— Ни с места! Барышня, уходите отсюда! Уходите, быстро!

Полина отходила, пятясь, будто нехотя; потом охнула, повернулась, побежала.

Танака потянулся было за портфелем — Губарев снова предупредил его, ткнув стволом в живот.

— Руки! Стреляю!

Японец понял по глазам: выстрелит. Спрыгнул на мостовую.

— Господин Остерман, я узнал вас. Мне отлично известно, кого вы представляете…

— Тише, господин атташе…— приставив к груди Танаки револьвер, стал ощупывать фрак, рубашку, брюки атташе, понимая, что это дело второе, главное, конечно, портфель.— Я никого не представляю, только себя. Держите руки поднятыми. Потерпите, я обыщу вас, и можете уходить.

Танака усмехнулся. Наигрывает спокойствие.

— Что вам нужно? Повторяю, я узнал вас. Вы делаете сейчас роковую ошибку…

— Это мои заботы. Прошу — без лишних движений, и с вами ничего не случится.— В карманах ничего, кроме денег»— Отойдите от пролетки!

— Я должен взять портфель. Думаю, мы поймем друг друга и сможем договориться…

— Я сказал: отойдите от пролетки!

Танака покосился на револьвер. Что ж, если он хочет его обезоружить, пусть попробует.

— Повторяю, господин Остерман: я должен взять портфель.

Берите деньги и все остальное, но портфель мне нужен. В нем важные дипломатические документы, они вряд ли вас заинтересуют.

— В последний раз предлагаю вам отойти в сторону.

— Князь, ваши труды напрасны. Все равно я вытребую портфель назад. Говорите ваши условия?

— Считаю до трех! Раз! Два!..

— Хорошо, я отойду. Но учтите, этот случай пагубнейшим образом отразится на вашей деятельности в России. Во-первых, вы нарушаете договоренность между нашими странами, во-вторых, я просто провалю вас.

— Я учту это, господин барон.

А теперь, прошу вас, отойдите. И руки не опускайте.

Губарев вскочил на козлы. Держа Танаку под прицелом, нащупал рукой повод, не оборачиваясь, дернул — серая пошла шагом. Чмокнул, дернул сильней — перешла на рысь. Танака долго смотрел вслед.

На пустыре у Финляндского вокзала он ввел кобылу во двор, огляделся — и открыл портфель.

Там лежала пачка листов, соединенных металлической скрепкой и испещренных иероглифами. Текст был несложным. Губарев прочитал то, что было сверху:

«Господину Танаке Хироси от недостойного Киёмуры Юдзуру. Сим препровождаю список, собранный по заданию фирмы «Ицуми». Нижайше прошу быть полноправным хозяином этого списка — вместе с недостойным подателем сего».

Далее шел аккуратный список технических предложений, описаний, писем. Здесь были уже знакомые Губареву змейковый поезд Ульянина, пропеллер Николаева, стабилизатор Гризодубова и еще несколько десятков проектов и приспособлений подобного рода. Всего упоминалось 134 названия.

Теперь, рассматривая список, Губарев понял, в чем дело. Для серьезной промышленной фирмы такой реестр — бесценный клад. Кем-то забракованные предложения, по-чему-либо нереализованные изобретения, отчего-то отвергнутые идеи… Составитель был аккуратен: в каждой графе коротко указывалось существо, предложения, источник получения, адрес автора, а также — особо — имеются ли подробные описания, технические данные,схемы и фотографии.

В конце списка стояла подпись: «Киёмура Юдзуру» — без указания даты и места.

Прочитав список, Губарев сунул было бумаги назад, в портфель, но внутри, в уголке, заметил сложенный вчетверо листок.

Это оказалась написанная по-русски записка. Губарев пробежал ее несколько раз — и узнал каллиграфически ровный почерк. Это был почерк Курново. В записке значилось: «Милостивый государь г-н Танака! Нам необходимо встретиться в конце недели для обсуждения известного вам вопроса. Будьте любезны, позвоните, мне в субботу, по тел. 50-879». Так вот почему Танака не хотел отдавать портфель. Телефон скорей всего одной из конспиративных квартир. Подписи Кур-ново не поставил, он осторожен, да и содержание записки ни о чем не говорит —если не знать сути дела. Но доказать, что эта записка принадлежит начальнику ПКРБ, ничего не стоит. Если это так, значит, обнаружив записку в портфеле Киёмуры, он, Губарев, подписал самому себе смертный приговор. Конечно, только в том случае, если Курново об этом узнает. Узнает об этом наверняка — после того, как Танака позвонит ему по телефону и они встретятся. Сегодня понедельник, произойдет это не раньше субботы. У него в запасе пять дней. Срок не такой уж маленький.

Спрятав записку во внутренний карман, Губарев вложил список в портфель. До конюшни он ехал окольными путями, размышляя, какую роль должны играть обнаруженные им документы во взаимоотношениях Танаки и Киёмуры. Да, конечно, это список технических неудач, но, собранные вместе, технические неудачи становятся для крупного предприятия ценным материалом. Ясно еще одно: Киёмура собирал эти данные не для военной разведки, а для фирмы «Ицуми». Не бесплатно, конечно. Фирма такого размаха могла назначить за работу Киёмуры солидное вознаграждение. Танака узнал, каким превратным промыслом занимается Киёмура, и как старший резидент потребовал своей доли. Наверняка все так и было.

После этого становится понятным смысл фразы: «Не совсем достойно…» Вступая в сговор и получая пай, Танака нарушал кодекс аристократа. Для него было крайне важно, чтобы детали сделки остались между ним и Киёмурой. Губарев усмехнулся про себя, разглядывая летящие мимо утренние дома. Такого он еще не слышал: промышленная фирма интересуется отходами технических идей. Не только интересуется, но и скупает их. Что-то новое в истории шпионажа! Да и можно ли вообще это назвать шпионажем? Впрочем, до названия ему нет никакого дела. Это может называться как угодно — важно, что он хотел распутать эту историю, и он ее распутал. Прием, которым был получен портфель, можно назвать сомнительным, но, черт возьми, он же действовал в собственной стране, защищая интересы своей страны!

Не доезжая до конюшни, он прихватил портфель и сверток с одеждой, спрыгнул на углу — и хлестнул серую. Некоторое время следил, как кобыла трусит по мостовой к конюшенным воротам. Вошел в ближайший, подъезд, отклеил бороду, тщательно переоделся, засунул кучерскую экипировку под лестницу. Домой добрался,на извозчике. Открыл дверь.

Полина стоит в прихожей. Глаза спокойны, только чуть дрожат губы. Беззвучно повернул ключ, положил портфель на столик. Она подошла, осторожно прижалась подбородком к его плечу, затихла, будто вслушиваясь.

— Господи, как я боялась! Если бы ты знал, как я боялась.

— Понимаю. Но сейчас все позади.

— А Танака? — посмотрела в глаза, проверяя.

— Не беспокойся. С ним все в порядке. Но вот что — здесь тебе оставаться небезопасно. К вечеру я что-нибудь придумаю, а пока лучше перебраться в другое место. У тебя есть знакомые?

— Есть подруга. Она живет на Лиговке. Лиговка, семь, квартира сорок один. Там даже есть телефон: пятьдесят два — семьсот пятнадцать.

— Отлично,— он забросал на листке цифры.— Вот номер, по которому будут знать обо мне. Спросишь Зубина, это мой товарищ. Ну, иди,— поцеловал ее, она выскользнула в дверь. Вызвал по телефону Зубина, услышал хриплый голос:

— Да? Кто это?

— Андрей, извини, что разбудил. Это я, Губарев.

— Саша… Что случилось?

— Объясню потом. Мне очень нужно с тобой встретиться.

— Хорошо. Приезжай.

— Нет, лучше ты подойди. Скажем, часа в четыре дня к памятнику Петра?

— Хорошо.

— До встречи.

Войдя к Курново, Губарев сразу же понял: полковник не в духе. Вытянулся.

— Разрешите, Владимир Алексеевич?

Шеф ПКРБ скользнул по Губареву безразличным взглядом, на портфеле, который он держал в руке, даже не задержался. Пришлось повторись:

— Разрешите?

— Проходите, ротмистр. Но я ведь вас, кажется, просил не появляться здесь без моего вызова.

Он уже знает о портфеле. А вот о записке —вряд ли. Губарев подошел, положил портфель на стол. Курново покосился.