…Наш герой не смог не узнать коллегу по путешествиям.

– Черт побери! Альдаир, – обрадовался Афанасьев. – Я почему-то так и думал, что вы должны со мной встретиться! А где это мы? Есть хочешь? Я тут немного рыбки надыбал у Семы. Хороший парень, только я на его языке ни бе ни ме. Может, ты мне перекачаешь из его черепушки словарь местного наречия, а?

Афанасьев был настолько обрадован появлению могучего диона, что полез бы обниматься, если бы не общая слабость и не боязнь возможной неадекватной реакции со стороны светловолосого гиганта, который, как это Женя давно уяснил, не любил фамильярностей.

– Гм, – сказал Альдаир, который как будто нисколько не удивился, увидев Женю, – а ты тут откуда? А где этот… Ильич? Такой лысый?

– А, он! Да я не знаю. Скорее всего, доплыл с Колумбом до самой Америки. Но главное, чтобы он не начал учить индейцев основам марксизма, – заявил Женя Афанасьев. – Если в нашей стране из того бог знает что вышло, то среди диких ацтеков и майя… Но я так думаю, что Ильич с его моторчиком в заднице надолго в том времени не задержится. Выдаст какой-нибудь ляп и провалится в другой временной пласт. Только и гадай, куда его занести может. А ведь мальчиком я думал: так мирно, так тихо лежит в Мавзолее дедушка Ленин…

– Это точно! – раздался за его спиной звонкий голос.

Афанасьев резко обернулся и увидел двух молодых женщин. Они незаметно вышли из тени весьма внушительного дерева, одиноко росшего довольно близко к воде. Одной женщиной была Галлена, а второй… Почему-то мелькнул перед глазами зловещий облик громадной черной собаки, разинувшей окровавленную пасть, и тут же пропал, и его заслонила стройная фигура и тонкие черты лица улыбающейся Ксении. Как же она похожа на ту… на Инезилью, оставшуюся где-то там, за безгласной грудой веков, в средневековом Толедо, на берегу бурной реки Тахо…

– Женя, – сказала Ксения, подходя к нему на расстояние протянутой руки, – ты как сюда попал?..

Афанасьев вдруг затрясся всем телом, сухой комок прокатился по горлу, сминая и раздирая гортань, и на мгновение ему показалось, что не хватает кислорода и он задыхается. Он хотел что-то сказать, но губы пропустили только какое-то сдавленное кваканье, каким сопровождались иные фонетические трюки в исполнении говорящей жабы Акватории.

– Видок у тебя, прямо скажем, затрапезный, – сказала Ксения, окидывая его пристальным взглядом. – Что это ты на себя напялил? И почему ты в крови? Ты ранен?

– Это не моя кровь, – ответил Афанасьев машинально, хотя совершенно не был уверен в этом. Опустил глаза. И только сейчас понял, ЧТО на нем было надето. Белая шерстяная сутана с широкими рукавами и капюшоном, которая была на зарезанном инквизиторе. Сутана, подаренная самим Томасом де Торквемадой. – Я не надеялся, что встречу вас так быстро, – проговорил он.

– Наверно, что-то натворил в том времени? – предположила Галлена, в свою очередь тоже внимательно изучая его взглядом. – А то, что надето на тебе, это случайно не…

– Да, правильно, – перебил он. – Это один из Ключей. Облачение Великого инквизитора веры Торквемады.

– Сколько же ты там провел? Судя по твоему лицу, больше, чем два дня.

– Я там провел два с половиной месяца, если память не подводит. А с ней в последнее время случается. – И Женя снова попытался вспомнить, что же произошло в последнюю ночь перед прибытием в Новый Свет, но его усилия, как когти новорожденного котенка, лишь слабо царапнули отвесные стены глухого и темного провала в памяти. – Н-да… А вы тут сколько?

– Да практически только что тут появились. Сами толком разобраться не успели. Хотя Ксения утверждает, что знает эти места.

– Конечно знаю, – сказала девушка, откидывая со лба темные волосы, – я тут бывала. Правда, когда я тут отдыхала на пикнике, было куда жарче, не было такой растительности и вода была грязнее. Да и неудивительно, сколько лет прошло!

– Так где мы?

– На берегу Генисаретского, или Тивериадского, озера, – ответила она.

Женя сел на траву и пробормотал:

– Та-а-ак! Это что же получается? Если исходить из той замечательной теории, что нас сразу выкидывает к обладателю нужного нам Ключа или к тому человеку, который может нас на него вывести… – Он снова взглянул на рыбаков, которые, кажется, уже потеряли интерес к накормленному ими путнику и неспешно тянули сеть, и, тряхнув головой, почти весело бросил Ксении: – А наши на Каспии бойчей работают! Когда я был студентом, то мне приходилось видеть, как наша кафедра лингвистики в полном составе тянула бредень с лещами!

– Это ты к чему? – подозрительно спросила его Галлена. – К чему клонишь? При чем тут профессора? При чем тут бредень?

– Да так, – махнул он рукой, – есть у меня одна мыслишка… Правда, не уверен, что это правда, но, судя по всему… Альдаир, ну как насчет того, чтобы втемяшить местное наречие мне в голову? А то я уже даже по-английски с ними пытался говорить, не считая разных чисто русских рассуждений о водке под ушицу!

Альдаир протянул руку по направлению к рыбакам, сосредоточился, на его лице даже выступил пот. Наверно, сил у диона оставалось всё меньше, и не только от перемещений… Один из бородачей вдруг вздрогнул всем телом и на несколько секунд застыл на месте, а потом обратил к дионам, Афанасьеву и Ксении удивленное лицо с широко раскрытыми глазами. Альдаир повернулся к Афанасьеву, и тот ощутил легкое покалывание в голове, как будто тонкая нагретая металлическая сеточка оплела голову. Женя одобрительно кивнул головой, пробормотал под нос несколько пробных слов по-арамейски – именно на таком языке разговаривали в то время в том месте, на берегах Генисаретского озера и во всей древней земле Иудеи… Афанасьев продолжал уже по-русски:

– Я перебрал в голове все наши путешествия и уверен, что каждый раз мы оказываемся в непосредственной досягаемости от нужного нам объекта. Потому не исключено, что тот, кто нам нужен… – Он вопросительно взглянул на Ксению, на мгновение запамятовав, но та охотно подсказала:

– Понтий Пилат. В этот раз нам нужен кувшин, в котором омывал руки Понтий Пилат.

– Да, да, – кивнул Афанасьев, – кроме того, едва ли мы встретили этих двух рыбаков случайно, потому что в переплетении нитей, на которых подвешен этот мир, нет ничего случайного, а только закономерность, последовательная и безжалостная.

– Красиво заговорил, – усмехнулась Галлена. – И что же ты думаешь об этих рыбаках?

– Я не очень хорошо помню, как изображают этих людей на иконописных ликах, однако мне кажется, что они должны иметь прямое отношение и к Пилату, и к… – Женя запнулся. – Случайно они тут не оказались бы. А то, что они рыбаки – это как раз совпадает с историческими данными. К тому же, судя по сходству, они братья. Одного из них, который чуть повыше и поуже в плечах, с более светлой бородой – зовут Шимон. Симон. Это он мне сам сказал. А теперь совсем просто – рыбак с берегов Генисаретского, оно же – Тивериадское, озера, с братом, зовут Шимон! И как же именуют этого рыбака в Библии?

Ксения побледнела и растерянно посмотрела в ту сторону, где, ступая по бледно-желтому песку босыми ногами и перебирая руками сеть, шел бородатый человек не старше тридцати – тридцати пяти лет, с простецким лицом и взлохмаченными волосами.

– Да, – тихо проговорила она. – Понятно. Апостол Петр…

– То есть прототип апостола Петра, если говорить осторожнее, – заметил Афанасьев, – потому что в Библии и апокрифических текстах может быть написано совершенно иначе, чем это было на самом деле. Хотя то, что апостол Петр был распят в Риме и стал основателем римского епископата, это вроде как достаточно выверенные сведения. Гм… Кстати, а где наш основной знаток древности? Наш замечательный археолог и историк, мсье Пелисье? Ведь, если не ошибаюсь, он должен был отправиться вместе с вами.

– А он и отправился, – сказала Ксения, оглядываясь по сторонам. – Куда это он, интересно, подевался? Ведь он пошел вон в ту сторону и куда-то пропал.

И она указала направление, в котором ушел Пелисье. Все переглянулись, и в этот момент из-за бугристого валуна, который торчал в довольно отвесно поднимающемся склоне холма близ берега, буквально вывалился на них Жан-Люк Пелисье. Но что за видок у него был!.. В драной бледно-лиловой тоге, с венком на голове, натянутом аж на уши, с заплетающимися ногами и плавающе-мутным взглядом на мертвецки пьяной и глупой роже. Таким его еще не видели никогда. Жан-Люк Пелисье посмотрел сквозь остолбеневших путешественников, как смотрят через залитое дождем стекло, видя и не видя то, что за этим стеклом творится. Потом он подпрыгнул на одной ноге и несколько раз скакнул вперед и назад, загнусив под нос какой-то гимн на жуткой латыни. Кончилось тем, что Пелисье упал на песок и, упершись в землю плечами и пятками, приподнял корпус и стал вращать им, как участница соревнований по художественной гимнастике.