Она долго смотрела на Рауля. И ему показалось, что наконец-то он пробился через окутывавшие Лес равнодушие и пустоту. Затем она покачала головой.

— Нет.

Она не была больше уверена, что спонсировала команду исключительно Робу на пользу. Может быть, до того, как она встретила Рауля, у нее и бродило в голове такое неопределенное намерение, но сам план приобрел четкую форму только впоследствии. Команда была для нее способом оправдать присутствие Рауля, способом удержать его рядом, хотя Лес и притворялась, что занимается ею для Роба. Как много раз Роб служил прикрытием для ее желания быть около Рауля! Встреча с ним в Париже, полет в Аргентину, жизнь в estancia, создание команды — все это она делала, заслоняясь именем Роба, а на самом деле из желания находиться рядом с Раулем. Она отказывалась продолжать этот маскарад. По крайней мере, таков ее долг перед Робом.

— А как быть с игроками? — сказал Рауль. — Ты заключила с ними соглашение.

— Я компенсирую им время, которое они потеряли. Все они хорошие игроки. Уверена, что они найдут себе места в других командах.

Она встала и пошла к столику на колесах, уставленному бутылками.

Рауль потерпел поражение. Он опустил голову и глубоко вздохнул. Хотя Лес этого не сказала, но она имела в виду также и его самого. Правда, он без труда может присоединиться к другой команде, а в здешних местах, между Палм-Бич и Бока-Ратон, проходит множество соревнований, так что он сможет задержаться здесь на зимний сезон. Может быть, весной Лес отойдет от потрясения после смерти Роба и сумеет справиться со своим горем и своей виной.

Лес подошла к стойке бара в гостиной и плеснула в стакан еще виски.

— Мэри, ты уверена, что не хочешь ничего выпить? — Она глянула на сестру, готовая говорить о чем угодно, лишь бы избежать обсуждения того, почему она в этом году не появилась на рождественском обеде у Одры.

— Нет, спасибо.

Рождество — значит, дети. Дети — значит, Роб. Праздник без него был для нее мукой. Лес отхлебнула виски, чтобы приглушить ужасную боль. Прихватив бутылку с собой, она вернулась и села напротив Мэри.

— А где Рауль?

— Играет на турнире в поло-клубе.

— Тебе следовало бы поехать с ним, Лес. Тебе надо больше выходить из дома. Ты не можешь вечно сидеть в заточении. Ты превращаешься в какую-то отшельницу, и мне это не нравится.

— Мэри, я не могу сидеть на трибуне и не вспоминать все те матчи, в которых играл Роб. — На глаза у Лес навернулись слезы, а в горле встал мучительный комок, мешающий дышать. — Почему я только после его смерти узнала, что он принимал наркотики?

— Родители обычно бывают последними, кто узнает о плохом, Лес. Может, мы просто не хотим этого замечать, потому что не желаем верить, что такое может случиться с нашими детьми… Мы слишком этого боимся.

— Все признаки были налицо, — продолжала Лес, словно не слышала ответа сестры. — Изменения личности, паранойя, скрытность. Теперь я все их вижу.

— Лес, ты должна прекратить винить себя. Это не была твоя вина, — запротестовала Мэри.

— Нет, была, — тускло сказала Лес. — Разве ты не понимаешь, Мэри? Я потерпела поражение во всем. Я не была хорошей женой для Эндрю. И не была хорошей матерью для Роба.

— Это неправда.

— Нет, правда. Эти вспышки гнева у Роба, они были криками о помощи, но я их не слышала. Я не хотела слушать, потому что они вызвали бы слишком много всяческих неудобств. Роб обвинял меня в эгоизме и был прав. Я была счастлива и не желала, чтобы в мое счастье вторгалось что-либо неприятное. Я притворялась, будто верю: если достаточно долго не обращать на что-нибудь внимания, то оно пройдет само собой. Он нуждался во мне, а я не оказалась рядом, — горько проговорила она.

— Перестань терзать себя выдуманной виной. — Мэри наклонилась вперед и схватила Лес за руку, судорожно стиснувшую стакан с виски. — Вернее всего, ты не могла бы ничего поделать, даже если бы знала.

Лес пристально посмотрела на сестру.

— Ты не понимаешь. Все время, что я была с Раулем, для меня ничто не имело никакого значения, если оно не мешало нашим отношениям. Поведение Роба огорчало меня только потому, что я считала: оно может вызвать какие-нибудь сложности между мной и Раулем. Я делала вид, что для меня важно мнение детей, но душой я уже покинула их. Я заботилась только об одном: о том, что нужно мне… и о том, нужна ли я Раулю.

Лес встала, оттолкнула руки Мэри и, удерживая слезы, быстро вышла из комнаты. На лестнице она разразилась рыданиями. Но слезы не помогали, и виски не могло заглушить ужасной боли. Она просто не могла простить себе того, что не уберегла Роба.

Эмма принесла ей поднос с ужином, но Лес отослала его назад. Через несколько минут в комнату вошел Рауль с тем же подносом в руках.

— Тебе надо поесть, Лес.

Он по-прежнему был в спортивной одежде: коричневых сапогах, белых бриджах и голубой трикотажной рубахе.

— Я не голодна. Унеси его.

Не глядя на него, Лес потянулась к бутылке, стоящей на ночном столике возле кровати.

— Больше не надо. — Рауль отнял у нее бутыль и со стуком опустил ее назад. — Ничего, кроме дурного, от виски не будет.

— А без виски дурного еще больше. — Но к бутылке Лес не потянулась. Обхватив пустой стакан ладонями, она пристально глядела в него. — Рауль, я хочу, чтобы ты ушел, — сказала она напряженно.

Он тяжело вздохнул.

— Оставлю поднос и…

— Нет, я не это имею в виду: хочу, чтобы ты ушел из моего дома. — Лес наконец подняла глаза и увидела ошеломленное, недоверчивое выражение, появившееся на лице Рауля. — Разве ты не видишь, что у нас не получается ничего хорошего?

— Почему? — спокойно спросил он.

— Потому что все это произошло слишком быстро. Когда я встретила тебя, на моем свидетельстве о разводе еще не высохли чернила. Я была испугана и одинока и бросилась к тебе, ни о чем не думая. Это было слишком поспешно. Я сделала ошибку и теперь за нее расплачиваюсь.

— Мне нечего тебе на это сказать.

— Мне надо побыть одной, чтобы я могла подумать. Когда ты рядом, ты оказываешь на меня слишком большое влияние, — сказала Лес и в возбуждении прошлась пальцами, как гребнем, по волосам. — Просто уходи! Уходи и оставь меня в покое. Ты мне больше не нужен. Я не желаю видеть тебя здесь! Что я еще должна сказать, чтобы заставить тебя уйти?

— Ничего.

Рауль, застывший на месте как вкопанный, двинулся к шкафам.

— У меня не уйдет много времени на сборы.

Лес прихватила с собой бутылку с виски и ушла в гостиную. Она изо всех сил пыталась напиться до бесчувствия, но была еще в сознании, когда Рауль вышел за дверь с чемоданом в руке. А Лес еще долго и горько рыдала, оплакивая прошлое и всю боль, которую оно принесло.

Минуло несколько недель, но мучительная боль не утихала. Виски сделалось единственным товарищем и утешителем Лес, встречая ее по утрам, разделяя ее страдания днем и убаюкивая по ночам. Она редко выходила из дома и отказывалась отвечать на все звонки. Чаще всего она не утруждала себя тем, чтобы одеться или причесаться. Просто сидела, думала и вспоминала. И пила.

Теперь, когда она оглядывалась на прошлое, многие события приобретали для нее новое значение. Она вспоминала тот день, когда Роб вошел в номер отеля в Буэнос-Айресе и застал ее с Раулем. Какой обиженный и оскорбленный был у него вид, когда он выскочил из комнаты, и как преобразился после возвращения. Веселый, оживленный, все понявший и простивший. Тогда он наверняка был под действием кокаина, но она даже не задумалась о такой полной смене его настроения. Наоборот, почувствовала облегчение…

Сколько их было, таких же случаев… Теперь она по-новому взглянула на его дружбу с Тони. А то, что он после возвращения из Аргентины постоянно пропадал в конюшне? Разве это не должно было ее насторожить?

И она вновь тянулась к стакану.

Случались редкие моменты, когда Лес понимала, что должна ради Триши взять себя в руки, но она никак не могла сделать над собой этого усилия. Она потеряла сына. А Триша в ней не нуждается. И никогда по-настоящему не нуждалась. Сейчас дочь слишком далеко, чтобы это имело хоть какое-то значение.