И что ты хочешь от меня услышать?

Я хочу, чтобы ты внимательно посмотрела. — Он протянул руку. Лора не шевельнулась. Тогда он подошел к ней и поднял на ноги. — Посмотри на портрет и скажи, что ты видишь?

Себя.

Кажется, сегодня день признаний, подумал Гейб.

Он быстро отнес спящего Майкла наверх в детскую и положил его в колыбельку. Вернувшись к Лоре, он взял ее за плечи и, держа перед собой, поставил лицом к портрету.

— Скажи, что ты видишь?

— Я вижу себя такой, какой ты тогда видел меня. — Почему ее сердце так бешено бьется? — Я, кажется, слишком уязвима, слишком печальна.

Он нетерпеливо потряс ее.

— Ты не все видишь!

— Я хочу видеть силу! — выпалила Лора. — И кажется, вижу ее! Передо мной одинокая женщина, готовая защищать то, что принадлежит ей!

Посмотри в ее глаза! Посмотри, Лора, и скажи, что ты видишь?

Женщину, которая влюбляется. — Она закрыла глаза. — Ты, наверное, уже понимал это?

Нет. — Он не повернул ее к себе. Вместо этого он поднял ее, и они оба продолжали смотреть на портрет. — Нет, я не понимал, потому что уговаривал себя, что хочу написать только картину, в которой выразил бы свои чувства.

Ее сердце подскочило чуть ли не до горла и где-то там застряло.

Что бы он ни чувствовал, но он снова начал писать! И все это благодаря ей!

И какие же чувства ты выразил этой картиной?

А ты не видишь?

Я не хочу этого видеть! — Она повернулась и схватила его за рубашку. — Я хочу это слышать!

Гейб не был уверен, что найдет нужные слова, ему всегда было труднее говорить, чем выражать свои чувства действиями. Он легко выражал свое настроение рисунком или криком, но спокойно произнести слова признания было выше его сил.

Он коснулся ее лица, волос, потом схватил за руки.

Почти с самого начала ты притягивала меня так, как никто раньше не притягивал! Мне казалось, я схожу с ума. Ты была беременна, полностью зависела от меня и поминутно благодарила меня за помощь.

Я действительно была благодарна. И всегда буду благодарна тебе!

Гейб тихо чертыхнулся и отвернулся.

— Мне очень жаль, что ты так к этому относишься! — Сейчас от нее исходило спокойствие, полное, прекрасное спокойствие. Она всегда будет помнить его таким: с взъерошенными волосами, в серой рубашке с закатанными до локтей рукавами и лицом полным нетерпения. — Как ты не поймешь: ведь я буду благодарна тебе до конца моих дней! Но эта благодарность не имеет никакого отношения к моей любви к тебе!

Я хочу быть в этом уверенным.

Будь уверен. Ты написал не какую-то фантазию, потому что никогда не делаешь этого. Ты всегда пишешь только правду! — Она сделала шаг навстречу ему, самый важный шаг в ее жизни. — Я говорю тебе правду, Гейб! Теперь прошу у тебя того же. Твои чувства ко мне, вложенные в портрет, в этот образ, вызваны любовью к Майклу или они относятся только ко мне?

Да. — Гейб поймал ее руки. — Я влюблен в женщину, которую написал, в мать моего ребенка, в тебя! Мы могли бы встретиться где угодно, при каких угодно обстоятельствах, и я бы все равно влюбился в тебя! Возможно, это произошло бы не так быстро, может быть, это не было бы так сложно, но это бы произошло! — Она попробовала освободиться от объятий, но он удержал ее. — Когда я женился на тебе, мною двигали чисто эгоистические соображения, Я не делал тебе никакого одолжения.

Лора улыбнулась.

Тогда я не буду тебя благодарить.

Спасибо. — Он поднес ее руки к своим губам, сначала ту, на которой было старое обручальное кольцо, затем другую, на которой красовалась новое.

Я хочу еще раз написать тебя!

Она засмеялась, почувствовав прикосновение его губ к своим губам.

Сейчас?

В скором времени.

Гейб запустил руки ей в волосы, и его поцелуй стал настойчивым и требовательным. Лора в ответ жарко обняла его. В этом объятии вылилась вся ее полностью открытая, отчаянная любовь.

Сначала она забормотала от удовольствия, затем протестующе, когда он опустил ее на пол. Когда же он принялся расстегивать ее блузку, ее смех перешел в стон.

А как же Майкл?

Он спит. — Гейб убрал ее волосы назад, оставив открытым прекрасное лицо. В нем было все, что он хотел, видеть. — Пока он не проснется, ты моя! Я люблю тебя, Лора! Ты будешь это видеть всякий раз, как только взглянешь на портрет! Ты моя с того самого момента, когда я дотронулся до тебя!

«Твоя», — подумала она, прижимая его к себе. Ангел Габриеля был больше чем портретом. Это было объяснение в вечной любви.