Или с другой Галактикой, другой вселенной? С мирами инопланетян, подобных тем, что перехватили меня на межзвездном полустанке? Кем и для чего была срежиссирована та странная, ничем вроде бы и не кончившаяся встреча? Не может быть, чтобы и она тоже – просто так. Не верю я в случайности космического масштаба.

Я понимал, что все мои построения могут оказаться абсолютно ложными и я пытаюсь связать воедино никак не коррелирующие события и факты, общее между которыми только одно – они произошли не с кем-то, а со мной. И только...

Теоретически можно допустить, что из квартиры открываются пути и к нам домой, и в десятки других реальностей. Как-то же попали к нам Новиков с Ириной, откуда-то доставляется в двадцать четвертый год произведенные в совсем другие времена оружие и прочая техника... И сами они – Новиков, Шульгин, Ирина, все прочие – люди ли вообще или хорошо замаскированные и натурализовавшиеся пришельцы?

Вопросы, вопросы... А что мне дадут ответы? Нужны ли они мне сейчас, когда не решены дела куда более практические? В чем смысл нынешних московских событий, для чего и кому требовалось мое в них участие и чем все это вообще кончится? Вот о чем нужно думать.

А может быть, вообще думать ни о чем не нужно? Все разумное действительно, все – действительное разумно...

Я сообразил, что испытываю зверский голод. Почти сутки без пищи, нервные и физические перегрузки, да и регенерация, наверное, потребовала огромного расхода энергии, если, конечно, она не извлекается гомеостатом непосредственно из мирового эфира.

В большом белом холодильнике, выпущенном, кстати, судя по алюминиевой табличке, в 1962 году на московском заводе имени Лихачева, нашлись яйца, ветчина, чешское пиво в коричневых стеклянных бутылках. Едва я успел расколоть о край скороды третье яйцо, в глубине коридора лязгнула входная дверь и послышались громкие голоса.

– О! С выздоровленьицем! – воскликнул, появляясь на пороге Александр Иванович, одетый, как и ночью, в военную форму, только теперь при дневном свете я увидел на ней знаки различия комиссара ГПУ второго ранга. Отчего же не первого?

– И завтрак, смотрю, поспел. Весьма к месту. На двоих хватит, или как? Ребята, вы там подождите чуток...

Я выглянул, к кому это он обращается. В дальнем конце коридора привалившись плечами к стенкам двое крепких парней в неуместной здесь желто-зеленой камуфляжной форме, увешанные всевозможным оружием и амуницией сверх всяких мыслимых пределов. Словно бы готовились к двухнедельным автономным боям на Сейшельских островах.

– А отчего бы и ваших охранников к столу не позвать? – спросил я тоном, который и мне самому показался неприятным. Я испытывал сейчас сильнейшую антипатию к человеку, которого всего неделю назад готов был считать чуть ли ни идеальным образцом мужчины эпохи смутного времени.

– Обойдутся. Вестовых и ординарцев к столу приглашают только в определенных обстоятельствах. Сейчас таковых не наличествует. Кстати, еще в приказе Николая II Александровича от 1896 года сказано: «запрещается господам офицерам употребление спиртных напитков в присутствии нижних чинов, хотя бы и услужающих...» А именно обозначенные напитки я имею в виду немедленно употребить...

Слегка натужное, на мой взгляд, балагурство Шульгина вызвало у меня новую волну раздражения. Он, похоже, это почувствовал, слегка сбавил тон.

– Охота вам дурака валять, Александр Иванович, – пробурчал я, ставя на стол сковороду. Меня сейчас нервировала не только его манера поведения, но и вообще весь он, неприлично веселый и благополучный после всего, что произошло за двое истекших суток. С кем-нибудь из своих близких знакомых по прошлой Земле я бы, наверное, вообще не стал разговаривать, но сейчас решил ограничиться максимально холодным тоном.

Но он если и уловил мои эмоции, то предпочел их просто не заметить.

– Когда ж и не повалять дурака, как сейчас. Ответственейшая и важнейшая для судеб всего прогрессивного человечества операция завершена более чем успешно. Бог даст, еще несколько лет стабильности нам обеспечено, а что там дальше будет... Нет, налить по чарочке надо всенепременнейше да заодно и мнениями обменяться, уточнить кое-что, точки там над разными буквами расставить...

По-прежнему сохраняя каменное выражение лица, я слегка посторонился, когда Шульгин в обход моей спины проник к холодильнику, извлек из него покрытую инеем бутылку и резким движением большого пальца сбросил металлическую пробку.

– Ладно, за победу, штабс-капитан! – Шульгин мало что разлил пол-литровую бутылку водки за один прием в два граненных стакана, так и выцедил свой разом, медленно, но и не отрываясь, будто в жару апельсиновый сок. Меня аж передернуло от отвращения. Однако, чтобы не слишком уж обострять обстановку, я тоже пригубил свою посудину, сделал два маленьких глотка. Видимо, Александр Иванович уловил мое настроение.

– Что, парень, думаешь, с алкашом дело имеешь? С утра – и стаканами! Ужас какой-то... – усмешка его была не то чтобы двусмысленная, скорее – мудрая и грустная.

– А знаешь, что такое настоящий дзен? Это умение разлить четвертинку на два полных стакана. И – не выпить! Да ты не расстраивайся. Вот посмотри... – Он, потянувшись через стол, отстегнул с моего запястья браслет и надел его на руку себе.

– Водка – это что? Алкалоид и вообще яд. Значит, через N минут он из моего организма выведется полностью. Но сам процесс употребления – приятен. – И тут же посерьезнел. – У тебя, Игорь Викторович, чувствую претензии ко мне серьезнейшие имеются. Господин кореветтен-капитан, как я понимаю, до сих пор не окончательно врубился в ситуацию и предполагает, что с ним обошлись не совсем по джентельменски. Ведь так? Охотно приношу свои извинения, не упуская, однако возможности заметить, что на войне как на войне, война же – дело грязное по определению. И ни малейших этических норм я не нарушил. Обижаться же на то, что руководитель операции, генерал, кстати, по воинскому званию, не раскрыл офицеру, забрасываемому в тыл врага, весь стратегический план, ограничившись лишь необходимым минимумом, я считаю – неуместно. Или в вооруженных силах вашего Отечества иные понятия? Тогда – еще раз миль пардон!