«Ха! Я же говорила, что должен быть другой, более легкий путь наверх!»

Черный Коготь бросил испуганный взгляд на Анвара, окруженного ореолом власти Жезла Земли, и поспешно метнулся за шторы. Анвар последовал за ним в маленькую комнату, однако враг успел бежать, захлопнув дверь перед самым его носом. Вне себя от ярости маг устремился в погоню. Он выскочил на, узкую лестницу, а затем попал в подземелье Храма, ориентируясь на топот ног беглеца. Призрачный свет Жезла рассеивал густую тьму. На развилке коридоров Анвар на мгновение задержался. Звук шагов послышался ему в правом коридоре, и он побежал туда. Перед ним оказалась винтовая лестница. Анвар взбирался по ней, пока не почувствовал усталость. Уже несколько минут маг не слышал шагов, да и вообще никаких звуков, и уже начал сомневаться, правильно ли выбрал дорогу. Вдруг впереди хлопнула дверь, и сомнения его исчезли.

Выглянув в окошко на последней площадке лестницы, Анвар понял, что очутился на самом верху башни Храма. Дверь перед ним, естественно, была заперта. Анвар выругался, поднял Жезл и, раздробив запертую дверь, ворвался в палату. Он понял свою ошибку, лишь когда увидел брошенный в него нож. Застыв, он словно завороженный смотрел, как приближается к нему смертоносное лезвие… К счастью, в последний момент маг вспомнил про волшебный щит и пустил его в ход. Нож со звоном упал на пол. Анвар поднял глаза и увидел Верховного Жреца, оравшего в какой-то светящийся кристалл:

— Миафан! Миафан!… Пленник бежал!… Да отвечай же, провалиться бы тебе!

И все же Анвару показалось трусливым и недостойным делом уничтожить этого лиходея с помощью Жезла. Он обнажил свой меч и бросился на Черного Когтя. Тот, оставив в покое немой кристалл, кинулся к окну, чтобы спастись бегством по воздуху, но не успел он ухватиться за подоконник, как Анвар настиг Жреца

— и тело врага упало к ногам мага, а голова покатилась по полу. В мертвых глазах Черного Когтя навсегда застыло выражение ужаса.

Анвар вытер окровавленный клинок о рясу мертвого Жреца. С Черным Когтем покончено — теперь пора заняться Миафаном. «Пусть это выглядит безрассудством, — подумал маг, — но надо сообщить Верховному Магу о том, что произошло, потому что он наверняка расскажет об этом Ориэлле».

Вложив меч в ножны, Анвар поднял Жезл и мысленно обратился к Миафану. Кристалл вспыхнул, потом поверхность его прояснилась, и Анвар увидел лицо Верховного Мага. Изумление Миафана сменилось ужасом и яростью, когда он понял, кто его вызвал.

— Анвар! Как ты…

— Черный Коготь мертв, Миафан. Теперь я буду мстить тебе, — бросил Анвар. Не дожидаясь ответа, он швырнул кристалл в окно и, не оборачиваясь, вышел из палаты.

Все это время Молдан наблюдала за магом. Теперь, когда он остался один наверху, настал ее черед. Могучая душа горы сосредоточила свою волю на камне, служившем основанием этой башенке на вершине. Тело горы содрогнулось, и Храм Иинзы с ужасающим грохотом обрушился.

Когда луна пошла на ущерб, Шианнат вновь затосковал по Ориэлле, что отнюдь не вызвало восторга у Язура. Хотя предполагалось, что изгнанник будет наблюдать за башней с безопасного расстояния, он частенько под покровом ночи подползал к башне и взбирался наверх, чтобы лишний раз поговорить с волшебницей. Сам Шианнат не признавался в этом, но Язур всегда чувствовал, когда ксандимец возвращался оттуда. В такие ночи он весь так и сиял и долго лежал без сна, хотя ему следовало отдохнуть перед тем, как наступала его очередь караулить.

Несчастный глупец! Неужели он не может понять, какой опасности подвергает и самого себя, и Ориэллу, и все их дело? Но Язур не мог помешать ему, ибо сам еще не достаточно окреп, чтобы иметь такую возможность. Хуже всего, что Шианнат в этом деле пытался обманывать его. В ответ воин, также тайно от Шианната, упражнял поврежденную ногу, проверяя, какую нагрузку она способна выдержать. Из груды дров он выбрал толстую палку, и, смастерив из нее что-то вроде трости, уже научился потихоньку с ее помощью передвигаться по пещере. Но, увы, одолеть трудную дорогу через ущелье к башне было ему пока не по силам. И вдруг однажды, в одну на редкость спокойную лунную ночь, когда ослепительно блестел снег и далеко в горах выли волки, решение задачи пришло само собой.

Шианнат в очередной раз собрался к башне. Хотя он, как обычно, все отрицал, Язур чувствовал его скрытое волнение и с трудом удерживался от того, чтобы не помешать ксандимцу. И надо же быть таким беспросветным болваном! Одно дело — взбираться на башню в темноте, когда небо в тучах. Но этой ночью любое движение будет заметно за несколько миль! И что бы там ни говорил Шианнат, Язур не мог поверить, что Ориэлла поощряет такую отчаянную глупость. Но, к сожалению, она не вправе запретить ему приходить, иначе может подвести его. Язур проклинал этого изгоя на чем свет стоит. Нет, Шианната все-таки следует как-то остановить! Язур нашарил свою «трость», которую прятал под одеялом.

В тот вечер Искальда была встревожена и рассержена. Шианнат снова оставлял ее в одиночестве, взяв другую лошадь, и к тому же — какое унижение!

— еще и привязал ее, чтобы она не бросилась за ним. Конечно, Искальда понимала, что он не хочет подвергать ее опасности. В последнее время в округе появилось много волков, искавших добычи. В эту голодную зиму их привлек запах еды, которую привозили воинам, сторожившим башню. Кроме того, Шианнат все еще боялся Черных Призраков, хотя Искальда, если бы могла говорить, объяснила бы ему, что огромная кошка давно исчезла.

Вечно мужчины делают глупости! И что Шианнат нашел в этой женщине из башни, которая говорит, будто — она Эфировидица? Не очень-то Искальда во все это верила. Она уже давно перестала надеяться, что когда-нибудь вновь примет человеческий облик, но Шианнат горячо уверовал в это. И его восторженность тревожила Искальду. Действительно ли брат так восхищается той женщиной из-за ее чудесного дара или дело в чем-то совсем другом? Да и есть ли у нее в самом деле этот дар? -Может быть, она околдовала его? Иначе с чего бы ему идти к ней сегодня ночью, когда нет спасительной темноты, и, значит, это особенно опасно?

Чтобы отвлечься, Искальда стала думать о Язуре. Теперь она знала, как ошибались ее соплеменники, считая, что, потеряв способность превращаться в людей, они станут просто животными. Конечно, в минуту опасности животные инстинкты берут верх, но все же мысли Искальды, как правило, оставались вполне человеческими. Только теперь она не могла разговаривать с людьми. К тому же и бедняге Шианнату легче думать, что она — просто животное: у него и без того забот хватает.

Однако Искальде очень хотелось сказать брату, что она доверяет молодому казалимцу, которого он спас. Тут ей как раз помогли именно инстинкты: лошади чувствуют, кто хороший человек, а кто — плохой, а этот молодой воин, несомненно, был человек добрый и искренний, хотя и родился среди врагов. Ей нравилось упорство, с которым он старался восстановить свои силы. Она понимала, что его тоже тревожат поведение Шианната и особенно эта безрассудная вылазка лунной ночью.

Белая кобыла смотрела, как Язур ковыляет по пещере, опираясь на свою палку. Дела у него шли намного лучше, но по его лицу, покрытому потом, и по тому, как он страдальчески морщился, было видно, что ему еще больно ходить.

Если он решил пойти за Шианнатом, ему трудно будет даже выйти из пещеры и спуститься вниз, не говоря уже о том, чтобы преодолеть ущелье.

И тут Искальду осенило. Она ведь тоже хочет последовать за Шианнатом, так почему бы им с Язуром не помочь Друг другу? Правда, она тут же смутилась. Редко случалось так, чтобы ксандимец-человек скакал на ксандимце, превратившемся в лошадь. Это дозволялось лишь при крайней нужде (например, если один из них был ранен) или — между самыми близкими людьми. Позволить сесть на себя чужестранцу — такое трудно было даже представить.

Да, Язур был чужестранцем, но разве их не сблизило вынужденное изгнанничество, здесь, в этой пещере? Разве не нравился ей молодой воин? И разве сейчас не наступила как раз крайняя нужда? В конце концов она имеет право так поступить ради Шианната. Язур проковылял мимо, очевидно, направляясь к выходу из пещеры. Чтобы привлечь его внимание, Искальда тихонько заржала и опустилась на колени, чтобы он мог сесть на нее верхом.