– Что?.. Что?.. – шептала Онорина.

И Анна сбивчиво рассказала, что назначая ночное свидание, незнакомец имел в виду вовсе не ее, но Онорину! Трудно описать охватившие Онорину, резко всколыхнувшиеся чувства. Она внезапно вскрикнула и упала на пол без памяти. Перепуганная Анна тотчас разбудила девиц и спавшую крепко наставницу. Все захлопотали вокруг Онорины. Онорину уложили в постель, натерли вески уксусом. Едва придя в себя, она не сводила глаз с Анны. Когда суматоха унялась, подруги смогли наконец продолжить разговор.

– Он… ушел? – прошептала Онорина. – Он… ждет?..

Анна принялась рассказывать ей тихо о незнакомце, о его учтивости, о том, какой неожиданностью явилось его признание…

– Оказывается, он уже давно влюблен в тебя. Он будет ждать тебя завтра под большим грушевым деревом!..

Онорина не помнила, как прожила следующий день; не помнила, как бежала в сад, придерживая обеими руками юбку у пояса. Она не сомневалась, не могла сомневаться! Она узнала его в полутьме и летела к нему словно на крыльях. И вдруг приостановилась в страхе. Она разглядела стоявшего под грушевым деревом молодого человека. Но он ли это?! Стоявший под деревом поклонился придворным поклоном, сняв шляпу. Светлое перо коснулось земли. Он? Кто он?.. Но нет, она уже почувствовала, что это именно он. Он снова поклонился ей.

– Прошу вас! – тихо проговорил он и легким движением сбросил с плеч на траву плащ.

Теперь этот едва знакомый юноша представлялся ей таким родным…

Они сидели рядом. Он был скромен, даже не обнял ее за талию. Он только сказал:

– Все это время я мечтал быть столь близким к вам, Онорина!

– Я не знаю вашего имени, – пролепетала девушка…

Начался разговор, занявший обоих собеседников. Они долго не могли наговориться.

– Почему ваше послание было передано сначала Анне? – спросила Онорина.

– Разве вы не знаете, что за вами следят?

– Почему? – Она чуть сдвинула изящные брови.

– Вероятно, об этом просила ваша мать.

– Анна убрала мою постель так, что возможно подумать, будто бы я сплю…

Онорина рассказала ему все, что знала о себе, о своем происхождении, о своей матери:

– Порою я обожаю ее! Но вдруг настроение меняется и я начинаю ненавидеть ее!..

– Если бы я мог любить или ненавидеть своих родителей! – грустно заметил молодой человек.

Он назвал ей свое имя – Андре Рубо!

– Вы писали, что вы знатного происхождения, – начала Онорина. – Но что же вы делали тогда, на почтовой станции, одетый в самую простую одежду?

И Андре Рубо, в свою очередь, рассказал ей все, что знал о себе!

– Большинство людей знают от родителей или иных родичей, где и когда родились. Но я этого не знаю. Я не знаю, где и когда я появился на свет. Раннего своего детства я совершенно не помню. И в этой беспамятности ничего удивительного нет. Ведь и подробности раннего детства человек уясняет себе из рассказов родителей или старших родичей. А у меня никогда не было родителей. У меня нет и родичей. Я начинаю помнить себя мальчиком, уже пятилетним, в тряском экипаже, на ухабистой дороге. Рядом со мной – толстая немолодая женщина. Я отчего-то знаю, что она мне не мать. Она испугана и то и дело смотрит в окошко тряской колымаги. Я ничего не понимаю; не знаю, куда и зачем везут меня, и потому совершенно не боюсь. На сиденье я становлюсь на колени и тоже заглядываю в окошко. Вслед за каретой мчатся какие-то всадники, размахивая оружием и громко крича. Вскоре я сделался свидетелем довольно ужасающего зрелища. Преследователи наскакали, экипаж опрокинулся. Женщина, которая, возможно, была назначена присматривать за мной, лежала окровавленная, пронзенная и разрубленная. Только тут я испугался и заревел в голос. Один из всадников схватил меня и поднял на седло. Далее я помню себя отрывочно, то снова в какой-то карете, то в каких-то жилищах. Наконец я снова помню ужасающее побоище, которое разгорелось из-за меня. Одна из сражающихся сторон победила. Это произошло на улице какого-то города. Затем меня вновь куда-то повезли. Далее началась моя оседлая жизнь. И протекала эта жизнь в голландском городе, называемом Гаага. Я жил в небольшом доме, окна которого смотрели прямо на канал. Летом по воде плыли многочисленные лодки. Зимой вода круто замерзала, появлялись люди на коньках. Я очень завидовал им, но мне кататься не позволяли. В этом доме за мною приглядывали две женщины, подчиненные мужчине, который появлялся всегда одетый в черное. Он был очень строг со мной. В этот дом приезжали учителя, меня обучали математике, латыни, игре на гитаре, танцам. Говорили со мной на немецком языке. Однажды одна из женщин, надевая мне башмаки, сказала, что я весьма знатного происхождения. Это может показаться странным, но меня не занимало то, что, наверное, занимает многих детей-сирот, то есть я не спрашивал, кто я, кто мои родители. Не помню также, велела ли мне моя проболтавшаяся нянька молчать и не выдавать ее. Возможно, что нет. Я тогда был не старше восьми лет. Я дурно перевел с латыни отрывки из сочинения римского полководца и императора Юлия Цезаря, это очень сложное сочинение, рассказывающее о войне в древней Галлии. Мой учитель латыни пожаловался человеку в черном и тот приказал поставить меня в угол, голыми коленками на рассыпанные горошины. Обычно я терпеливо сносил такое наказание, но на этот раз объявил, что поскольку я – знатного происхождения, то не потерплю подобных унизительных наказаний! Черный человек нимало не удивился, только спросил, кто мне это открыл.

– Никто! – отвечал я решительно. Изучение древних сочинений внушило мне чувства чести и достоинства. Я уже понимал, что быть предателем – дурно.

Черный человек посмотрел на меня пристально и велел учителю уйти.

– Я накажу его, – пообещал черный человек, имея в виду, разумеется, не учителя, но меня.

А когда мы с черным человеком остались в классной комнате одни, он усадил меня на жесткий стул с высокой спинкой и заговорил со мной:

– Я догадываюсь, Андреас, откуда в твоей голове появились нелепые мысли о твоем происхождении. Я даже не стану наказывать твою болтливую няньку, ведь она все равно ничего толком не знает! Забудь дурацкие бредни! Никакого отношения к знати ты не имеешь и не можешь иметь. В твоем происхождении не заключается никакой тайны. Отец твой – человек богатый, но отнюдь не знатный. Таких, как он, богатых купцов, много в Германии и в Голландии. Ты – его незаконный сын, но он все же решил позаботиться о тебе…

Я был совсем еще ребенком, но не поверил сказанному черным человеком. Я продолжал пребывать в уверенности, что мое происхождение чрезвычайно таинственно, притворяться я не умел и выражение моего лица совершенно выдавало меня. Но больше никто в доме не заводил со мной разговоров о моем происхождении. Я рос и все более сознавал, что нахожусь как бы в заточении. Меня выпускали гулять только в маленький внутренний двор, окруженный достаточно высокими каменными стенами. Так шло время и вот наконец мне минуло четырнадцать лет. Ежегодно в день моего рождения черный человек приносил мне какой-нибудь подарок, мяч из ярко раскрашенного дерева, большой пестрый волчок, оловянных солдатиков, а когда я подрос, то различные книги. День моего рождения приходился на самый разгар зимы, когда вода в канале замерзала и сотни людей на коньках высыпали на лед. Накануне моего четырнадцатого дня рождения черный человек спросил, что бы я хотел получить в подарок. Я отвечал тотчас, что более всего хотел бы получить коньки!..

– … и чтобы во дворе устроили маленький каток… для меня…

Какова была моя радость, когда желание мое оказалось исполненным! Во дворе устроен был каток и мне вручены были прекрасные коньки! Целую неделю после этого я проводил ежедневно два или три часа во дворе. Никто не учил меня кататься на коньках, я учился конькобежному искусству сам! Сначала, конечно же, я то и дело падал, но очень скоро выучился отлично держаться на льду. Я оставался во дворе один. Кому бы пришло в голову, что я попытаюсь перебраться через стену, да еще зимой, когда стена обледенела! А между тем я именно это и задумал! Скажу честно, пожалуй, сегодня я не рискнул бы на такую авантюру. Но тогда, в четырнадцать лет, я ведь совсем еще не знал жизни. Я, в сущности, не понимал, что легко могу сорваться и расшибиться! Бежать навсегда я вовсе не намеревался. Я просто-напросто хотел, совершенно по-детски, покататься на коньках на большом канале, среди толпы веселых конькобежцев! Судьба хранила меня, я сумел перелезть через стену и побежал кататься. Надел коньки, поправил меховую шапку, перекинул на плечо полу плаща и объявился на льду. Я тотчас заметил, что катаюсь не хуже многих, но многие катались и лучше меня. Я принялся подражать хорошим конькобежцам. Время летело незаметно. Солнце клонилось к закату, когда я решил вернуться домой. Подъехал к берегу, нагнулся и стал снимать коньки. Вдруг почувствовал, что кто-то смотрит на меня. Я поднял голову. Передо мной стоял черный человек. Что мне оставалось?! Я был виновен, я нарушил запрет.