Он внезапно замолчал и резко развернулся в сторону пригорка. Увидев его движение, Берёзов броском ушёл вправо и залёг, беря автомат наизготовку. С той стороны пригорка что-то тихо шуршало, будто некто ползёт по слону по направлению к ним. В первую секунду мелькнула мысль, что это зомби не поленились доползти сюда от самого леса, но Иван тут же отмёл её как маловероятную. Эта часть склона хорошо видна из лаборатории, где укрывается спецотряд, они наверняка бы открыли огонь.

Тем временем Болт всё ещё не двигался с места, не сводя глаз с вершины пригорка, и свой автомат доставать явно не собирался. А если так, значит, к ним ползло что-то пострашнее зомби… И из овражка этого так просто не выскочишь — бежать-то особо некуда, либо под пули бандитов или чокнутых зомби, либо в аномалии. Берёзов торопливо прикидывал, куда и как можно отступить в случае чего, как вдруг воздух на вершине пригорка едва заметно задрожал, и поисковик осторожно отступил на пару шагов назад.

— Зыбь! — выдохнул Болт, глядя на подрагивающий, будто рябь на кристально чистой воде, воздух, с тихим шуршанием сползающий с пригорка в овражек. — Бежать надо, пока не заполнила тут всё! Если вляпаемся — конец! — Он ткнул рукой в сторону спецотряда: — Туда! Может быть, повезёт и успеем! Бежим!

Они рванулись к брустверу овражка, но дрожащая Зыбь была и там. Ползущая аномалия оказалась настолько широкой, что полностью накрывала собой и овражек, и ближайшие подступы к нему.

— Чёрт! — бессильно выругался Болт. — Поздно…

— Может, к стенам прижаться? — Иван судорожно шарил взглядом по сторонам, отступая от дрожащей воздушной массы, с каждой секундой становившейся всё ближе. — В угол?!

— Не поможет, — обречённо вздохнул Болт. — Зыбь всё заполняет… И как же это так я её сразу не… — Он остановился и принюхался.

Секунду он втягивал носом воздух, после чего уселся на землю, оттёр со лба выступивший пот и с огромным облегчением в голосе произнёс:

— Отбой тревоги, Туман, — после чего покачал головой и добавил: — Нельзя так людей пугать. Я чуть со страху не умер.

Он обернулся на ничего не понимающего Берёзова и улыбнулся:

— Понюхай его, — поисковик кивнул на подошедший практически вплотную к людям зыбкий воздух.

— Пахнет как-то знакомо… — принюхался Иван, — не пойму… булочками сдобными, что ли?!

— Ага, — подтвердил улыбающийся Болт, — булочками! Это Лизун. Он добрый.

— В смысле «добрый»? — удивился Берёзов. — Безвредная аномалия?

— Абсолютно! — Дрожащий воздух коснулся людей. — Чувствуешь?

От неожиданности Иван вздрогнул. Воздух оказался влажным и тёплым, он струился по коже шершавым потоком, оставляя на ней пахнущие сдобой капельки влаги, и создавалось ощущение, будто тебя вылизывает одномесячный щенок.

— Словно собака лижет, — встряхнул головой Берёзов, — точнее, щенок, пахнет от него по-щенячьи.

— Потому его Лизуном и прозвали, как в старом фильме. — Поисковик потёр виски. — Вот напугал-то как, паразит! Лизун от Зыби отличается только этим самым запахом, — объяснил он. — Только унюхать его можно лишь вблизи. Со стороны они — как две капли воды. Только Лизун добрый, а Зыбь — одна из самых опасных аномалий в «Ареале». Она движется, и иногда очень быстро. Разглядеть её можно только днём, при ярком свете, когда воздушное колебание заметно. Что-то вроде сильной кислоты, только газообразная. Человека разъедает мгновенно, «Мембрану» — секунды за три. Совершенно непредсказуемая дрянь, может месяцами сидеть на одном месте, а может выползти откуда-нибудь на тропу, по которой ты только что прошёл, и будет тебе на обратном пути сюрпризец…

— А если гильзу бросить? — Берёзов подумал, что ещё один такой Лизун, и он точно вернётся в Ухту седым. — Что будет?

— Куда бросить? — переспросил поисковик. — Если в Зыбь, то растворит. Если в Лизуна, то он её тебе обратно выбросит.

— Сильно? — уточнил Иван.

— Нет, конечно, — удивился Болт, — он же добрый. Так же бросит, как ты в него.

— И много в «Ареале» таких «добрых» аномалий? — поинтересовался Берёзов, прикидывая, что должен был пережить тот, кто впервые открыл Лизуна. Человек наверняка успел с жизнью проститься. — Вроде этой милашки, что чуть до инфаркта меня не довела?

— Есть ещё Туча и Свечение, — довольно ухмыльнулся тот. — Туча, она разная, у неё словно настроение меняется. Когда чёрная — добрая, зелёная — запросто может молнией долбануть. Выглядит она как небольшое облако, любит висеть над землёй метрах в десяти, особенно в низинах. А Свечение — это вроде пятна серебристого, переливающегося красными сполохами, висит над самой землёй, с кубометр размерами. Само светится, но ничего не освещает, даже ночью. Зато если на него пару минут посмотреть, начинаешь видеть в кромешной тьме словно днём, этот эффект держится полчаса где-то.

Лизун уполз дальше, и поисковик отёр рукавом лицо.

— Ну, я пошёл, — он поднялся с земли и подошёл к брустверу овражка, — вернусь через полчаса.

Болт выскочил из овражка и, низко пригибаясь, побежал в сторону лаборатории.

Где-то относительно недалеко, километрах в двух, громыхнул взрыв, сопровождаемый всплеском автоматных очередей, и Гришка вздрогнул, вжимаясь в землю. Началось. Чувство страха охватило его с новой силой. Теперь назад пути нет. Он покосился на донельзя худого бритого уголовника в зэковской телогрейке, буравящего его взглядом маньяка-убийцы, и поспешно отвёл глаза. Не стоит обманываться, обратного пути не было с тех пор, когда люди Нанайца затолкали его в багажник автомобиля. Так что сейчас лучшее, что можно сделать, — выполнить уговор с Рашпилем. Если всё будет хорошо, они оставят его в покое. Звучало это довольно сомнительно. Теперь, когда Рашпиль и его головорезы знают, что он способен видеть Паутину, темы, вроде этой, с похищением нефтевоза, ему предложат ещё не раз. Но, по крайней мере, он уже не будет никому должен, да и лавэ Рашпиль предлагал приличное, и Гришка изо всех сил хватался за мысль о предстоящей свободе и обещанных деньгах, словно утопающий за соломинку. В конце концов, ему не придётся ничего красть или брать мокруху на душу, всё сделает этот, в телогрейке, с бешеными зрачками. Надо лишь провести его внутрь нефтенакопителя. Если им повезёт, то всё будет хорошо.

Ворота в ограждениях распахнулись, оттуда с ревом вынеслись несколько БТР и БМП с десантом на борту и рванулись в сторону разгоравшейся стрельбы. Вслед за ними выскочил десяток оснащенных пулемётами квадроциклов. План Рашпиля оказался довольно прост. Его боевики ночью проникли на территорию Зелёной Зоны, причём внешний периметр Пояса преодолевали через заранее отрытый подкоп в самой таёжной глухомани, с северной стороны «Ареала». До нужного места сначала долго ехали на «Урале», а потом почти сутки добирались пешком по тайге. Пояс прошли под покровом темноты и без проблем перелезли через ограждения внутреннего периметра, которые, по идее, должны были находиться под напряжением и освещаться всякими там датчиками и сигнализациями. Не иначе Рашпиль хорошо заплатил кому-то из службы безопасности РАО, раз всё это добро не сработало на том участке. До рассвета уходили от периметра как можно дальше, потом нашли в лесу глухое место, свободное от аномалий, и на весь день затаились. И у Фиксы, назначенного старшим, оказалась самая свежая карта аномалий, получить которую можно только от ареаловцев. Видимо, для Рашпиля это проблемой не являлось, потому что Фикса уверенно шёл по Зелёной, сверяясь с Джи-Пи-Эс-навигатором, и ни разу не изменил маршрут.

Почти весь день Гришка проспал, набираясь сил после четырёхдневного сидения в погребе. Кормили его скудно, лишь дважды в день, когда кто-то из бандитов приезжал в зимовье, вспомнив о запертом пленнике. Всё остальное время он сидел в кромешной тьме, вглядываясь в полоски тусклого света, пробивавшиеся между плохо подогнанных досок пола, служившего погребу крышей. Вылезти наружу он не рискнул, сторожащих дом псов в отсутствие людей не привязывали, а кормили, похоже, ещё хуже, чем Гришку, и голодные собаки днями напролёт царапали толстые доски настила, принюхиваясь к запахам Тришкиной еды и злобно рыча. Поэтому выйдя на белый свет в день похода к нефтенакопителю, он был так рад, что даже не очень огорчился отказу дать ему снаряжение или заехать домой, чтобы взять своё. Пришлось идти в том, в чём его забрали из бара. Ну и плевать, всё равно после сидения в погребе одежда превратилась в обноски.