— Я не красавица, миссис докторша, дорогая, и отлично это знаю, и всегда это знала, — говорила она обиженно, — но что я такая страшила, как на этом фото, я никогда, нет, никогда не поверю!

Джем смеялся, и Аня смеялась вместе с ним. Уолтер не мог вынести этого. Он встал и убежал в свою комнату.

— У этого ребенка что-то на уме, миссис докторша, дорогая, — сказала Сюзан. — Он почти ничего не ел. Вы полагаете, он сочиняет новую поэму?

Мысли бедного Уолтера были в тот момент очень далеко от звездных сфер поэзии. Он оперся локтем о подоконник открытого окна и устало опустил голову на руки.

— Пойдем на берег, Уолтер, — крикнул Джем, врываясь в комнату. — Мальчишки сегодня вечером будут жечь сухую траву на дюнах. Папа разрешает нам пойти. Бежим!

В любое другое время Уолтер пришел бы в восторг. Он очень любил смотреть, как горит сухая трава на дюнах. Но теперь он категорически отказался идти, и никакие доводы и уговоры не могли заставить его изменить это решение. Разочарованный Джем, которому не хотелось одному добираться в сумерках до мыса Четырех Ветров, удалился в свой музей на чердаке и уткнулся в книгу. Он скоро забыл о разочаровании, наслаждаясь интересными приключениями вместе с героями старого романа и отводя иногда взгляд от страницы, чтобы вообразить себя знаменитым генералом, ведущим войска к победе на поле великой битвы.

Уолтер сидел у окна, пока не пришло время ложиться спать. Ди прокралась к нему, надеясь узнать, что его огорчает, но Уолтер не мог говорить об этом даже с Ди. Ему казалось, что заговорить вслух о предстоящей драке — значит заранее превратить ее в реальность, а ему так хотелось уклониться от осознания этой реальности. Даже мысли об этом были мучительны. Сухие увядшие листья шелестели на кленах за окном. Розовые и огненные отблески угасли на высоком серебристом небе, и полная луна всходила во всем своем великолепии над Долиной Радуг. Вдали горизонт окрасили красноватые отблески пламени, украсив холмы лучезарным нимбом. Это был один из тех ясных, тихих вечеров, когда отчетливо слышны даже самые отдаленные звуки. За прудом тявкала лиса, пыхтел, подходя к станции Глена, паровоз, в кленовой роще безумно верещала голубая сойка, на лужайке возле дома священника кто-то смеялся. Как могли люди смеяться? Как могли лисы, голубые сойки и паровозы вести себя так, словно завтра не предстояло произойти ничему особенному?

— О, как я хотел бы, чтобы все уже было позади, — стонал Уолтер.

Он спал очень мало в ту ночь, и наутро ему было нелегко проглотить свою порцию овсянки. Сюзан, право же, накладывала ее слишком щедро. Мистер Хазард нашел его очень невнимательным учеником в тот день. Мысли Фейт Мередит, казалось, тоже где-то блуждали. Дэн Риз весь день украдкой рисовал девчонок со свиными или петушьими головами на своей грифельной дощечке, а потом поднимал повыше, чтобы все видели. По школе прошел слух о предстоящей драке, так что, когда Дэн и Уолтер направились после уроков в ельник, большинство мальчиков и девочек уже были там. Уна ушла домой, но Фейт осталась и повязала свою голубую ленту на рукав Уолтера. Уолтер был рад, что ни Джема, ни Ди, ни Нэн в толпе зрителей не было. Почему-то они не слышали о том, что затевается, и тоже ушли домой. Уолтер встретил Дэна совершенно спокойно. В последний момент весь его страх куда-то исчез, хотя сама мысль о драке по-прежнему вызывала отвращение. Веснушчатое лицо Дэна, как было замечено присутствующими, казалось бледнее, чем лицо Уолтера. Один из старших мальчиков подал команду к началу драки, и Дэн ударил Уолтера в лицо.

Уолтер слегка зашатался. Боль от удара на миг пронзила насквозь все его чувствительное тело. Но потом он уже не чувствовал боли. Что-то неведомое, чего он никогда не испытывал прежде, казалось, накатило на него высокой волной. Его лицо вспыхнуло яркой краской, его глаза зажглись огнем. Ученики гленской школы и представить себе не могли, что «мисс Уолтер» может так выглядеть. Он бросился на Дэна и схватился с ним, как молодой дикий кот.

У гленских мальчиков не существовало никаких особых правил для поединков. Каждый знал: бей, как подскажет чутье, и принимай удары, как можешь. Уолтер дрался, ощущая дикую ярость и восторг схватки, против которых Дэн не смог устоять. Все было кончено очень быстро. Уолтер не до конца отдавал себе отчет в своих действиях, пока внезапно красная дымка не рассеялась перед его глазами и он не обнаружил, что стоит на коленях на поверженном Дэне, из носа которого… о ужас!.. струйкой течет кровь.

— Хватит с тебя? — спросил Уолтер сквозь стиснутые зубы.

Дэн мрачно признал, что хватит.

— Моя мать не пишет враки?

— Нет.

— Фейт Мередит не свиная наездница?

— Нет.

— И не петушатница?

— Нет.

— И я не трус?

— Нет.

«А ты лжец?» — хотел спросить Уолтер, но помешала жалость, и он не стал унижать Дэна еще больше. К тому же вид крови был так ужасен.

— Тогда можешь идти, — сказал он с презрением. Мальчики, сидевшие на заборе, громко зааплодировали, но некоторые из девочек плакали. Они были испуганы. Они и раньше присутствовали при драках школьников, но ни разу не видели, чтобы кто-то выглядел так, как Уолтер в тот момент, когда он схватился с Дэном. В нем было что-то внушающее ужас. Они боялись, что он убьет Дэна. И теперь, когда все кончилось, они истерически всхлипывали… лишь Фейт стояла напряженно выпрямившись, с алыми щеками.

Уолтер не хотел никаких похвал и не стал задерживаться на поле битвы. Он перескочил через изгородь и бегом бросился со школьного холма в Долину Радуг. Никакой победной радости он не испытывал; в его душе было лишь спокойное удовлетворение от того, что долг исполнен и поруганная честь отмщена… удовлетворение, к которому при воспоминании об окровавленном носе Дэна примешивалось тошнотворное ощущение. Это было так некрасиво, а Уолтер терпеть не мог все некрасивое.

К тому же он начал сознавать, что и сам изрядно пострадал. Губа была рассечена, и глаз болел. В Долине Радуг он столкнулся с мистером Мередитом, который возвращался домой после очередного визита в дом сестер Уэст. Священник взглянул на него очень серьезно.

— Мне кажется, ты дрался, Уолтер?

— Да, сэр, — сказал Уолтер, ожидая, что его отчитают.

— Из-за чего?

— Дэн Риз сказал, что моя мать пишет враки и что Фейт свиная наездница, — прямо ответил Уолтер.

— О-о! Тогда ты, Уолтер, действительно имел все основания драться.

— Вы думаете, сэр, что драться — это правильно? — спросил Уолтер с любопытством.

— Не всегда… и не часто… но иногда… да, иногда это оправданно, — сказал Джон Мередит. — Например, когда оскорбляют женщин… как в твоем случае. Мой девиз, Уолтер: не дерись, пока не уверен, что ты должен драться; а уж будешь уверен — вложи в это все свои силы. Несмотря на разнообразные отметины на твоем лице и одежде, я могу высказать предположение, что ты победил.

— Да. Я заставил его взять назад все его слова.

— Очень хорошо… в самом деле, очень хорошо. Я и не предполагал, Уолтер, что ты такой боец.

— Я никогда раньше не дрался… и мне до последней минуты не хотелось драться… а потом, — сказал Уолтер, желая облегчить душу, откровенным признанием, — когда я уже дрался, мне это понравилось.

В глазах преподобного Джона блеснул лукавый огонек.

— А сначала… ты немного… боялся?

— Я очень боялся, — признался честный Уолтер. — Но впредь я не стану бояться, сэр. Бояться чего-нибудь — это хуже, чем то, чего боишься. Я собираюсь попросить папу отвезти меня завтра в Лоубридж, чтобы дантист вырвал мне больной зуб.

— Тоже правильно. «Мучительней сам страх, чем то мучение, которого страшатся»[29]. Ты знаешь, кто написал это, Уолтер? Шекспир. Существовало ли какое-нибудь чувство, впечатление или переживание человеческого сердца, о котором не знал бы этот удивительный человек? Когда вернешься домой, скажи матери, что я горжусь тобой.