Церемония подошла к концу. Люди переговаривались, их голоса эхом отдавались в пустом храме. Марионетта медленно прошла со своим мужем по проходу. Она видела отца, который не мог отвести от нее взгляда, как будто тоже не верил, что все это происходит наяву. Ее глаза остановились на фреске, изображающей Марфу и Марию, и девушка слегка улыбнулась про себя; она-то считала себя гордой и независимой Марфой, тогда как на роду ей написано быть Марией, покорной женой, всегда послушной и безропотной.

Они вышли из церкви под моросящий дождь. Их ждала машина. Несколько девушек из клуба с наигранным энтузиазмом после напоминания Кармело Моруцци начали бросать конфетти и выкрикивать слабые приветствия. Марионетта почувствовала, как ее ладонь сжала сильная рука и притянула ближе к щетинистой щеке. Это был Альфонсо Моруцци, ее свекор.

— Не могу передать словами, как много это для меня значит, — пробормотал он, касаясь губами шрама на ее лице.

Она молча вырвалась и села в машину, где ее муж уже закуривал сигару и ослаблял узел галстука.

— Пошел, — сердито велел Барти водителю, — мне надо как следует выпить перед этим идиотским приемом. — Он повернулся к своей молодой жене, и на его оплывшем лице появилось выражение презрения. — Господи, — сказал он. — Господи! — Он откинул с ее лица вуаль и уставился на безобразный шрам. — Куда это я влип, черт побери? Ты выглядишь, как Борис Карлофф [40]в скверный день.

Машина тронулась с места. Марионетта безучастно смотрела в окно. Она так старалась не разрыдаться, что не заметила большого объявления над газетным киоском Морони: «Уолли Уоллас повешен за убийство проститутки».

Как обычно, Марионетта проснулась одна в широкой кровати в спальне, находящейся в передней части дома. Взглянула на часы на прикроватном столике. Десять. Барти уже ушел из дома, у него какие-то непонятные дела в городе. Ее ждал еще один день, похожий на другие, бесконечные часы, которые нечем заполнить. Интересно, что делают другие? Она никогда раньше не представляла себе жизнь неработающей женщины, когда долгие пустые дни можно занять чем заблагорассудится. Для Марионетты, привыкшей вставать в шесть, отправляться на работу и никогда не ложиться раньше двух часов ночи, такое времяпрепровождение казалось огромной пустыней, которую надо пересечь за день, чтобы забыться наконец в милосердном сне.

Официантка в кафе Сохо, хозяйка маленького клуба — все теперь казалось сном. Она вздохнула и откинулась на подушки. Вставать не имело смысла. Что-то приземлилось на постель с тоненьким мяуканьем и прижалось к ней. Это была Невата, белый персидский котенок, подаренный ей на день рождения новоиспеченным родственником Аттилио Моруцци. Котенок был прелестен, со странными желтыми глазищами, с мягкой волнистой шерсткой и большим пушистым хвостом. Но почему-то Марионетта никак не могла полюбить Невату так, как любила Беллу, обычную непородистую кошку, умевшую ловить мышей, чья жизнь была так жестоко прервана. Каждый раз при взгляде на Невату Марионетта вспоминала, как сидел в кафе Аттилио и задумчиво гладил Беллу. Неудивительно, что ей никак не удавалось полюбить этого чистокровного котенка, поскольку она была уверена, что человек, подаривший его, убил ее любимицу. Невата, казалось, не замечала отсутствия к ней симпатии и всюду верно следовала за хозяйкой. Теперь она улеглась на сгибе ее руки и шумно мурлыкала, пока Марионетта не столкнула ее на пол.

— Кыш, Невата! — резко приказала она. — Тебе не разрешено лазить в постель…

Дверь открылась.

— Вы меня звали, мадам?

В дверь просунула голову миссис Мак-Куин с тряпкой в руке. Марионетта знала, что она торчала на лестнице, ожидая, когда проснется хозяйка дома.

— Я разговариваю с кошкой. И, пожалуйста, не называйте меня «мадам». — Марионетта ненавидела миссис Мак-Куин с ее довольно изысканным шотландским акцентом и неизменным видом, будто где-то чем-то скверно пахло. Та явно давала понять, что считает своих хозяев ниже себя.

— Очень хорошо, миссис Моруцци, прошу прощения, — ответила служанка, однако по тону было ясно, что она ни о чем не сожалеет.

Марионетта уже было снова собралась нырнуть под одеяло, но вдруг обратила внимание на нечто странное и села.

— Миссис Мак-Куин, — поинтересовалась она, — что это на вас надето?

Миссис Мак-Куин вошла в комнату. Маленькая, худенькая, седая, с острым личиком. Будто выставляя себя на обозрение, она неловко разгладила фартук.

— Это форма, мадам… миссис Моруцци.

— Это я вижу.

— Ее заказал для меня ваш муж и велел носить, мадам.

Марионетта вздохнула.

— Просто смешно. Вы приходите сюда всего на три часа в день для уборки. Зачем ему понадобилось наряжать вас горничной?

Миссис Мак-Куин слегка ощетинилась. Судя по всему, новый наряд — ажурный фартук, строгое черное платье с белым воротничком и манжетами — ей нравился.

— Я с удовольствием ношу этот наряд, — произнесла она сдержанно.

Марионетта откинула золотистого цвета атласное покрывало и спустила ноги на пол с левой стороны кровати. Она заметила, как смотрит миссис Мак-Куин на ее шелковую ночную рубашку, явно оценивая ее стоимость.

— В таком случае, — сдалась Марионетта, — вам лучше продолжить свою работу.

— Благодарю вас, мадам.

Марионетта хотела было снова ее поправить, но передумала. Она не была уверена, что «миссис Моруцци» нравится ей больше, чем «мадам», как будто она член какого-то аристократического общества, а не жена гангстера из Сохо.

— Пожалуйста, — попросила она, когда миссис Мак-Куин направилась к двери, — возьмите котенка, хорошо?

— Мне не нужно отдернуть занавески?

Марионетта отрицательно покачала головой.

— Полагаю, я сама справлюсь.

Миссис Мак-Куин молча подхватила протестующую Невату и вышла из комнаты, сумев одними бровями изобразить неодобрение.

Когда дверь закрылась, Марионетта встала и, неслышно ступая по мягкому ковру, подошла к окну. Она слегка раздвинула занавески и выглянула. Ветки каштана бросали узорчатую тень на стекло, внизу — аккуратно подстриженный газон, тянущийся вдоль пригородной улицы. Она открыла окно, перевесилась через подоконник и подставила лицо солнцу, наслаждаясь теплыми лумами. Марионетта подозревала, что район Масуелл-хилл является образцом благопристойности. Безусловно, все их соседки, живущие среди нянек, мужей, ездящих в город на работу после утреннего кофе, и маленьких, чистеньких детишек, олицетворяли собой английский средний класс. «Неудивительно, — подумала Марионетта, — что они всячески избегают пару, занимающую дом номер двадцать четыре по Эндикот-гарденс, хотя он и был одним из самых больших на улице, а машина Барти самой шикарной и дорогой в округе». В сотый раз подивилась она наглости Моруцци, решивших, что за деньги они могут купить себе уважение жителей этого района. Альфонсо Моруцци, патриарх семьи, подарил им дом на свадьбу, несмотря на возражения невестки. Он явно полюбил ее. Девушка не только напоминала ему о его утерянной любви (несмотря на шрам, который он старался не замечать), ему нравился ее характер, сила духа, которой он, к великому своему сожалению, не замечал в своих сыновьях. Старик был в восторге от этого союза между Перетти и Моруцци: ему почему-то казалось, что таким образом он сумел поквитаться, уравнять счет. Альфонсо выражал свое расположение, засыпая невестку подарками, каждый раз все более роскошными, безнадежно надеясь, что когда-нибудь Марионетта улыбнется и смирится со своей долей. Но она не улыбалась и бесцельно бродила по огромному дому, уставленному роскошной мебелью, чувствуя себя неловко в дорогих и модных тряпках.

Внизу по улице прошли две женщины, одна из которых катила перед собой великолепную коляску с младенцем в кружевном чепчике. Вторая женщина подтолкнула спутницу, и обе взглянули на высунувшуюся из окна задумчивую Марионетту, чьи волосы переплелись с листьями каштана.