Вообще здесь налицо большое сходство с классически-героическими взглядами Свифта. Нет законов, нет воровства, так как отсутствует бедность, мало болезней, нет страха смерти. Мы скоро увидим, насколько такая атмосфера похожа на атмосферу в среде гуигнгмов. Одна деталь в этой книге — остроумное приспособление, посредством которого Гонсалеса уносят на луну дикие гуси, словно предвосхищает значительно более позднюю утопию Палтока — «Питер Уилкинс».

Если у «Путешествий Гулливера» длинная и запутанная родословная, то у «Робинзона Крузо», рассматриваемого как утопия, дело обстоит много проще[60]. Ранние утопии воспроизводили в том или ином виде картины общин; нечто от социального единства и устойчивости, унасследованных феодальным обществом от родового строя, считалось чем-то неотъемлемым, и отдельная личность, как бы чутко ни относились к ее нуждам, была всего лишь частью более крупного целого. Но Робинзон уже чисто буржуазная личность, он совершенно одинок, и его Утопия — это колония из одного лица. Тут человек обязан всем исключительно своим собственным усилиям, и никто ему не помогает и не мешает ни в чем. Для буржуа весьма типично представлять свое богатство как вознаграждение за собственный труд, при этом он с видом простака не замечает того, чего не хочет видеть — рабочего класса, за счет эксплуатации которого он нажил свое состояние. Иллюзия независимости всегда была его излюбленной иллюзией. В обществе, где конкуренция является основным законом, независимость, доведенная до логической бессмыслицы совершенного одиночества, не могла не казаться теоретически привлекательной, поскольку одиночество означает прежде всего свободу от конкурентов и лишь на втором плане — отсутствие помощников. Таковы корни широко распространенной мечты о необитаемом острове, где герой или предоставлен сам себе, или делается королем.

Правда, Крузо жалуется на отсутствие общества на своем острове, но в действительности он вполне смирился со своим жребием и быстро находит себе достаточное вознаграждение. Когда появляются другие жители, Крузо заботится о том, чтобы они стали его слугами или вассалами. После того как ему удалось скопить достаточно средств, он считает цель достигнутой. Теперь собственник Крузо обрел то счастливое состояние, когда он может поручить кому-то управление своим имением и сам удалиться от дел, иными словами, перестать заниматься производительным трудом и получать барыши и ренту издалека. Короче говоря, сутью буржуазной утопии является основание колонии свободным буржуа.

Нельзя отнять у Крузо множества превосходных черт. С точки зрения мерок XVIII века Крузо, как и сам Дефо, — человек гуманный и даже щедрый. Нас поражает отсутствие у Робинзона узких расовых или религиозных предрассудков. Все свои поступки Крузо неизменно согласовывает с самыми строгими моральными принципами. Так, он долго размышляет над тем, имеет ли он право истребить людоедов, и не делает этого, прежде чем ему удается обеспечить себя солидными моральными оправданиями. Когда в «Продолжении приключений» спутники Крузо разрушают туземную деревню на Мадагаскаре, его отчаяние совершенно искреннее. Но даже в этом случае он убеждает себя в том, что существует оправдание для этого поступка. Достаточно взять поведение Крузо в целом, чтобы убедиться, что именно в вопросах морали он целиком проникнут буржуазной идеологией, согласно которой всегда хорошо то, что выгодно. Сам Дефо также всегда был убежден в том, что, как бы сомнительны ни могли показаться некоторые его поступки, их всегда можно примирить с «истинными принципами революции».

Мне кажется, что именно цельность и простота «Робинзона Крузо», цельность и простота жизни, какой она представлялась классу, которому будущее, казалось, сулило вечный успех и для которого небесные врата представлялись едва ли более удаленными, чем сказочный Катэй, именно они и обусловливают разительность контраста этого произведения с «Путешествиями Гулливера». Отсюда легко понять, почему «Робинзон Крузо» был написан за один присест, почти как взгляд, брошенный назад, на жизнь, наполненную разнообразной деятельностью, тогда как «Путешествия Гулливера» — о чем я уже упоминал выше — представляют результат двенадцатилетнего крайне напряженного творческого труда Свифта, беспрерывную работу над пересмотром и расширением книги, отразившей развитие и эволюцию взглядов автора за этот период. Теперь нам нужно восстановить хронологию этой работы и проследить за теми изменениями, через которые прошла книга.

В первом варианте она не была ни единым произведением, ни единой утопией. Это была серия коротких рассказов, нанизанных на судьбу одного общего центрального персонажа, и такая же серия утопий — как положительных, так и отрицательных. Иными словами, социальная критика чередовалась с описанием государств, чьи достоинства Свифт приводит в пример своим согражданам, в других же пороки и безумства представлены с целью сатирического обличения установлений своей страны. Кроме того, есть места, где оба элемента сливаются, и в этом отношении, как, впрочем, и в других, Свифт мог послужить образцом для Сэмюэля Батлера, когда тот стал писать свой «Эреуон».

В начале 1714 года Свифт вместе со своими друзьями Арбуснотом, Попом, Гэем и Парнеллом стал писать сатиру «Мемуары Мартина-писаки (Скриблеруса)». Участие Свифта выразилось, как предполагают, в описании путешествия в страну пигмеев, позднее вошедшем в книгу первую «Путешествий Гулливера», и в сатире на прожектеров, позднее расширенной и составившей значительную часть книги третьей. Смерть королевы Анны вынудила Свифта удалиться в Дублин. Эта смерть была ударом, который настолько ошеломил его, что он замолчал на несколько лет, и за этот период его гений созрел и многое в нем изменилось. Его ненависть к несправедливости и угнетению еще более усилилась под влиянием их обнаженного проявления в Ирландии.

В 1719 году Дефо стяжал себе всенародный успех своим «Робинзоном Крузо». Свифт был невысокого мнения о нем. Дефо был для него вигом, бесчестным торговцем и невежественным пошляком, чьи писания недостойны внимания утонченных умов из литературных кофеен. Дефо мог бы прекрасно ответить теми словами, которые Свифт написал про себя:

Нам нет надобности входить в подробности вражды, по всей вероятности, неизбежной между этими двумя великими людьми. Однако нам кажется, что успех книги Дефо о вымышленном путешествии заставил Свифта вспомнить о давно заброшенной рукописи, в которой он когда-то пробовал использовать этот литературный жанр со столь отличной целью. Как бы то ни было, около 1720 года он снова начал работать над тем, что сделалось потом «Приключениями Гулливера в стране лилипутов».

Но хотя написанные ранее главы представляли веселую сатиру на незначительность людей и тщету их обольщения своим величием, отныне в них стала сквозить нотка горечи. Сам Гулливер, который в начале книги говорит за Свифта, делается в дальнейшем Болингброком, и его опала и изгнание представляют в зашифрованном виде рассказ о падении Болингброка[61]. Значительно позднее Свифт сделал новые добавления: под видом Флимнапа представлен Уолпол, и в повествовании появляются намеки на такие поздние события, как восстановление ордена Бани (1725) и пожалование Уолполу ордена Подвязки (май, 1726). Вообще ясно, что вплоть до момента опубликования рукописи в 1726 году Свифт постоянно возвращался к ней, внося возникавшие в его памяти свежие эпизоды.