— Этим бы всё и закончилось, рано или поздно, — рассудил он позднее.

Поймав оставшихся без хозяев коней и собрав железное оружие убитых, войско союзников двинулось обратно, в район верховий Селенги. Шившей ехал молча, после того боя и похорон сына он не проронил ни слова. Расстались с ним ангарцы также без слов, он просто отвернул коня в сторону своего кочевья и ушёл. Отряд Смирнова пошёл дальше, к Баргузину. Не побывавшие до этого в реальном бою тунгусы, хоть и проявили себя с самой лучшей стороны, не смогли избежать жертв. В этом походе ангарцы потеряли девять человек, убитых стрелами джунгар.

Выделенное Карпинскому помещение ему решительным образом не нравилось. Ангарского посла поселили в просторную комнату, которая занимала весь второй этаж церковной пристройки, напоминая сельский зал для танцев, где за неуплату отключили свет. Комната со стоящими по краям широкими лавками, двумя столами в конце была слишком большой и слишком тёмной. Да плюс ко всему тут в избытке водилось всякой живности, которая весело шуршала по углам, а ночью даже заползала в постель. Первые ночи Карпинский постоянно просыпался, в отличие от флегматичного Павла Грауля. В Ангарии от ползучих тварей защищали травки, собранные веничками по углам комнат, которые выращивали на своих огородах Дарья и её ученики. Первые пару дней ангарцы потратили на приведение в порядок своей новой жилплощади. Вычищали паутину из углов, выметали из-под лавок засохшие до каменного состояния ошмётки. Молодой воевода Василий Артёмович Измайлов, зайдя к послам, предложил им помощь в виде нескольких тунгусских баб. Но Карпинский отказался, чем немало удивил воеводу.

— Вот ещё, будут тут шурудить, потом ищи-свищи барахла своего, — ворчал Карпинский.

— Ладно тебе бухтеть! Могли бы и прибрать, кстати, до нас. Хотя, мне кажется, как раз и прибирали, только не до конца… Ты когда ночью на связь выходить будешь, не забудь упомянуть, чтобы поморов пропустили на сей раз без стрельбы и лишнего шума.

— Если связь будет, конечно, доложу, — буркнул Пётр.

Первым делом, ещё до уборки, Карпинский с Граулем развернули модернизированную Радеком радиостанцию, растянув на крыше антенну таким образом, чтобы она напоминала крест, чтобы избежать ненужных вопросов местных. Выход на крышу был с лестницы, там, на небольшой площадке в виде башенки, и стояла радиостанция. В эфир выходили редко, по ночам, сигнал, к сожалению, был крайне нестабилен, и связь удавалось установить не всегда.

Наступившая осень принесла с собой заметное похолодание. И хотя днём была ещё приятная погода, но ночью приходил весьма ощутимый колотун.

— Печку бы тут сложить, как у меня в доме, — мечтал Пётр перед сном.

— Теперь если только на следующий год, — ответил ему Павел, кутаясь в одеяло.

— Батя, почитай, пришли! Град будет вскорости — вона, дорога идёт лесом! А за нею острог будет. Стрельцы баяли. — Ивашка зайцем скакал вокруг усталых донельзя мужиков, сводивших покорную уже всему лошадь с плота.

— Слава те, Господи! Ужель всё кончится? — Отец его, Игнат Корнеев, истово перекрестился.

— Токмо с Божьей помочью сей путь тяжкий осилили. Виданное ли дело! — раздались голоса других крестьян.

— Остапко, вона, едва довезли. И зачем бежать удумал, дурень! Жёнку и детишек малых оставил, а сам плетей получил сполна. Дурень и есть!

— А ить сам голова приказу, что с нами идёт, велел говорить нам, что-де там, куда идём, княство великое да для крестьянина раздолье — токмо работай с землицей усердно и более ничего не требует княже тот, — проговорил мужик в драном зипуне.

Болтающийся на шнурке железный крест, заросшие брови и клочковатая борода вкупе с щербатым ртом и огромные кулачищи делали этого сурового вида крестьянина более похожим на лихого человека. Большинство переселенцев уже были осведомлены о конечном пути их движения, а волнение, которое вызвал их насильственный захват, немного поутихло. Выяснилось, что не татары их в полон взяли, а свой, казалось бы, христианской веры воевода. Даст Бог, думали крестьяне, не обманет воевода, будет там житьё достойное. А то наслышаны были они, бывало то в Устюге, то в низовских землях, хватали людишек на сибирское поселение. Но то в основном девок на выданье, а тут цельными деревеньками — такого допрежь не бывало!

Через несколько часов отдыха, в течение которого схарчили почти все остававшиеся запасы пищи, караван вновь пустился в последний переход перед зимними холодами. И вскоре на высоком берегу великой реки показались острожные стены, из-за которых курились дымки. Даже лошади, почуяв близкое жильё, прибавили шагу, а уж у людей поистине открылось второе дыхание.

— Пресвятая Богородица, наконец-то! — Василий Михайлович Беклемишев, голова Ангарского приказа, сняв меховую шапку, перекрестился на виднеющийся вдали крест над воротами острога.

Беклемишева встречал Измайлов, ещё у ворот, самолично пересчитывая заходивших в посад людей. Чуть позже молодой енисейский воевода провёл Беклемишева в отведённую ему избу, тут же приказав топить баню и готовить обильный обед.

— А поморы что, Василий Михайлович? Тоже по царскому указу в Ангарское княжество на кочах шли? — спросил о проходивших по Енисею поморах Василий Артёмович.

— Какие такие кочи, в Москве о них разговору не было, — нахмурился Беклемишев.

— Десятого дня прошли. Мимо острога, к берегу не приставали, вечером шли. Значит, евойные дела, князя Ангарского, — пристукнул кулаком по столу Измайлов.

— Так то мне ведомо, что поморы ходят к ангарцам по Енисею-батюшке. Обратно пойдут по весне, можно будет и пощипать их. Хотя царь наш Михаил Фёдорович препятствовать тому повеленья не давал. А теперь видишь что — людей на Ангару шлёт, — наливая ковшиком из лохани ягодной вытяжки, отвечал глава Ангарского приказа.

— Так они к ангарским послам не заходили.

— Стало быть, покуда не ведают о сём, — пожал плечами Беклемишев и вытер мокрые усы рукавом.

— К ангарцам когда пойдём? Они тут обретаются, в церковной пристройке, наверху, — спросил Измайлов, озабоченно поглядывая на приказного голову.

— У тебя снеди хватит прокормить всех? Четыре с половиною сотни человек, — в свою очередь спросил Беклемишев, вставая с лавки.

— Прокормим! Да там женщины да дети во множестве, а они едят немного, — беззаботно ответил Василий Артёмович, махнув рукой. — А по весне отправим их вверх по реке.

— Ну, пошли, что ль. — Покачав головой, Беклемишев взялся за ручку двери.

Во дворике, образованном зданием церкви да двухэтажной пристройкой к ней, ангарцы варили себе обед. Помимо Карпинского и Грауля, с ними находилось ещё двое — пожилой, но крепкий крестьянин Макар и обученный Иваном Микуличем современной в миру грамоте молодой парень Онфим, внук Макара. Онфим должен был вести переписку с Москвой, ежели таковое потребуется. Макар, помимо возложенных на него обязанностей денщика, в свободное время весьма умело ставил силки на беляков, которых особенно много было в долинах мелких речушек, где рос густой ивняк. Вот в котле сейчас как раз и варились три разрубленные и потрошёные тушки крупных, под четыре килограмма, зайцев. Уже доходила картошка, в воздухе разносился аромат варева, и желудок требовал пищи.

— Всё, снимаем! — Карпинский уже был не в силах смотреть, как смачно булькает бульон.

— Чичас, травки токмо добавим. — Макар натянул рукав на ладонь и снял котел с огня.

— Макар, что бы мы без тебя делали? — Грауль, получив от крестьянина миску со своей порцией, с благодарностью посмотрел на него.

— Знамо что! Как оглашенные по лесу бы бегали, — заулыбался Макар, припомнив ангарцам про то, как они охотятся — больше пугая случайного зверя, чем выслеживая или карауля верную добычу.