Разобравшись с церами и папирусами (а такой был лишь один — с уже читанными им «Деяниями Андрея и Филимона»), Никита перешёл к пергаменам. Среди них выделялись аккуратные тетрадки-кватернионы, по восемь листов, шерстяной стороной наружу, «мясо» на «мясо», «шерсть» на «шерсть», исписанные тем же самым ровным и округлым студийским минускулом. В них Никита опознал житие Богородицы и два списка Андреева жития: один — более подробный, но вместо нормального начала стояли какие-то безумные апокрифические деяния, а другой начинался-το хорошо, пересказом новозаветных событий, но тут были опущены многие подробности, например, не было упоминаний о том, какими источниками и как именно пользовался Епифаний.
Быстро отыскал он тут и Синопу, и Амастриду, но ни в том, ни в другом списке не было и следа его родного Харакса. Если это и расстроило Никиту, то не очень сильно, так как он сразу понял, что Епифаний написал лишь о тех местах, в которых сам побывал. Больше удивило его, что Епифаний совсем ничего не рассказал о проповеди и чудесах апостола в Амастриде — столице Пафлагонии. «Ничего, между Амастридой и Синопой как раз и Харакс поместится. Наверняка и он, и Амастрида должны были быть в древних деяниях — найти бы их только… Небось, были они в Амастридском архиве, который недавно сожгли мятежники», — досадовал Никита.
В последней стопке лежали разрозненные пергаменные листки, исписанные прямым унциалом: одни — библейским, а другие — александрийским. Первые — а их было большинство — содержали коротенькие заметки об апостолах — те самые, которые цитировал предатель Арефа на диспуте с папским посланником. Из вторых же, писанных александрийским или скорее даже коптским унциалом, худо-бедно читалось только пять крошечных листочков, исписанных малограмотною рукою, со множеством вопиющих орфографических ошибок. Нижние края их обгорели. «Вот как! — аж присвистнул Никита. — Будто из огня их вытаскивали. Кто ж их жёг, да и зачем?» Обходя взглядом большие дыры, Никита начал читать:
«Но когда Андрей, апостол Христов, услышал, что горожан схватили из-за него, он встал, вышел на середину улицы и сказал братьям, что нет смысла прятаться. И когда апостол сказал эти слова, среди четырёх воинов обнаружился один самый молодой, в чьём теле обитал бес. Оказавшись рядом с апостолом Андреем, этот юноша закричал: «О Вирин, что такое я сделал тебе, что ты послал меня к этим благочестивым людям?» После этих слов юноши бес бросил его со всей силы об землю, и тот стал исходить пеной. Тогда его товарищи-воины взяли его и склонились к…
Но Андрей сжалился над юношей и сказал его товарищам-воинам: «Не стыдно вам предо мной смотреть, как ваша природа обличает вас? Почему уносите вы отсюда награду, чтобы он не мог воззвать к своему Царю, дабы получить помощь и быть в силах сражаться с бесом, который скрывается в его членах? Ведь он не только взывает к Нему об этом, но и говорит на языке Его двора, так что Его царь сразу его услышит. Я, действительно, слышу, как он говорит: О Вирин, что такое я сделал тебе, что ты послал меня к этим благочестивым людям?» Затем апостол Андрей…»
— Дальше ничего не разберёшь: нижний край листа оборван. А что на следующем?
«Ибо то, что я сделал, я сделал не сам, но это было возложено на меня. Итак, я расскажу тебе суть дела. У этого юноши, чьё тело поражено, есть сестра, девица, видная горожанка и подвижница. Воистину, говорю я, она близка к Богу благодаря своей чистоте, своим молитвам и своей любви. Короче говоря, был один человек, который жил близ её дома, и был он большим колдуном. Однажды он прибыл сюда. Вечером девушка поднялась на крышу для молитвы. Молодой маг увидел её за молитвой, и Семмаф вошёл в него, чтобы побороть эту великую подвюкницу. Молодой колдун сказал себе: «Раз я провёл двадцать пять лет у своего учителя за изучением этого искусства, то теперь наступило время, для того чтобы наконец проявить себя. Если я не овладею этой девушкой, ни на что не буду я способен». И тогда молодой колдун призвал страшные силы против девушки и наслал их на неё. А когда бесы прибыли, чтобы искусить её или даже совсем одолеть её, они приняли облик её брата и постучались в дверь. Она встала и спустилась, чтобы открыть, думая, что это её брат. Но перед этим она медленно помолилась, так что бесы стали как…
Они пали ниц и убежали…»
— Жалко, опять обрыв. Так и не узнаю, что случилось дальше. А нет, на следующем листе снова про эту девушку, только непонятно теперь, с кем она говорит:
«Девушка стала плакаться Иресии. Иресия сказала девушке: «Разве ты не знаешь, что те, кто приходит в это место, не должны плакать? Ведь это место… теперь эти силы…» Иресия снова говорит ей: «Почему же ты плачешь тогда, когда печаль уже прошла? Но теперь, поскольку ты плачешь из-за своего брата, то, так как Бог пребудет с ним, я пошлю завтра за апостолом Андреем, чтобы он исцелил его. И я не только исцелю его, но и вооружу его для дворца»».
— Смотри-ка, здесь всё говорится иносказательно, ни слова в простоте: видная горожанка эта девушка наверняка в Небесном Иерусалиме, а дворец — это, очевидно, Царствие Небесное, как в «Деяниях Фомы». Правда, это всё бес говорит — а ему верить ох как опасно. Впрочем, и не бесу тоже…
«Когда бес сказал это, спросил его апостол: «Как узнал ты тайны, скрытые свыше? Когда воина изгоняют из дворца, он не вправе больше знать тайны дворца. Так откуда узнал ты тайны, скрытые свыше?» Бес ответил: «Этой ночью вселился я в этого юношу, в то же время, когда некая сила свыше вошла в…»»
Что ж за напасть! Так ничего и не узнаешь. И дальше всё какие-то обрывки: про подругу девушки, про какую-то силу свыше, что приходит ночью. Но это вот здорово сказано: «Когда воина изгоняют из дворца, он не вправе больше знать тайны дворца», — прямо про меня! А вот это явно Андрей говорит:
««Почему ты не трепещешь, когда говоришь о вышних таинствах? Я дрожу всеми своими членами и славлю Забирающего, Который ищет души святых. О подвижники добродетели, вы сражались не напрасно — вот Судия готовит для вас нетленный венец! О борцы, не напрасно вооружились вы оружием и щитами и не напрасно выдержали вы войну — Царь готовит для вас Дворец! О девы, не напрасно сохранили вы свою чистоту и не напрасно усердствовали вы в молитвах — ваш светильник сияет посреди ночи, пока голос не позовёт вас: Вставайте, выходите навстречу Жениху!»
Когда апостол промолвил это, он обратился к бесу и сказал ему: «Теперь настало время выйти тебе из этого юноши, чтобы он вооружился для Небесного Дворца». Бес ответил апостолу: «Поистине, человек Божий, я не повредил ни одного его члена из-за святых рук его сестры. Но теперь я выйду из этого юноши, не причинив никакого вреда его членам». Сказав так, бес вышел из юноши».
— Опять лакуна. Но ничего, здесь хоть последовательность событий понятна:
«И когда он вышел из юноши, тот снял свою воинскую одежду и припал к апостолу с такими словами: «Человек Божий, истратил я двадцать золотых, чтобы приобрести эту мнимую одежду. Но теперь я раздам всё, что у меня есть, чтобы приобрести одежду твоего Бога». Его товарищи-воины сказали ему: «Несчастный юноша, если откажешься ты от царской одежды, то будешь наказан». Ответил им юноша: «Я действительно несчастен — из-за своих прежних грехов. Ах, если бы моё наказание было только за то, что я отказался от одежды этого царя, и не было бы за то, что я пренебрёг одеждой бессмертного Царя веков! О несмысленные, разве вы не видите, что это за человек?! Ибо у него в руках нет ни меча, ни другого оружия, но эти великие чудеса совершены именно им!»
Деяние Андрея».
— Что же это такое — часть древних деяний или очередная поздняя выдумка?
Никита пересмотрел листки ещё раз: на последнем у слов «Деяние Андрея» стояла мелкая, еле заметная помета, выполненная, как теперь понимал Никита, почерком Епифания: «Смотри в свитке из Патриаршей библиотеки. Фессалоника». Так значит, Епифаний имел доступ к той самой знаменитой рукописи, что читал Фотий и что теперь в руках у коварного Арефы! Хотя — нет: и Фотий, и Арефа читали не из свитка, а из кодекса — наверное, из того, куда «Деяния» были кем-то позднее переписаны с древнего свитка… Но куда же тогда делся сам этот свиток, ведь Никита не нашёл его в Патриаршей библиотеке? И что значит слово «Фессалоника» в помете Епифания? Постой-постой, может быть, свиток лежит в Фессалонике? Но как он попал в Фессалонику? Думай, Никита, думай.
