращался, судя по всему, всю ночь.

— Проснулся? — спросил Саня, не поворачиваясь: — Сейчас шесть часов утра, если все нормально будет, к ночи будем в Москве!

Мы переехали Волгу, без всяких приключений минули Жигули, как раз рассвело, я при дневном свете рассмотрел свою вчерашнюю пассию, и мне стало противно. Мы, практически молча, доехали до Сызрани, заправились, и к часу были возле Пензе, где нас остановили на посту ГАИ. Судаковские печати и тут «проканали», как говорил Пеклеванный, в кунг никто не заглядывал, и «Камаз» въехал в Пензу. Потянулись знакомые дома, ларьки, заправки… У одного из поворотов Анжелика вышла, послав нам на прощание воздушный поцелуй, и убрела куда-то в сторону, во дворы.

— А ни че бабца! — кивнул Пеклеванный ей вслед: — Ты вчера гандон-то хоть надевал?

Я отрицательно помотал головой.

— Ну и дурик! Я же тебя предупреждал — возьми!

— Я взял, да как-то не сложилось…

— Эх ты! Теперь, как приедем, сразу иди в «пиписькин дом»!

— Куда?

— В кожвендиспасер! У этих трассовых лярвов чего только не бывает — и трепак, и сифон, и кое-что похуже!

Мысль о том, что я мог подхватить какую-нибудь венерическую заразу от грязной трассовой проститутки, перепихнувшись с нею в кабине «Камаза» на Богом забытой площадке для отдыха водителей где-то под Самарой, здорово расстроила меня, в добавок простуда разыгралась с новой силой, и я только прохрипел в ответ: «Теперь же все лечиться!», скорее пытаясь успокоить себя, чем водителя.

Видимо, у Бога, в которого я не очень-то верю, для всех есть мера испытаний и бед, и мы свою исчерпали до дна, поэтому-то до самой Московской Кольцевой автодороги, к которой мы подехали в двенадцатом часу, ничего с нами не произошло.

Въезжали мы в Москву по Рязанскому проспекту.

— Куда сейчас? — поинтересовался Пеклеванный, вытряхивая из пачки последнюю сигарету.

— В смысле — куда?

— Ну, разгружаться где будем?

— А где ты должен был разгружаться?

— Вообще экспедитор должен был указать, где! А теперь-то что делать?

— Поехали ко мне! — махнул я рукой: — Там и разгрузимся!

Через полчаса мы подъехали к моему дому. У меня при виде его даже сердце защемило, настолько родной, уютной и привычной показалась мне старенькая, обшарпанная пятиэтажечка! Я вспомнил, как завидовал Паганелю, имеющему такую крутую квартиру, и подумал, что там, у него, по сути каждая вещь омыта кровью — или кровью древних, давно исчезнувших людей, или кровью наших современников. Откуда мне знать, скольких, как Николеньку и Леднева, настигла смерть по указке Логинова?

Мы за час перетаскали все ящики из кунга в мою квартиру, взгромоздив всю комнату. Я вскипятил чайник, мы посидели на кухне, попили чай, покурили, и Пеклеванный засобирался:

— Командировка у нас до девятого! Сегодня уже час, как шестое, значится так: девятого с утреца я тебе звоню, заезжаю, и мы возвращаемся на базу, как огурцы — типа только приехали! Ты только эта… Ну, бумаги все сделай, и если че — я ни при делах! Лады?

— Лады… — я пожал его руку, и Пеклеванный ушел. Спустя минуту до меня донесся звук заработавшего двигателя. Уехал.

До трех ночи я разбирался с ящиками. Судаков напихал в них все, что можно было взять с собой. Например, в одном ящике лежали две здоровенные темные лиственичные плахи, в другом — каменная плитка с пола. Саму мумию Судаков сложил пополам, предварительно раздев, отрезал голову, и в таком виде упаковал все по ящикам.

Признаться, меня здорово мутило, когда я извлекал пакеты с мумией, у которых под пленкой угадывались очертания человеческого тела. Мумия попахивала, я обвязал ее веревками и вытащил на балкон, прикрыв старыми серыми фанерками. Голову, вложив в хозяйственный пакет, поместил в холодильник. Остальное компактно переложил в три ящика, и сел отдохнуть — у меня снова поднялась высокая температура, голова раскалывалась, ломило все тело, и страшно хотелось спать.

Я вытащил из шкафчика на кухне все таблетки, какие только были в доме, и высыпал их на стол. Гулина терапия буквально поставила меня на ноги, но вся эта беготня по ночному Октябрьску, ночевка под Самарой, долгая дорога до Москвы все же измотали меня, и я чувствовал, что мой недуг возвращается.

Я быстро отыскал баночку олитетрина, заглотнул сразу пять штук завтра с утра мне предстояло много думать и много делать, и антибиотик за ночь должен был убить болезнь в моем теле.

Не раздеваясь, я рухнул на кровать, и мгновенно уснул — все, путешествие закончилось!

Олететрин сделал свое дело — утром, которое для меня наступило в полдень следующего дня, я проснулся почти здоровым. Первым делом я нагрел ванну, залез туда и час драил себя всеми известными мне способами, чуть ли не в стиральном порошке полоскался.

Наконец, чистый, благоухающий одеколоном, я облачился в свежее белье, натянул рубашку, трико и вышел на кухню — покурить и подумать над своими дальнейшими действиями.

Единственным моим предполагаемым союзником мог бы стать Борис, но я не был уверен, что и он — не из шайки Паганеля, и тоже только разыгрывал из себя простачка-археолога. Нет, процентов на девяносто девять я был уверен, что Борис — честный и порядочный человек, но на один процент — не верил, и это меня мучило…

В конце концов я решил все же съездить к нему — на Алтай они собирались после праздников, по идее Борис должен был быть дома, а кто он, бандит или нет, решиться на месте!

Я захватил денег, решив поесть по дороге — дома все равно ничего не было, и уже выйдя на улицу, пожалел, что не взял какой-нибудь предмет из кургана, показать Борису.

Нас не было в Москве дней пять, но за это время не изменилось ровным счетом ничего — та же промозглая, сырая погода, те же озабоченные, затырканные жизнью люди. Меня всегда поражало — и у безработной матери пяти детей, живущих на куцее государственное пособие, и у раскормленного «нового русского», вылезающего из «шестисотого» автомобиля с сотовым телефоном в руке, одно и то же выражение лица. И те, и другие хотят отдохнуть, нет, даже не отдохнуть, а скорее — остановиться в этой бесконечной жизненной гонке, выбросить из головы каждодневные мысли о деньгах, продуктах, пеленках, колготках для детей, о бандитах, банках, нечестных партнерах, наглых любовницах. Мы — страна загнанных лошадей, а что с ними делают, всем известно…

Электричка высадила меня на нужной станции и загрохотала дальше. Я пошел по знакомой тропинке через уже полностью облетевший лес, вспоминая, как красиво, ярко и свежо алели, желтели, багровели тут листья в сентябре…

У калитки дома Бориса я остановился — ну, будь что будет, пусть даже Борис и связан с Паганелем, но убивать я его не буду! Хватит! Надо было вообще оставить наган дома, но, как говориться, хорошая мысля…

Скрипнула дверь, и на крыльцо вышел Борис с ведром в руках. Увидев меня, он расплылся в улыбке: «Серега! Здорово! Не ожидал! Как дела?».

Мы вошли в дом, и искатель потащил меня за стол, я приехал как раз к обеду. Сестра Бориса, Светлана, немолодая уже женщина, безмужняя мать двоих детей, внесла и поставила на стол огромную кастрюлю со щами. Истосковавшийся по домашней пищи, я ел за троих, благо, стол ломился от всяких русских осенних разносолов — салаты, грибы, квашенная капустка с клюквой, маринованные помидоры, соленые огурцы…

Борис достал из резного, потемневшего от времени шкафчика графин с водкой: «За встречу!». Под такую закуску грех было не выпить, и мы не стали грешить…