Лес окинула взглядом пляж. Эндрю наплавался и уже выходил на берег. Лес наблюдала, как муж развернул махровое пляжное полотенце, вытерся досуха, затем перекинул полотенце через шею и зашагал к расположенному поблизости от дома строению — домику для отдыха, где имелись душевые.

Заметив Лес, стоящую на веранде, он помахал ей рукой, а затем, сложив ладони рупором у рта, прокричал:

— Я хочу принять душ и переодеться! Давай потом выпьем по рюмочке!

Лес помахала ему в ответ, и Эндрю исчез в душевой.

Кажется, сейчас ей стоит попытаться сделать шаг к примирению.

Смешав пару коктейлей в баре, помещавшемся в игротеке, Лес начала спускаться по крытой внешней лестнице, соединявшей домик на берегу с главным домом. На ногах у нее были пляжные сандалии на резиновой подошве, и она почти бесшумно ступала по широким ступеням, стараясь идти как можно медленнее и осторожнее, чтобы не расплескать стаканы, которые держала в руках.

Она добиралась до домика для отдыха почти целую минуту. Открыв заднюю дверь и войдя, Лес приостановилась, чтобы закрыть за собой дверь, и тут услышала, что Эндрю с кем-то разговаривает по телефону. Невольно Лес стала прислушиваться к тому, что он говорит.

— Конечно, — проговорил Эндрю, помолчал немного, затем добавил: — Непременно буду. Пока.

Теплота его голоса, интимность тона сказали Лес гораздо больше, чем ничего не значащие слова, которые он произносил. Когда он повесил трубку, Лес пылала от ярости.

— С кем это ты только что говорил?

Ее требовательный голос резко прозвучал в тишине, и Эндрю, вздрогнув от неожиданности, обернулся с виноватым видом. Однако он быстро нашелся.

— Кто-то ошибся номером. Звонили и спрашивали каких-то Карлайлов.

— Лживый негодяй! — вне себя от гнева выкрикнула Лес и бросила стакан ему в голову. Брызги спиртного и кубики льда разлетелись в разные стороны. Эндрю увернулся, и пустой стакан с грохотом разбился о стенку, осыпавшись на пол стеклянными осколками.

— Лес, бога ради…

Но она не хотела слушать ничего из того, что он собирался сказать.

— Ты звонил ей, так ведь? Это была Клодия, верно? — Лес вся дрожала от переполнявшего ее возмущения.

— Лес, я говорил тебе…

— Я знаю, что ты мне говорил.

Через стеклянную переднюю стену комнаты отдыха до нее, как сквозь вату, доносились отдаленные крики и смех. Эти звуки вернули Лес к действительности. Усилием воли Лес взяла себя в руки.

— Ладно! В любом случае сейчас не время и не место обсуждать наши отношения. Подождем, пока уедут Роб и Триша. Тогда мы и поговорим.

— Думаю, это разумно, — осторожно согласился Эндрю.

— Но только помни одно, Эндрю. Если ты не можешь избавиться от нее, то я смогу.

Она поставила второй стакан на стол, не расплескав его содержимое, и, держась напряженно и прямо, подошла к раздвижным дверям, ведущим на пляж. Наполовину раздвинув их, Лес остановилась и обернулась через плечо.

— Позвони одной из служанок, чтобы прибрала разбитое стекло.

Она вышла из душевой и зашагала вниз к воде. Соленые морские брызги, доносившиеся с океана с ветром, жгли ей глаза.

Лес вышла из конюшни и двинулась через внутренний дворик с бассейном посредине. В руках она держала перчатки для верховой езды, шляпу и хлыст. Как приятно было чувствовать физическую усталость, расслабленность во всем теле… Лес приподняла над шеей массу тяжелых светлых волос, чтобы теплый ветерок освежил кожу, затем потрясла головой, и волосы вновь свободно упали ей на плечи.

Ранний вечер, пока солнце не зашло и выпадающая к ночи роса еще не сделала траву скользкой, — пожалуй, самое лучшее время для тренировки лошадей. Эта работа стала для нее в последнее время чем-то вроде своеобразной терапии.

А сегодня она нуждалась в подобном лечении еще более, чем когда-либо. Нынешним утром Роб и Триша разъехались по своим школам, а это означает, что сегодня вечером ей придется выяснять отношения с Эндрю. Надо наконец расставить точки над «i». Тем или иным путем Клодии Бейнз придется уйти из их жизни.

Войдя с улицы, где полыхал слепящий свет заходящего солнца, Лес не сразу освоилась в относительно темной комнате.

— Эндрю? — Она с удивлением различила знакомую фигуру. — Что ты делаешь дома так рано? — Затем ей в голову неожиданно пришел вопрос: — Где твоя машина? Ее не было в гараже.

— Я оставил ее перед домом. — Эндрю так и остался стоять за баром, где она его застала. Его загорелое лицо озабоченно нахмурено. В руке он держал стакан, раскручивая его содержимое круговым движением. — Настало время наконец нам поговорить, Лес.

— Согласна, — Лес бросила свои принадлежности для верховой езды на мягкий стул и подошла к бару, засунув руки в карманы бриджей. — Так больше продолжаться не может.

— Я тоже пришел к такому решению. — Он отпил из своего стакана. — Лес, я хочу получить развод.

Ей показалось, что пол уходит у нее из-под ног. Она заранее представляла себе их разговор и перебрала в уме многое из того, что он мог бы, как ей казалось, сказать, но подобное даже не приходило Лес в голову. И сейчас, ошеломленная, она недоверчиво смотрела на Эндрю, не в силах произнести ни слова.

— Нет, — вырвалось у нее так тихо, что он, наверное, даже и не услышал.

— Это самое трудное из того, что мне когда-либо приходилось говорить, Лес. Я никогда не желал причинить тебе боль, — настойчиво продолжал меж тем Эндрю. — Я люблю тебя. И всегда буду тебя любить. Это никогда не переменится.

— Тогда… почему? — Немота прошла, и в душу ей хлынула боль. Это безумие. Это лишено всякого смысла. В эти последние недели, с тех пор, как она узнала о любовной связи Эндрю, Лес говорила себе, что у нее не осталось никаких к нему чувств, что все прошло и что нет больше ничего, что могло бы теперь причинить ей страдания. Но мука, которую она испытала, когда услышала его слова, превзошла все предыдущее.

— Почему? Потому что я влюблен в Клодию. Я не могу от нее отказаться. Не могу позволить ей уйти. Поверь мне, я пытался. — Он подчеркнул это заявление решительным жестом. — Нас с ней объединяет нечто очень особое, очень редкое. Я и не надеюсь, что ты поймешь, как сильно я ее люблю.

— Боже мой, Эндрю, но она же так молода, что годится тебе в дочери. Не будь глупцом! — выкрикнула Лес, протестуя.

— Разница в возрасте… не имеет значения. Может быть, в самом начале она меня и тревожила, но теперь, когда мы вместе, никто из нас о ней даже не думает. Это давным-давно стало совершенно неважным.

— А как быть с теми двадцатью годами, что мы провели вместе? — безнадежно спросила Лес. Она была в тревоге, панике, почти в ужасе. — Бога ради, Эндрю, подумай о том, что ты говоришь!

— Я уже подумал. Все эти последние несколько недель я почти ни о чем другом не думал. И мне очень нелегко далось решение. Пожалуйста, пойми это.

— Понять! — У Лес даже голос перехватило при этом слове и слезы готовы были хлынуть из глаз. Она едва сдерживала их. — Ты отбрасываешь, как ненужный хлам, двадцать один год нашей совместной жизни! Разве все эти годы ничего не значат для тебя?

Эндрю понурился и медленно покачал головой. Две серебряные прядки на его висках, похожие на два белых крылышка, словно насмехались над Лес.

— Ты вовсе не пытаешься сделать наш разрыв менее болезненным.

— Бессердечный болван! — Лес была так уязвлена, что у нее перехватило дыхание, и она разразилась упреками с дикой яростью раненого животного. — Неужели ты думаешь, что я должна сама помочь тебе бросить меня и уйти к этой темноволосой суке, у которой течка?

— Лес, давай-ка оставим всякие ругательства. Это недостойно тебя.

Его агрессивно выпяченный подбородок, казалось, предостерегал Лес, что Эндрю не потерпит никаких оскорблений в адрес Клодии.

— А как же мне еще ее называть? — Лес сама слышала визгливые, почти истерические нотки в своем голосе, но ничего не могла с ними поделать. Внутри ее словно взрывались, набегая одна на другую, волны боли, отчаяния и гнева. — Как прикажешь именовать эту очаровательную молодую женщину, которая украла моего мужа? Она и есть лукавая, коварная, похотливая сука! Она может одурачить тебя, но не меня. Она добилась тебя тем же самым образом, каким добилась юридической степени, — лежа на спине!