Оба замолчали. Вдруг Анжелике захотелось сказать непринужденным тоном что-нибудь наподобие фразы: «Флори, ты заметил, какое странное лицо было у того парня, которого сшибли лошади?» Но Анжелика отчего-то сдержалась и не произнесла ни слова. Перед ее внутренним взором вновь и вновь возникала картина: странное молодое мужское лицо, обрамленное растрепанными каштановыми прядками…
В отведенной ей комнате Онорина сидела за туалетным столиком. Огнистые волосы девушки были распущены по плечам. Она сидела в одной сорочке. Северина только что расчесала ее густые волосы. Теперь Онорина осталась одна и с каким-то наивным любопытством вглядывалась в зеркало, будто глядевшая на нее из отражающего стекла красавица была ей не знакома. Но вот девушка опустила глаза, повернула голову, оглянулась на притворенную дверь. Затем быстрым движением выдвинула крышку ящичка и вынула какой-то небольшой предмет. Повертела в пальцах, улыбнулась. Это была незавершенная фигурка забавного медведя, вставшего на задние лапы. Фигурку выронил тот самый юноша, сбитый лошадьми. Выронил, но, впрочем, успел ножичек подобрать с земли, а о фигурке, должно быть, просто-напросто позабыл. Онорина поднесла фигурку к глазам, задумчиво провела маленьким кусочком дерева по губам. Вдруг в коридоре раздались быстрые шаги, девушка знала: так быстро, энерически, уверенно могла ступать только графиня Анжелика де Пейрак, ее мать!
Анжелика постучала в дверь комнаты дочери костяшками пальцев. Онорина мгновенно спрятала резную фигурку снова в ящичек. Девушка легко вздохнула, почувствовала мгновенный наплыв нежности к матери. Как деликатна мать, как внимательна к дочери! Конечно, порою бывает резка, но ведь и Онорина не всегда бывает ангелом!..
– Войдите, мама! – громко произнесла Онорина.
Анжелика быстро вошла и приблизившись к туалетному столику, порывисто обняла дочь за плечи.
– Ты разве не устала? – спросила мать. – Ты должна хорошенько выспаться, нам предстоит трудный день. Вскоре тебе придется встретиться с людьми весьма значительными. Завтра мы отравимся к самому знаменитому куафюру Парижа. Месье Дювернуа решит, какая из модных ныне причесок пойдет тебе больше…
– Он и есть весьма значительный человек? – Онорина произнесла свой вопрос нежным голоском притворно послушной девочки.
– Онорина! – проговорила мать сквозь смех. – В столице Франции парикмахеры и портнихи вполне могут считаться людьми не менее значительными, нежели маркизы и принцы! Но угадай, о чем я беседовала с твоим братом?
Онорина пожала красивыми плечиками:
– Наверное, он спросил, есть ли у тебя деньги? А ты, наверное, сказала, что граф де Пейрак снабдил тебя достаточными средствами!..
Анжелика отстранилась от дочери, наклонилась к ее лицу.
Пышные волосы матери и дочери смешались. Казалось, огонь волос Онорины вот-вот подожжет волосы матери.
– Ты наивное дитя, – сказала Анжелика мягко. – Но ты самолюбива. И меня тревожит твое стремление казаться» опытной и знающей жизнь…
– Но разве ты не об этом беседовала с Флоримоном? Не о деньгах? – Заупрямилась Онорина.
– И о деньгах тоже. Но ты не думай об этом. Такой юной девушке, как ты, не следует пытаться выглядеть практичной. В ближайшую неделю мы оденем и украсим тебя. Мари-Сесиль поможет мне.
– Мне вовсе не нравится Мари-Сесиль! – Ясные глаза Онорины сердито вспыхнули.
– Почему? – Анжелика пытливо вгляделась в лицо дочери.
– Я… – Онорина осеклась, но взяла себя в руки и заговорила решительно. – Она мне неприятна. Да, она красива, она умна. Но всем своим видом она, пусть невольно, напоминает мне о моей печальной участи. Она – незаконная дочь короля, незаконная дочь, но короля! И вот она живет в богатстве, в почете. Граф Флоримон де Пейрак счастлив иметь ее своей супругой! А я… Я не могу забыть о своем происхождении! Я – дочь насильника, мародера, человека подлого, низкого!..
– Замолчи! – Анжелика почти крикнула, почти прикрикнула на дочь. – Мне надоело твое нытье. Чем более ты будешь убеждать себя в своих несчастьях, тем более несчастной ты будешь! Забудь о своем происхождении. Думай о своей красоте, о силе своего характера, о своей целеустремленности. Скажи себе: я счастлива, я красива, я молода! Повтори это много раз, как заклинание. И я уверена, что некто или нечто, Природа или Бог, услышит тебя, поверит тебе и приведет твои мечты, твои заветные мечты в соответствие с действительностью…
Онорина внимательно слушала мать. Анжелика поцеловала дочь в щеку и вышла из комнаты. Лицо графини де Пейрак выражало озабоченность. В своей комнате она отдала распоряжения верной Северине относительно завтрашнего дня. Северина, недавно расчесавшая волосы дочери, теперь погрузилась частым гребнем в пышность волос матери. Внезапно Анжелика спросила:
– Тебе не кажется, Северина, что моя дочь что-то скрывает?
Северина поняла смысл вопроса госпожи.
– Нет, нет, девочка не влюблена. Ведь единственное, что волнует ее, это мучительное осознание незаконного происхождения!.. Простите, графиня!..
– Можешь не просить прощения! Ты высказала, в сущности, мои мысли!..
Сидя в одиночестве на постели, Анжелика играла лентами ночного чепца. Нужно было спокойно предаться ночному отдыху, ни о чем не думать. Но раздумья никак не желали прерываться…
«Я ничего не сказала ей о Сен-Сире! Скажу завтра. Но я почти уверена, что она тотчас начнет упрямиться и противоречить мне. Отвратительная девчонка! Но как много в ее натуре моих черт!..» Анжелика вдруг ощутила внезапный резкий холодок, ощутила почти физически! Она давно уже вытеснила из памяти страшные минуты зачатия, когда ее насиловали грубые мужские руки, когда от семени неведомого подлеца зародилась в ее теле новая жизнь… Онорина!.. Но нет! Зачем обманывать себя? И перед глазами Анжелики появилось, как живое, лицо того самого человека, отца Онорины! Его рыжая шевелюра, его черты, жестокое выражение этих черт… Анжелика решительно улеглась и закрыла глаза. Надо уснуть, надо уснуть! И она заставила себя погрузиться в сон.
В трактире близ почтовой станции шла настоящая баталия.
– Целая неделя самого тщательного ухода! – вопил трактирщик. – Ежедневно куриный бульон! А постель?! А чистое белье?! А ты, Жослен, – трактирщик обернулся к одному из слуг. – Ты два раза бегал в аптеку за этой мазью…
– Четыре раза, – уточнил Жослен.
Трактирщик оглянулся на четырех слуг, вооруженных дубинками. Конечно же, их присутствие придавало ему уверенности.
– Нет! – ты отсюда не уйдешь, покамест не отдашь мне все деньги! Ты мне должен. И попробуй только не заплатить. Будешь сидеть в подвале, в леднике, сдохнешь там!..
Тот, которому эти угрозы адресовали, уже знакомый нам молодой незнакомец, стоял, чуть расставив ноги, прижавшись спиной к стене у самой двери. Лицо его могло показаться бесшабашным, глаза то сужались, то раскрывались широко. Он выставил немного вперед обе руки, согнутые в локтях. В одной руке, то есть в правой, поблескивал ножичек…
– Что это ты мне показываешь?! – крикнул трактирщик, хорохорясь. – Что это у тебя? Пилка для ногтей? Только попробуй пустить ее в ход! Видишь вон те дубинки? Стоит им опуститься на твою дурную башку и мозги твои быстро размажутся по стенке!.. И никто не обвинит меня. Никакого суда не будет. Потому что ты бродяга, ты безродный бродяга, никому не нужный бродяга!.. Ты…
Трактирщик не успел завершить свою зажигательную речь. Юноша пригнулся и бросился вперед в хищном прыжке. Мгновенно взметнулась сильная рука в закатанном до локтя рукаве белой рубахи. Лезвие маленького ножа сверкнуло коротким страшным бликом. Вскинулось. Опустилось. Трактирщик отчаянно вскрикнул, схватился за живот и осел тяжело на пол. Из-под пальцев проступила кровь. Один из слуг кинулся к хозяину, не выпуская из рук дубинки. Трое других взмахнули дубинками. Но преследуемый сделал несколько мощных быстрых бросков ногами. Носки грубых башмаков били по рукам, угодили кому-то в пах. Но юноша уже не слышал воплей и стонов. С ревом, обнажив белые зубы, он ринулся в атаку на дверь, вышиб ее сильнейшим натиском плеча и понесся по дороге. Кучер подъехавшей кареты покачал головой. Должно быть, хотел что-то сказать, но не посмел. И уже через мгновение тому же кучеру, равно как и тем, кто помещался в карете, сделалось не до разговоров! Юноша действовал уверенно и чрезвычайно быстро. И ножичком своим он действовал с удивительной ловкостью. Несколько взмахов, и вот уже одна из лошадей, впряженных в карету, высвобождена. И вот уже всадник с гиканьем уносится в сторону леса. И копыта поднимают облако пыли.
