Тяжелее всех приходилось строителям отдела ЧС, для них аврал начался намного раньше. Вот уже три недели они работали, словно проклятые. После завершения крайнего Выброса Зелёная Зона не дотянулась до внутреннего периметра двадцати семи метров и медленно поползла к нему, продолжая своё неторопливое и одновременно неумолимое ежедневное расширение. Так как за три прошедших подряд Выброса десятикилометровая ширина Пояса сократилась почти на четыре километра, было срочно принято решение о строительстве нового внутреннего периметра на достаточно безопасном расстоянии. В результате теперь между внутренней и внешней нитками периметра расстояние составляло всего два километра. Было ясно, что не за горами тот день, когда внешний периметр станет внутренним, а Пояс Отчуждения будет начинаться возле дверей стоящих на окраине Ухты домов.
Автобус пересёк линию стройки, и трясти стало заметно меньше, раздолбанная колёсами тяжеловесных грузовиков гравийная дорога осталась позади. Местность вокруг сразу же знакомо опустела, лишь вдали слабо клубился пылевой след от пары патрульных бронетранспортёров, идущих вдоль проволочных заграждений старой внешней нитки периметра, за которой едва виднелась железнодорожная насыпь. Через несколько минут небольшая колонна спецотряда взяла разгон, и громкоговорители объявили повышенную степень боеготовности — машины проходили Шаг Выброса. Ускорение закончилось перед самым переездом через пути, и Берёзов окинул взглядом полуразобранное здание пропускного пункта. Ещё недавно в этой коробке из бетонных блоков он проходил стажировку, но теперь КПП можно было назвать так лишь приблизительно. Едва закончился крайний Выброс и стало ясно, что эта линия заграждений оказалась чуть ли не вплотную к Зелёной Зоне, охрану и патрули сняли. Всё, что можно было демонтировать и увезти, разобрали и переместили к месту нового строительства. На старых местах остались лишь фундаменты и скелеты строений, возиться с которыми не имело смысла. Памятуя о судьбе первого железнодорожного кольца, бронепоезда отвели к Ухте в первую очередь, и теперь пути стояли бесхозные, потихоньку зарастая травой.
Иван вспомнил свою стажировку. После операции в Жёлтой Зоне два месяца стажа показались ему чистой воды бездельем. Слухи о том, как некий загадочный ветеран «Альфы» с многозначительным позывным «Туман» вместе с самим Болтом прошёл сквозь Граву и Мясорубку как оказалось, мгновенно расползлись не только по всей территории «Ареала», но и по Ухте. И режим секретности тут оказался бессилен. Всю стажировку окружающие смотрели на него, как на знатока Зон, и несущие на КПП службу безопасники задавали ему вопросы чаще, чем он им. А после того как к нему в гости заглянул Болт, у Ивана и вовсе стали спрашивать советов. До Берёзова даже тайком дошёл слух, что он-де и не на стажировке тут вовсе, просто начальство определило его на КПП для негласной проверки качества несения службы. Надо признать, что положительный аспект этого столь неожиданного поворота всё же был: дисциплина на данном участке периметра взлетела на недосягаемую высоту, и народ тащил службу так, словно все были героями учебно-показательного фильма. На вопросы Берёзова о тех или иных аномалиях либо мутировавших зверях все отвечали, словно на экзамене, старательно пытаясь не пропустить деталей, что Ивана очень радовало.
На самом деле визит Болта для него стал неожиданностью даже большей, чем для окружающих. Легендарный поисковик просто заявился на их КПП в один прекрасный день и отозвал Берёзова в сторонку, сославшись на необходимость поговорить. Они пару минут беседовали о всякой всячине, вспоминая подробности той тропы и посмеиваясь над тем, как изрядно натерпелись там страху. Всё это время Болт внимательно разглядывал Ивана, после чего заявил напрямик:
— Я ведь чего зашёл-то… — Он вновь окинул Берёзова пристальным взглядом: — Ты как себя чувствуешь? В Жёлтую Зону не тянет? Обратно к Граве? Нет желания вернуться?
— Вернуться к Граве?! — удивился Иван. — Спасибо, дорогой друг, но что-то не хочется, — он улыбнулся, — как-то я не горю таким желанием. А что, должен?
— Всяко бывает, — туманно ответил Болт, — Грава та слишком сильная. Хоть и не в Красной Зоне, а редко кого отпускает, если довелось рядом с ней долго пробыть. Я знаю, тебя в медцентре три дня после того держали и никаких отклонений не нашли, я туда заходил. Но на всякий случай решил вот заглянуть в гости, убедиться, что ты в порядке. Как говаривала моя бабка Полина, ваша медицина не всё может разглядеть в свои микроскопы. Некоторые вещи нельзя увидеть глазами или пощупать приборами.
— Я даже и не задумывался об этом, — пожал плечами Берёзов, — честно говоря, вообще не помню, чтобы чувствовал какие-то призывы даже тогда, когда мы с тобой там ползали. Разве что пробежаться хотелось, да и то немного, так я тебе об этом говорил.
— Помню, — кивнул поисковик, — но здесь другое. Точнее, это того же поля ягода, но действует, только пока рядом с Гравой находишься. То, о чём я говорю, оно другое. Если бы тебя тянуло назад, ты бы понял. — Он облегчённо вздохнул и улыбнулся. — Стало быть, волноваться не о чем. Везучий ты, Туман!
Они ещё немного поговорили, и Болт ушёл. С того момента авторитет Берёзова на КПП стал и вовсе непререкаем, что его изрядно веселило. В остальном служба на внутренней нитке периметра особым разнообразием не отличалась. Частое патрулирование, постоянное наблюдение за границами Зелёной Зоны в оптику, снятие показаний приборов, стоящих на каждом посту охраны периметра, причём смысл этих загадочных данных зачастую могли понять только учёные, устанавливавшие приборные стойки. Единственным более-менее интересным занятием стало сопровождение проходящих мимо бронепоездов, суть которого была проста: бронепоезд идёт мимо, все сопровождают его взглядом. Вот и вся работа. Ловить сталкеров не приходилось, нелегалы для проникновения в Зоны выбирали гораздо более глухие места, выходя из района Ухты и огибая внешний периметр далеко с востока или запада.
Спокойствие нарушалось Выбросами, и сразу после их окончания наступало несколько напряжённых дней. Из Зоны начинало лезть мутировавшее зверьё, в основном мелочь: белки, куницы, лисы да птичьи стаи. Отстреливали их только в крайнем случае, так как обычно мутанты не уходили из Зоны надолго и через пару-тройку дней возвращались обратно. Реже появлялись волки, кабаны и лоси. Это уже была настоящая опасность, любой из подобных зверей в результате мутаций становился гораздо более живучим и предельно агрессивным. Загрызть, затоптать или пробить рогами грудь человеку такое существо могло запросто, и потому после Выброса патрули удваивались, хищное зверьё пытались отлавливать и отстреливать. Туши мутантов сдавались в научные лаборатории, заявок от которых всегда оказывалось больше, чем убитого зверья. Каждое караульное помещение имело рабочий компьютер, входящий в единую беспроводную сеть «Ареала», и в разделе запросов всегда можно было найти перечень заявок на образцы с номерами лабораторий и позывными ответственных за получение груза лиц. Берёзов от нечего делать ежедневно просматривал заявки. Самая первая в списке и вечно необработанная заявка была от лаборатории ЛП-32, желавшая получить все известные ареаловские формы жизни размерами крупнее насекомого, но требующая исключительно живые образцы. В графе заказчика стоял позывной «Лаванда». За всё время стажа на памяти Ивана никто не подошёл к мутировавшей твари ближе, чем на уверенный выстрел, и он сильно подозревал, что дела с исследованием живых форм идут у Лаванды не самым лучшим образом.
Он даже смог убедиться в этом лично. Через несколько часов после окончания третьего в его ареаловской карьере Выброса с наблюдательной вышки раздалась длинная пулемётная очередь и зазвучал сигнал тревоги. Охрана опрометью бросилась занимать огневые позиции, на ходу щёлкая предохранителями и лязгая затворными рамами, и уже через считанные секунды КПП замер, напряжённо вглядываясь в сторону Зоны через прорези прицелов. Там, за железнодорожным полотном, неуклюже переставляя ноги, брела одинокая человеческая фигура. Невысокий мужчина в вымазанном землёй старомодном чёрном костюме и изорванных бумажных туфлях двигался, словно плохо подвешенная марионетка, даже не ставя, а скорее втыкая ноги в землю. Безвольно болтающиеся, как плети, руки невпопад двигались, когда идущий спотыкался, наступая на камень или попадая ногой в рытвину.
