— Выделка хороша, ишь как мех играет! — кивал воевода, играя на руках мягкой рухлядью — основой московского бюджета. — Так се говорит о том, что вы готовы давать ясак и пойти под высокую руку царя Московского, государя самодержца всея Руси? — недоверчиво посмотрел на Матусевича воевода.
— Нет. Это нам без надобности, — отрезал Игорь. — Нам нужно, чтобы Енисейск не чинил препятствий проходу наших караванов по Енисею. Ещё пропускал бы охочих людишек с Руси до нас. — Воевода кивал, а Матусевич, сделав паузу, продолжил: — А ещё мы хотим менять золото и меха на людей.
— Людей? — искренне поразился Беклемишев. — Государь наш, Михайло Фёдорович, силы свои кладёт для вызволения полоняников наших из магометанской неволи! Выручить их, кого нехристи увели в полон, — начал закипать воевода, — а ты хочешь, чтобы мы разбойному племени уподобились?! Чтобы учинили рабскую торговлю?
— Погоди, воевода, — начал было майор, но был прерван очередным взрывом праведных эмоций енисейца.
— Не может государь наш торговать своими подданными, аки цыплятами! Почто се? — Небрежным движением руки Беклемишев отпихнул подальше от себя меха.
— Не нужны нам рабы, люди нам надобны. Не можете своих — понятно, мы возьмём литвинов, ливонцев, ляхов, финнов — людишек с порубежья московского.
— И какова цена подушная будет? — хмуро спросил после некоторой паузы воевода.
— Уж в этом мы сойдёмся, а цену дадим высокую. А это в задаток оставлю, Василий Михайлович.
Беклемишев тотчас упрятал ценности в кованный железом сундук с хитрющим замком и предложил пройти в трапезную. А там воевода нежданно для себя попал под перекрёстный допрос, что учинили ему Грауль с Кабаржицким.
…Ночью Игоря разбудил Грауль:
— Игорь, енисейцы шумят! По-моему, они полезли на бот, а там ховались Савка с Богданом, успокоили их. У воеводы истерика, скоро тут будет тесно.
Владимир взволнованно посматривал в приоткрытую дверь их комнаты, куда залетали звучащие в доме возбуждённые голоса. Как и говорил Павел, по лестнице, ведущей на второй этаж дома, где ночевали ангарцы, застучали тяжёлые сапоги.
— Володя, сними парализатор с предохранителя, — спокойным голосом сказал Матусевич, — и в голову не целься, если дело дойдёт до крайнего. Отойди от двери!
В комнату шумно ворвался Беклемишев.
— Почто люди твои казачков моих жизни лишили?! — выкрикнул он.
— Погоди, погоди, воевода. — Матусевич выставил вперёд ладони, показывая своё намерение разрешить дело миром. — Что случилось-то? Я своим людям говорил ночью не высовываться из дома, неужели они выходили?
— Нет, это случилось на причале!
— Раз так, айда на причал, воевода, — предложил Игорь.
К тому времени, как небольшая толпа подошла к Енисею, парализованные казаки начали очухиваться. Оказалось, что они после того, как ангарцы ушли в острог, чтобы попариться в бане, наблюдали за ботом — остался ли на нём кто-нибудь. А так как корабль был крытым — с тремя каютами и небольшим трюмом, разглядеть кого-либо в нём было весьма затруднительно. Наконец, глубокой ночью, так и не заметив никакого движения на борту, енисейцы решились осмотреть корабль ангарцев поближе.
Ясно, что сделали они это по указанию воеводы, — у Матусевича не было никаких иллюзий по поводу любознательности казаков. Когда совсем осмелели, они решили подняться на бот и приставили к борту мостки. Немного робея, помня муссировавшийся несколько лет слух о невиданной военной силе ангарцев, первый из енисейцев ступил на мостки, второй за ним, подсвечивая себе путь факелом, за ним ступил и следующий, а остальные остались на причале. Первый, едва спрыгнув с борта на палубу, тут же получил заряд и, охнув, завалился на спину. Второй, ступая по инерции за ним, успел метнуть факел в зев открытой двери в большую каюту, где находились двое ангарцев. И он получил свою порцию и упал ничком у борта на канатах. Третий казак попятился и, пытаясь развернуться на хлипких мостках, тоже успел схватить заряд и рухнул в воду. Двое оставшихся горе-шпионов опрометью кинулись в острог, оглашая окрестности Енисея благим матом. Савелий, лейтенант-спецназовец из Ревеля, прыгнул в воду за упавшим казаком, который, будучи парализован, камнем пошёл ко дну. Богдан подсвечивал ему брошенным казаком факелом.
И вот теперь, когда встревоженные ангарцы и рассерженный воевода пришли к пришвартованному боту, охраняемая двумя ангарцами троица незадачливых казаков начала ворочаться, удивлённо вытаращив друг на друга глаза. В наступившей тишине, нарушаемой лишь потрескиванием факелов, всё было ясно и без слов. Воевода, дабы избежать неудобных вопросов Матусевича, решил начать первым, принявшись раздавать пинки и оплеухи пытающимся встать на ноги казачкам.
— А ну, пошли отседова! Чего развалились? Вконец очумели, по гостевым кораблям лазить!
Казаки, охая и терпя затрещины воеводские, пытались на плохо слушающихся ногах побыстрее убраться в острог.
Беклемишев, провожая Матусевича до бота, всё приговаривал:
— Да ты, Игорь Олегович, зла-то не держи на меня. Должон я был проведать корабль ваш, нешто без этого можно?
— Да я понимаю, Василий Михайлович, служба такая. А я вам и так показал бы всё, только скажите, — проникновенно сказал майор, похлопав Беклемишева по плечу.
— Узнать я хотел, — хитро посмотрел на Игоря воевода, когда они уже подошли к носу бота, стоящего у причала. — Енто вот что? Неужто пушки упрятаны за накладной доской?
— Они самые, — кивнул майор и, подняв голову, крикнул находящимся на борту: — Эй! Кто у пушек есть? Лука! Сними заглушку с этой стороны. — Матусевич похлопал ладонью по утопленному в отверстии орудийной бойницы подобию пробки, обитой по бокам кожаными обрезками.
Такая же бойница была и со стороны носа. Деревянная чурка ушла внутрь, явив воеводе чёрный зев жерла стоящей на палубе крытого носа корабля пушки.
— Эка! — крякнул Беклемишев и указал на другую заглушку. — И что же, там тако же, там тоже пушка имеется?
Матусевич, улыбаясь, кивал. Да, мол, оружны мы безмерно, дорогой ты наш человек, и опасны дюже. Потому-то и надо с нами дружбу иметь. Дружба — штука полезная. Пусть даже и всего одна пушка на носу корабля да вторая на корме.
— А ещё можно железными листами пушкарей укрыть, дабы не поранило их от вражеского огня, — сказал вдруг Игорь, заставив воеводу задуматься. — Ну ладно, Василий Михайлович, мы в обратный путь пойдём, прощай. Прошу тебя только, передай всё в точности царю — все наши предложения записаны в грамотке. Ну а если цена наша малой покажется, давайте свою цену. Подумаем. А то, глядишь, и сможем помочь чем и тебе, воевода, ну и царю, вдруг, чем чёрт не шутит, мало ли.
— Прощевай, Игорь Олегович. Приложу я всё радение своё, дабы царю донесть всю правду и слова ваши. К нашему общему удовольствию, — добавил Беклемишев и, пожав руку Игорю, пошёл в острог.
После путешествия вдоль живописнейших байкальских берегов руководство Ангарии прибыло в свой посёлок на восточном берегу озера. Вигарь, ведший бот, был спокоен — летний Байкал сюрпризов не преподносит. Летом на глади сибирского сокровища господствует штиль. Бывший святицкий помор со свояком уже обжился на берегах озера, ловил рыбу, понемногу бил нерпу, её мех шёл на зимнюю одежду, что в будущем шла бы в Московию, а тюлений жир, столь полезный для нормальной жизнедеятельности организма человека, забирали медики. Поморы исходили уже весь Байкал, попутно исправно выполняя роль перевозчиков между его берегами.
Баргузин представлял собой небольшое поселение — всего лишь несколько жилых домов и три помещения для обработки гуано и материала серных выходов. Потому-то и стоял в Баргузине специфический запах — мама, не горюй! Поэтому после того, как инспекция Радека закончилась, все с облегчением переместились на облюбованную баргузинцами полянку для пикников, что находилась в получасе ходьбы от посёлка, в некоторой глубине полуострова. Пока готовили уголь для шашлыка, четверо власть имущих ангарцев разговорились в беседке.
