– И что же? – тупо спросил Пелисье, морщась от боли.

– Переварил!!!

– Ничего удивительного… – пробормотал заклейменный археолог, пытаясь подняться с четверенек и разглядеть, что же за значок у него на несчастном мягком месте. Разглядеть он толком не разглядел, зато увидел, как к нему приближается один из пьяных гостей и раб с тогой. Пелисье зажмурился. В этот момент раб бросил ему тогу и сказал:

– Одевайся. Благородный господин мой дарит тебе эту тогу вместо того чужеземного тряпья, что на тебе было.

Пьяный же гость, бормоча под нос какие-то словечки из серии «я вас любил, любовь еще, быть может…» и явно принимая Пелисье за кого-то другого (вариант – другую!), натянул ему на голову венок из роз. Венок номер два! Шипы царапнули проявляющуюся лысину, но Пелисье, наученный горьким опытом общения с выходцами из Древнего Рима, только скрипнул зубами. Взгляд его упал на кувшин, который валялся возле стола рядом с голыми ногами какой-то дамы. Мысль, простая и гениальная, пришла ему в голову, и Пелисье даже рассмеялся, потому что это было настолько очевидно!.. Зачем играть роль Иуды и выполнять просьбу Пилата, поданную в таком оригинальном оформлении, зачем, если можно взять кувшин прямо сейчас?.. СЕЙЧАС! Рабы заняты транспортировкой пьяных гостей благородного патриция Валерия Тупоумного, а охрана… что-нибудь можно придумать, в конце концов, изобрести какой-либо обходной маневр…

В этот момент к Пелисье подошел управляющий, жирный иудей в просторном, ниспадающем до пят одеянии. Он обмахивал платочком потную лысину. Пелисье взглянул вопросительно и в упор, ожидая очередного подвоха. Управляющий прогундосил насморочным голосом:

– Мне приказано разместить вас на отдых на втором этаже. Пойдемте, уважаемый Сервилий, я покажу вам отведенные вам покои. Отдыхайте. Если вам угодно, вам принесут вино, фрукты и приведут девушку для утех. Можно и двух девушек. Можно девушку и мальчика. Можно и…

– Спасибо, но я не собирался оставаться у вас ни на какой ночлег, – ответил Пелисье. – Тем более я не устал и не хочу спать. Зачем спать? Ведь сейчас день.

Иудей хитро пришурился и приложил палец к губам:

– Тс-с! Не так громко. Видите ли, уважаемый Сервилий, вы, быть может, не в курсе того, что в этом доме не принято отказываться от приглашений хозяина. Вы видели, что нравы у них, так сказать, очень своеобразные, не то что у нас, иудеев…

– С чего вы взяли, что я иудей? – резко спросил Пелисье.

Управляющий всё тем же насморочным голосом стал излагать Жан-Люку длинные, нудные липкие истины, сводящиеся к тому, что «свой своего таки всегда чует».

– Так что не вздумайте отказываться, у-у! – добавил управляющий. – У этих римлян есть весьма своеобразный обычай… Да вы кушайте, кушайте!..

И управляющий, доверительно склонившись к уху Пелисье, сообщил довольно интересную подробность из римского этикета, так сказать. Оказывается, у гостеприимных римлян был замечательный обычай: если гость не наедался и не напивался до такой степени, что всё поглощенное им за вечер или ночь не стремилось назад, то такой гость считался обидчиком хозяина дома. Дескать, обошел стороной угощения, отборные яства, не насытился, не испил вина вдоволь. «Вдоволь» – это до полного нестояния на ногах и веселой рвоты. Под последний процесс у богатых римлян даже имелось отдельное помещение, в котором велись весьма интересные и содержательные беседы. Утверждают, что самые основные понятия своей философии великий Луций Анней Сенека сформулировал именно в этом помещении, валяясь на полу мордой вниз. Рядом лежал глубокомысленный собеседник, и так далее.

Пелисье ничего не оставалось, как отложить осуществление своего замысла касательно умыкания кувшина до лучших времен, возлечь на ложе и взять огромную чащу с фалернским. Впрочем, некоторая склонность Жан-Люка к спиртному – и к хорошим винам в частности – победила и неловкость, и даже боль от ожога. Пелисье выпил несколько чаш вина и понял, что пьян. Гости пили такими темпами, что рабы выносили не менее чем по одному невменяемому товарищу в пять минут. Впрочем, для Пелисье количество присутствующих не уменьшилось, потому что от выпитого вина начало предательски двоиться в глазах. Выпив еще одну чашу и заев ее чем-то ослепительно вкусным, Пелисье установил, что в глазах уже троится. Это побудило археолога к решительным действиям: он встал и, пошатываясь, направился точно к кувшину, в который уже налили вина и поставили в угол, близ двух пьяных прелестниц, которым было уже достаточно… Пелисье оглянулся и, решив, что едва ли его поступок останется замеченным, вышел из виридариума.

Радуясь тому, что всё сошло так гладко, он несколько приободрился и зашагал уже более размашисто, не обращая внимания на то, что его мотало из стороны в сторону, а ноги заплетались. Он спустился по лестнице и, оглядевшись, вдруг увидел, что прямо к нему направляются два охранника виллы, оба с мечами и в шлемах. Будь Пелисье чуть потрезвее, он вылепил бы какое-нибудь удовлетворительное объяснение того, почему он не в виридариуме с чашей вина, а здесь и с ценным кувшином. Не исключено, что ему бы даже поверили: всё-таки на нем была тога, на голове венок из роз, так что он вполне мог сойти за одного из задушевных друзей нынешнего прокуратора Иудеи. Но предательски заплетавшиеся ноги как раз в этот момент проявили ненужную прыть – и, не посчитав нужным снестись с хозяином, вдруг понесли Пелисье с такой скоростью, что он сам удивился. Крики «стой!!!» в спину только ускорили передвижение археолога по территории загородной резиденции прокуратора Валерия Тупоумного. Охранники, вполне справедливо посчитав подозрительным такое поведение гостя, бросились за ним:

– Стой, стой, кому сказано!!! – Пелисье не внял. Он бежал так быстро, как не бегал никогда в жизни – из-за некоторого избытка веса и вследствие малоподвижной работы. Однако скоро выяснилось, что римские солдаты тоже умеют хорошо бегать. Он припустили за Пелисье, который был отягощен отнюдь не самым легким кувшином, и догнали бы его, когда б Жан-Люк не перемахнул через отделанный мраморной плиткой парапет. За парапетом был пруд явно искусственного происхождения, и Пелисье, чтобы срезать путь, решил форсировать его вплавь.

Однако охранники почему-то не последовали за прытким гостем из будущего. Они остановились у парапета и, переминаясь с ноги на ногу и стараясь отдышаться после бега, наблюдали затем, как Пелисье, одной рукой держа кувшин, мощно гребет второй. До похитителя пилатовского кувшина долетели несколько обрывков фраз, которые солдаты кидали ему вдогонку. Но он рассекал воду так интенсивно, что не расслышал сути сказанного. И не почувствовал тревоги, которая проскользнула в голосах отставших преследователей… Примерно на середине пруда несколько успокоившийся Пелисье немного снизил темп. И только тут заметил, что под ним скользят какие-то темные тени. Вода была довольно-таки прозрачной, и археолог наконец смог разглядеть, что, точнее, кто может вот-вот его побеспокоить!.. Если толерантный глагол «успокоить» вообще применим в подобном случае. Потому что пруд буквально кишел хищными рыбами, о которых Пелисье уже приходилось слышать на вилле у Валерия! Эксцентричный прокуратор разводил в искусственном пруду мурен, барракуд, небольших акул, была даже парочка электрических скатов, чьи широченные плавники, колыхаясь, промелькнули под похолодевшим Пелисье.

– Господи! – простонал Жан-Люк по-французски. – Вот меня угораздило, боже ты мой! Да что же это такое – из огня да в полымя!

Тем временем рыбы, заметив, что в водоеме появилась потенциальная закуска, заметно активизировались…

– У-у-у-у!!!

Увидев, что одна из мурен прямым курсом идет на него, вот-вот готовая разинуть пасть и всадить в аппетитное бедро француза свои мелкие крючковатые зубы, Пелисье отчаянно задергался и, утянув кувшин под воду, загородился от хищницы. Она врезалась мордой прямо в драгоценный трофей, и Пелисье до груди вылетел из воды: такова была сила удара. Пелисье заколотил ладонями по воде, стараясь распугать рыб, сужающимися кругами плавающих вокруг него, однако это мало помогало: маленькая ранка, нанесенная кинжалом Пилата, кровоточила, а хищные рыбы необычайно чутко улавливают наличие крови в водной среде и стремятся на кровь безошибочно…