Опустившись на одно колено, он обвил рукою ее талию, прижался головой к ее плечу и с нежностью посмотрел на сына, Тиега Джорема, который однажды станет Целителем.

24 декабря 977 г.

Действие в этом рассказе происходит в шестидесятую годовщину разрушения монастыря св. Неота, в его развалинах. Все шестьдесят лет продолжались начавшиеся этим разрушением преследования Дерини. Дерини перестали быть хозяевами Гвиннеда. Близился конец царствования короля Утера Халдейна, внука Синхила Халдейна, который вернулся на трон при помощи Камбера и его родственников; отец же Утера, Райс-Майкл Халдейн, с юных лет находился под влиянием настроенного против Дерини алчного Регентского Совета.

За эти годы всякое участие Дерини в управлении королевством постепенно прекратилось, а религиозные санкции, принимаемые Рамосским Собором, окончательно превратили принадлежность к расе Дерини в несмываемое клеймо — вначале ограничения предпринимались против власти Дерини вообще и магической власти в частности, но очень скоро приобрели нравственное обоснование, ибо церковь стала видеть в Дерини носителей и распространителей зла. Под вопросом оказалось само продолжение существования этой расы после того, как принятые Рамосским Собором законы имели силу на протяжении трех-четырех поколений. Епископские трибуналы отправляли Дерини на костер; а светские лорды, владевшие правом высокого правосудия, вольны были поступать с ними как заблагорассудится.

Джилре д'Эйриал — не Дерини, но он много слышал о них. Времена власти Дерини еще не стали столь далеким прошлым, чтобы умерли все те, кто еще помнил о них и мог рассказать, как это было, но очевидцев тем не менее становилось все меньше, и с каждым годом воспоминания их обрастали все более цветистыми подробностями и превращались в легенды. Жизнь Джилре до поры до времени была вполне типичной для представителей рыцарского сословия, ибо он должен был после смерти отца унаследовать титул барона д'Эйриала. (Титул этот наводит на мысль, что сэр Радульф д'Эйриал, отец Джилре, мог заполучить в свое время одно из имений, ранее принадлежавших Дерини или тем, кто им сочувствовал, ибо в Верхнем Эйриале в свое время находилась штаб-квартира Ордена святого Михаила, пока монахов этого ордена не изгнали из Гвиннеда.)

Но Джилре не хочет становиться бароном д'Эйриалом — хотя и вынужден подчиняться велению долга, пока неумолимая судьба не лишит его и этого выбора. Он обречен, и последнее, чего он может ожидать, выехав из дому в этот солнечный декабрьский день, так это того, что чудом вновь обретет возможность выбора.

Если вдруг имя Симон покажется вам смутно знакомым, вспомните поездку Камбера в монастырь Св. Неота и молодого послушника-Целителя, который изучает процессы, происходящие в его собственном теле.

Было холодно и безветренно, когда Джилре, обреченный молодой наследник д'Эйриалов, остановил кобылу на вершине холма и оглянулся на дорогу, по которой ехал. Зимнее солнце достигло своего зенита, и от всадника с лошадью падала на нетронутый снег причудливая кургузая тень, но от того места, где юноша свернул с главной дороги, к холму тянулась четкая цепочка следов. Мало кто осмелился бы последовать сюда за ним, ибо путь его лежал к развалинам, в которых, как считали многие, водились привидения, но уж Капрус последует точно и разыщет его без труда. Капрус считал прямо-таки своей обязанностью всегда знать, где его старший брат, поскольку мать с рождения приучила его следить, не сделает ли Джилре какой оплошности, которая могла бы лишить его благосклонности отца и обратить эту благосклонность на сына от второго брака. Знал бы Капрус, сколь мало нужен титул его предполагаемому сопернику — и сколь мало времени остается до того, как титул этот перейдет к следующему наследнику: от брата к брату!

Но до смертного часа Джилре оставался еще не один месяц. А отец их уже умирал, и юноша не мог больше смотреть на его агонию. Хоть несколько часов могут Капрус и его мать посидеть возле умирающего без него; его не хватятся, пока старик не умрет. И пока Капрус не явится за ним, у Джилре есть время еще раз проверить свои желания и прийти к какому-то твердому решению. Здесь, в Лендорских предгорьях, хотя бы чистый воздух. В душной комнате больного отца он не мог больше выдержать ни минуты.

Джилре вздохнул, и в морозном воздухе повисло облачко пара, затем тронул каблуками бока лошади и пустил ее вперед, позволив ей самой выбирать дорогу и не сводя глаз с замаячивших впереди руин. Суровые местные зимы и более пятидесяти лет запустения довершили распад, начало коему положили разрушение монастыря и изгнание его обитателей. Окрестные арендаторы тоже немало поспособствовали процессу, соблазнившись голубым тесаным камнем, из которого получались добротные стены, очаги и овечьи загоны, и даже боязнь привидений не останавливала расхитителей. Местами от наружных стен не оставалось уже ничего, кроме фундамента.

О привидениях Джилре вспомнил, когда кобыла пробиралась осторожно по заваленному обледенелыми обломками внутреннему двору и шарахнулась от выскочившего из какого-то укрытия кролика. По его мнению, место это неминуемо должно было порождать подобные страхи. Ведь когда-то монастырь был оплотом запрещенной магии. Здесь царило колдовство Дерини — колдовство, которое церковь осудила как зло, предав анафеме тех, кто его практиковал. Смертный приговор угрожал каждому Дерини, если только тот не отрекался от своих порожденных адом сил и не проводил всю оставшуюся жизнь в смирении и покаянии. И не имело значения, что здесь в монастыре обитали, по слухам, только целители и учителя целителей, ибо исцеляли они при помощи своих нечистых сил и, следовательно, при помощи Сатаны — так, во всяком случае, учили священники. Разрушители монастыря, рьяные посланцы регентов молодого короля, убили всех до единого монахов и заодно их учеников, осквернив пролитием крови святое место, осквернив злодейским убийством сам алтарь.

И злодеяния их этим не ограничились. Словно мало было убийств, мало было награбленного монастырского добра, они еще методично разрушили все, что не могли унести — разбили стекла, уничтожили чудесную резьбу по дереву, украшавшую алтарные завесы, сиденья для хора и дверные косяки, даже на камне оставив следы своих мечей и топоров, а потом запалили огонь. Пищей огню послужили редчайшие рукописи — среди еретических писаний Дерини были и памятники человеческого искусства, — а затем дубовые балки и тростник крыш. Пожар догорел через два дня, и тогда при помощи лошадей и веревок люди растащили все, что уцелело. Сегодня, спустя более чем полвека, лишь несколько стен поднимались выше холки лошади Джилре. После всего этого ничего удивительного не было в том, что местные побаивались призраков.

Джилре, разумеется, не встречал здесь ни одного привидения. Дерини во плоти он тоже никогда не встречал, правда, в этом он уверен не был, поскольку священники уверяли, что колдуны эти хитры и могут провести любого. Священники уверяли, что следует избегать даже мест, где когда-то обитали Дерини, — в детстве Джилре никак не мог понять, почему; да и теперь личный опыт говорил ему, что конкретно к этому месту их предупреждения отношения иметь не могут. Здесь уж точно не было зла. А что касается привидений...

Ох, уж эти привидения! Джилре миновал развалины сторожки у бывших ворот и направил кобылу к руинам подвала, над которым возвышались когда-то спальни монахов и учеников. Ему вспомнился разговор, который завел он однажды со старым Симоном об этих пресловутых привидениях, — и тот насмешливый снисходительный взгляд, которым ответил ему старик.

Конечно, кому было и знать! Старик жил в этих развалинах, когда еще отец Джилре был мальчишкой. Если тут и водились привидения, Симона они не беспокоили — как и Джилре.

Однако не вовремя обратился он мыслями к былым временам вместо того, чтобы следить за дорогой. Джилре не приезжал сюда с тех пор, как с ним произошло несчастье, и забыл то, о чем помнила кобыла — неожиданно для него она скакнула вниз, на дно бывшего погреба. Не так это было и глубоко, всего-то по брюхо лошади, но Джилре прыжок застал врасплох, и, пытаясь удержаться, юноша непроизвольно напряг правую руку. Он чуть не выпал в результате из седла. Руку от запястья до плеча пронзила столь сильная боль, что он едва не потерял сознание.