Последовал обескураживающий ответ: «В этом концертном зале я не был ни разу в жизни»[72].

Синдромом Туретта страдают люди всех рас и национальностей, всех слоев общества. Впервые разнообразные патологические состояния, сопровождающиеся хаотичным жестикулированием, некоординированными подергиваниями мышц, гримасами, странными выкриками, описал Аретей[73] из Каппадокии еще две тысячи лет назад. Но только в 1855 году молодой французский невролог Жорж Жиль де ля Туретт, ученик Шарко[74] и друг Фрейда, более подробно описал симптомы и развитие этой болезни, опубликовав работу, основанную на собственных наблюдениях.

Кроме известных симптомов Туретт отметил непроизвольное повторение слова или предложения, только что произнесенного другим человеком (эхолалию и эхофразию), непроизвольное подражание движениям, совершаемым другим лицом (эхопраксию), импульсивное произнесение вульгарных или нецензурных слов (корполалию). Шарко предложил назвать это заболевание именем своего ученика – синдромом Туретта.

У людей, страдающих синдромом Туретта, могут проявляться и другие симптомы болезни: одни больные страдают навязчивыми мыслями и страхами (расцениваемыми как глупые, но от которых трудно избавиться), вторые склонны к фантазиям, третьи необоснованно агрессивны, другие обнюхивают чуть ли не каждый предмет или патологически чистоплотны. Каждый пациент, страдающий синдромом Туретта, по-своему индивидуален.

Каждая болезнь вносит двойственность в жизнь больного – сказывается влияние «оно»[75] с его нуждами, требованиями и ограничениями. При синдроме Туретта «оно» оборачивается целым комплексом желаний и побуждений, находящихся в противоречии с другим компонентом структуры личности – с «я». «Оно» не знакомы никакие оценки, добро и зло, никакая мораль, и потому у больных с синдромом Туретта потребности «оно» характеризуются «одержимостью» – явлением, хорошо известным в средневековье. (Туретт интересовался этим явлением и даже написал пьесу об эпидемии «одержимости бесами» в средневековом Лудуне[76].)

У больных с синдромом Туретта отношения между болезнью и личностью, между «оно» и «я» могут быть чрезвычайно сложными, особенно если эта болезнь началась в детстве и постепенно прогрессировала. В этом случае проявления синдрома Туретта и личность больного приспосабливаются друг к другу и дополняют друг друга пока, подобно чете супругов, долго проживших вместе, не превращаются в единое целое. Такие взаимоотношения чаще всего деструктивны, но бывают и продуктивными и в этом последнем случае могут ускорить развитие и сообщить личности необычные полезные свойства.

В конце XIX и в начале XX веков синдром Туретта рассматривали не только как физическую болезнь, но и как болезнь духовную, как проявление слабости духа и потому рекомендовали больным воспитывать волю, вырабатывать стойкий характер, закалять организм. В двадцатые-шестидесятые годы XX века синдром Туретта стали рассматривать как психическое расстройство, которое следует лечить с помощью психоанализа и психотерапии, но и такое лечение не принесло нужного результата. Затем, когда в начале шестидесятых годов выяснилось, что некоторые симптомы заболевания подавляет наркотик галоперидол, синдром Туретта стали рассматривать как проявление дисбаланса нейтротрансмиттера, дофалина в мозгу. Но все эти соображения не смогли в полной мере охарактеризовать природу заболевания. Ни морально-социальная, ни психологическая, ни биохимическая оценка синдрома Туретта не является исчерпывающей. Чтобы бороться с этой болезнью, нужно исходить из всех трех перечисленных положений, присовокупив к ним внутреннюю и экзистенциальную перспективы, зависящие от самого пациента.

Можно предположить, что тики, являющиеся главными симптомами синдрома Туретта и сочетающиеся с нарушением поведения, мешают трудовой деятельности человека и даже исключают его приобщение к некоторым профессиям. Однако это не так. Среди больных, страдающих этим заболеванием, есть писатели, математики, музыканты, актеры, ди-джеи, конструкторы, механики, служащие, спортсмены. Сначала, признаться, я полагал, что некоторые профессии (такие, как, к примеру, хирург), требующие точной координации движений, – не для людей с синдромом Туретта. Однако я ошибался. В настоящее время мне известно о пяти хирургах, страдающих этим заболеванием[77].

Я впервые встретил доктора Карла Беннетта в Бостоне на конференции, посвященной вопросам диагностики и лечения синдрома Туретта. Это был человек лет пятидесяти, среднего роста, с подстриженной клинышком каштановой бородой и щеточкой седоватых усов. На нем был элегантный темный костюм, а сам он производил впечатление солидного благообразного человека с чувством собственного достоинства, пока не начинал неожиданно пританцовывать и бурно жестикулировать. Меня поразили его моторные тики, и, разговаривая с мистером Беннеттом, я тактично поинтересовался, не мешает ли ему его недуг справляться с обязанностями хирурга. Разговор закончился тем, что мистер Беннетт пригласил меня к себе в Брэнфорд, пообещав сводить в госпиталь, где он практикует, и посмотреть своими глазами, как он оперирует.

Через четыре месяца, в октябре, я прилетел в Брэнфорд на маленьком самолете. Мистер Беннетт встретил меня в аэропорту и, подхватив мой чемодан, пошел рядом со мной к машине, странно припадая на одну ногу, словно хотел свободной рукой что-то поднять с земли.

Брэнфорд, небольшой городок, находится в юго-восточной части Британской Колумбии[78] и ютится у подножия Скалистых гор, соседствуя с глетчерами и многочисленными озерами. На севере от городка – Банф[79], а на юге простираются американские штаты Монтана и Айдахо.

По дороге в Брэнфорд мистер Беннетт рассказал мне, что увлекается геологией и несколько лет назад даже прервал на год свою врачебную практику, чтобы пополнить свои знания в области геологии в университете Виктории[80]. Сидя за рулем, мистер Беннетт рассказывал мне о стратификации Скалистых гор, сложенных главным образом из гранитов и гнейсов, и видевшийся мне пасторальный ландшафт приобретал научную значимость. Мистер Беннетт вел рассказ со знанием дела, вдаваясь в многочисленные подробности, но, правда, иногда повторяясь. Он говорил почти не переставая, и я посчитал, что своей разговорчивостью он непроизвольно пытается отвратить навязчивые движения.

Вероятно, я оказался прав, ибо, закончив рассказ, мистер Беннетт стал беспрестанно поглаживать себя по бородке и поправлять очки, чередуя эти движения с касанием ветрового стекла обоими указательными пальцами. «Движения должны быть синхронными, – пояснил он, а затем поудобней устроившись на сиденье, добавил: – А колени следует держать параллельно рулю». Стали у него проявляться и вокальные тики. Главным образом в речь встревало словечко «ну», а когда у мистера Беннетта что-то не получалось, он укоризненно бормотал: «Ну, Патти!» (Позже я выяснил, что Патти – имя его бывшей возлюбленной, с которой он расстался при драматических обстоятельствах; теперь ее имя превратилось в вокальный тик.)[81]

Домик Беннетта стоял на невысоком пригорке среди фруктовых деревьев и имел весьма живописный вид. У домика нас встретили лаем две собаки, подбежавшие к автомобилю, виляя хвостами. Выйдя из май тины, Беннет воскликнул: «Ну, бестии!», а затем потрепал их по шее, одну левой, другую – правой рукой, делая синхронные одинаковые движения. «Помесь лайки и маламута, – пояснил он. – Специально завел двоих, вдвоем веселее. Они вместе играют, вместе спят и вместе охотятся. «И одновременно получают порцию ласки», – добавил я про себя, посчитав, что Беннет завел двух собак, чтобы занять обе руки.