Соколов объяснил Агею, что по весне ангарское посольство уйдёт на Русь, и тогда Никита Бельский может рассчитывать на встречу с представителями Ангарского княжества.

— Ну а пока, до весны, можешь и злата заработать, — предложил ему Сокол.

— А что делать надобно? — загорелись жадным огоньком глаза у подьячего.

— Работу найдём, — улыбнулся князь. — Кстати, а как ты сотника-то сподобил на бегство с острога?

Как рассказал Агей, после прекращения воеводства Бельского в Таре он, следуя его указаниям и прознав, что в Енисейске есть местечко служилое, подал челобитную на перевод в ближний к Ангарии острог. А там, осмотревшись, случаем выяснил, что некоторые из казаков об Ангарском княжестве речи ведут. Прислушивался Агей, кивал да вопросы задавал. Ему, чернильной душе, казаки, улыбаясь и подначивая, снисходительно рассказывали всякое — и быль, и небылицы. Запоминал всё Агей да обратил внимание на нескольких казачков, что особо лестные речи вели. Ну и постепенно набивался в дружки к ним. Средь них был и сотник Осип, служивший ещё с прежним воеводой Беклемишевым, которого новый воевода, Измайлов, желал убрать с глаз долой. Осип же, так же недовольный нелестным к нему отношением Измайлова, участвовал в казачьих пересудах. А потом и вовсе предложил подьячему бежать с ним в Ангарию вместе с недавно пришедшими с Руси крестьянами. Пробравшись промеж лапотников на ладью, они и отправились в путь. А когда ангарский самоход уже подходил к крепости, уже болезный Агей стал советовать казакам уйти с ладьи, дабы здешний ангарский воевода не сцапал их. Он хотел пройти далее в княжество, чтобы быть ближе к Соколу, а не остаться надолго в граничной крепости. Однако всё пошло совсем не так, как он задумал. Болезнь, нашедшая его на ладье, всё же свалила Агея, и казаки потащили его к виденному ими на дороге острожку, чтобы сдать его ангарцам, а самим возвратиться в крепость и упроситься пойти на службу. Так он и попал к ангарцам.

— Занятно, — только и сказал после его истории ангарский князь. — Останься-ка на обед, расскажешь мне про Бельских.

Одним ранним ноябрьским утром у причала Ангарска пришвартовался паровой ботик, что пришёл от Быковской пристани. На нём, помимо трёх человек команды да бригады строителей, было ещё два пассажира. Молодые мужчины во многом были похожи друг на друга, но назвать их братьями было бы сложно. Один был брюнетом, с тёмными, пронзительными глазами, второй же — блондин с глазами чистого неба. В Ангарское княжество они прибыли из Енисейска, придя туда с хлебным караваном. В остроге же, узнав о посольском дворе Ангарии, они немедля направились туда. И в ту же ночь на радиостанцию Владиангарска от Карпинского пришло сообщение о прибытии с Руси Тимофея Кузьмина и Никиты Микулича. Утром следующего дня от крепостного причала к острогу Московского царства, попыхивая чёрным дымом, ушёл «Гром». Назад он вернулся уже с ними, прихватив также строителей, что ставили посольский острожек.

— Рад вас приветствовать, мужики! Ишь, возмужали как! — Соколов обнял обоих по очереди.

— Как семья, как отец твой? — подошёл и профессор Радек к Кузьмину.

— Отец жив и здоров, да только захандрил. Дела плохи, на ярмарку четвёртый год не ездит, на Москве лавку продал, приказчиков мало осталось, — грустным голосом сообщил Тимофей.

— А как у тебя идут дела торговые? — поинтересовался Радек.

— Торгуем помаленьку, — пожал плечами купец. — В Архангельске и Холмогорах беру крупу, муку, бересту, жерди да доски, а в Варгаеве или Киберге у урманов меняю на рыбу и продаю обратно в Архангельске. Не бог весть что, но прибыль имеется.

— Жёнку не нашёл ещё? — спросил Соколов.

— Да есть одна девица, буду к ней свататься. Купца архангельского дочь, Ложкина Мария, — заулыбался Тимофей.

— У неё и приданое, видать, немалое будет? — подмигнул Радек, провожая гостей в гостиную, где уже накрывали стол.

— Нет, — покачал головой Кузьмин, — большого приданого не жду. Купец Савватий Петрович Ложкин разорится сейгод, ей-ей. А я Машу и без приданого взял бы, да гордый он.

— Никита, а отец твой в Новоземельске, — ответил на немой вопрос младшего Микулича Соколов. — Тут будет через пару дней.

— Вячеслав Андреевич, князь Ангарский, — Тимофей потупил взор, — я прибыл к тебе с просьбой.

— С какой же просьбой, Тимофей? — участливо спросил Вячеслав.

— Золота дать мне в рост, — поднял глаза Кузьмин. — Дашь ли?

Радек с Соколовым переглянулись. Что же, разговор с купцом вышел на деловую ноту, настала пора начинать задуманное прежде — торговать, благо теперь есть чем. Нужно выходить в свет, и Кузьмин — тот человек, что нужен Ангарии. Вячеслав сказал, чтобы Тимофей обождал их, и, захватив с собой Никиту, вышел из дома. Вернувшись через некоторое время, Соколов, забрав у Микулича две сумы, поставил их на стол перед Кузьминым.

— Что се? — молвил сбитый с толку Тимофей.

— Вот смотри, — указал Радек, тоже подошедший к столу.

Он принялся выкладывать из сумы предметы. Перед удивлённым купцом появилось: разного цвета несколько кусков мыла, деревянные палочки с палец толщиной и тёмным кружочком внутри, разного размера зеркала в оправе. Достал профессор и бумагу, свёрнутую в свитки, коробочку со спичками, стальные иглы, ножи, сабли, тонкие длинные жала с сабельной ручкой, одежду — кафтаны и штаны из грубой ткани и конечно же меха.

— Что за палочки? — указал на карандаши Кузьмин. — Те, что для писания?

— Ага, только ножиком заточить надо. Ты посмотри, Тимофей, что из этого продать можно за хорошую цену?

— А с кем торговлишку-то учинять думаете? — осведомился купец, оглядывая заваленный товаром стол.

— С Русью, урманами твоими либо ещё с кем. Мы сами ведь не знаем, потому с тобой и хотим поговорить, — улыбнулся Радек.

Зеркала Тимофей отмёл сразу, сказав, что на Руси святая церковь этого бесовства не потерпит, а вот немцам-схизматикам это вполне выгодно будет продать. Иглы, спички, бумага и карандаши его заинтересовали, мыло — чуть в меньшей степени. А одежду он рекомендовал продать по пути на Русь в Томске или Тобольске. Холодное оружие он одобрил, указав на то, что потребно оное безмерно. И посоветовал также продавать стекло небольшого размера.

— Токмо на что тебе, князь, монеты, коли ты сам злато имеешь во множестве? — не понимал Кузьмин.

Соколов немного растерялся и взглянул на Радека.

— Как зачем? Торговать надо, чтобы молва людская пошла, — развёл руками профессор.

— Получается, что так, — кивнул Вячеслав и вопросительно посмотрел на купца.

— Зерцала продавать — так у урманов и денег-то нет. Они токмо рыбу имут, ничего более. Да и как ты, князь, торговлю с ними учинять собираешься?

— А ты на что? — спокойно сказал Соколов. — Набери товару и торгуй, а потом ещё заберёшь. Мехов возьми, прибыток тебе будет.

Кузьмин повеселел — даже с учётом пошлины сторговаться можно будет с великой прибылью, а ежели повезёт, то продать всё уже в Устюге или даже в Тобольске. Хотя нет, там цену малую дадут, надо везти до Архангельска, жаль, отец московскую лавку продал.

— А что в Европе делается, Тимофей? — спросил вдруг князь Ангарский.

— У немцев-то? Так то я не ведаю, токмо с урманами моя-по-твоя и толкую, — отвечал Кузьмин, уже продумывая, а не сговориться ли с Обручевым об аренде его складов — всё одно его лавка мала.

«А аглицким или голландским купцам можно задорого зерцала продавать», — думал Тимофей.

— А что у урманов твоих делается интересного? — рассеянно брякнул Радек.

— А что у них может сделаться? Рыбаки! Про короля своего рекут, что-де хорош он и желает для народа помочь учинить, да токмо злата у него зело мало. Потому и острова шетленцкие выкупить не может. Да и война неудачна, на наёмников того же злата не имает и…

— Погоди, что за острова? — заинтересовался Вячеслав.