Конечно, у современного читателя может вызвать удивление столь высокая цифра урожайности подсечно-огневого земледелия, однако ничего удивительного в данном случае нет. В. П. Петров (см.: Петров В. П. Подсечное земледелие. Киев, 1968.) писал, что при ведении подсечного хозяйствования «почти всегда можно получить 100 пудов при посеве 3 пуда на десятину, с плодородных лесопаров… можно снять до 150 пудов ржи с десятины, посеяв пуда 2–3».
Это означает получение урожая сам-30—75 (а иногда и сам-100), в принципе, совершенно невероятного в условиях пахотного земледелия. Безусловно, в современных условиях подсека невозможна, т. к. она требует больших площадей для ведения хозяйства. Между тем, где-нибудь в районе I тысячелетия до н. э. и вплоть до XV века, подсека являлась более чем работоспособной схемой. И что же получалось в результате? Высокая урожайность приводила к быстрому приросту населения, которое, в силу ограниченности площадей, достаточно скоро достигало своеобразного порога насыщения, вследствие чего избыточная его часть, время от времени, предпочитала мигри|ровать в поисках неосвоенных территорий. Кроме того, |высокая урожайность и обилие хлеба может позволить; народу выделить большое количество людей для ремесленного производства, и в первую очередь на изготовление вооружения.
Подсечно-огневое земледелие имеет ряд специфических черт. Во-первых, оно требует практически полукочевого образа жизни. Во-вторых, земледелец должен иметь глубокие знания о жизни леса, он же являлся еще, в немалой степени, охотником, собирателем и должен был наблюдать округу весьма большого радиуса. Эту территорию крестьянин знал досконально. При подсечно-огневом земледелии человек живет в лесном массиве, как в своем родном доме, в котором при необходимости он и его семья могут укрыться от кого угодно, в том числе и от иноземных захватчиков. При таком образе жизни человек малоуязвим для степняков, в то время как степнякам следовало куда больше опасаться освободившихся в зимнее время от работы крестьян, собирающихся под руководством какого-нибудь вождя для грабежа тех же скотоводческих хозяйств.
Какова же была организация жизни в древнерусских княжествах при господстве подсечно-огневого земледелия? Для работ при данном способе хозяйствования вовсе не требуется усилий всего рода, а потому подавляющее большинство русских деревень насчитывало всего один-два двора! Так, например, в XV веке 70 % населения Северо-Западной Руси проживало в одно-двухдворках (см.: Аграрная история Северо-Западной Руси. Вторая половина XV – начало XVI века. Л., 1971, с. 324). В трех-четырехдворках – еще 20 %. Остальные 10 % были сосредоточены в более крупных деревнях и городах. Городов же на Руси существовало великое множество (а как иначе контролировать разбросанное население и реализовывать излишки сельскохозяйственной продукции и пушнину?). Не случайно в более ранние времена скандинавы называли Русь Острогардом. Такое большое количество городов было вызвано как нуждами племенной обороны, так и торгово– промышленными потребностями. Во Владимиро-Суздальском княжестве их число доходило до 300 в XIII в. (см.: Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. М., 2002), по другим данным – около 200. Однако население этих городов редко превышало 1000 человек (см.: Тихомиров М. Н. Древнерусские города; http://russiancity.ru), что доказывается небольшими площадями, которые занимали их детинцы. Если предположить среднюю численность древнерусского города в 500 человек (около 50 семей), то общая численность городского населения Владимиро-суздальского княжества составляла от 100 тыс. до 150 тыс. человек, что составляет от 3 % до 5 % общего народонаселения княжества (3 млн. в XIII веке) и представляется весьма значительной цифрой. Соответственно еще от 5 % до 7 % населения сосредотачивалось в районах ополий (например – Нерльское ополье во Владимиро-Суздальском княжестве). 90 % населения селилось в лесах, разбросанное по большой территории. Любое нашествие в подобных условиях напоминало бы попытку с помощью сабли бороться против разъяренного осиного роя, т. е. возни и крику много, а физиономия, вся опухшая от укусов. Главная же проблема – снабжение фуражом и провиантом за счет грабежа населения не решается при данном положении дел никоим образом.
Здесь мы получаем ответ на вопрос: почему в XIII веке Владимиро-суздальское княжество являлось самым многочисленным русским княжеством и почему здесь никогда не стояли никакие оккупационные гарнизоны и не могли стоять ни в коем случае?
Кроме того, нет сомнения, что физические усилия при рубке леса выше, соответственно трудозатраты на единицу площади при подсечно-огневом земледелии были больше, чем при пашенном, примерно вдвое, но в отношении к полученному урожаю, они меньше в 1,5—15 раз (см.: Кульпин Э. С. Социально-экологический кризис XV века |и становление российской цивилизации). Данное обстоятельство не приводит к физическому изнурению работника, а только к росту его мускульной крепости. Таким образом мы получаем еще физически сильного и практически готового бойца для рукопашной схватки, мастерски владеющего боевым топором или чеканом, а если учесть, что он же еще и лесовик-охотник, то вдобавок получаем еще и превосходного лучника.
Далее. Вести подсечное земледелие довольно затруднительно без железного топора. Каким образом осуществлялась плавка железа в древние времена?
Открытие медеплавильного процесса могло состояться случайным образом, например, при попадании изделия из самородной меди в огонь, где оно расплавилось, а затем при остывании приняло новую форму. Открытие железа и изобретение железоплавильного металлургического процесса не могло иметь вида случайности. Почему? Медь и олово имеются в природе в чистом виде, тогда как железо встречается только в химических соединениях, в виде оксидов. Железная руда не может расплавиться в огне костра, даже восстановленное железо плавится при очень высокой температуре – более 1500 градусов. Здесь нет места случайности, очевидно, что имели место вполне сознательные эксперименты. Между тем для того, чтобы проводить эксперименты по плавлению железа, требовалось иметь в наличии не только уже изобретенные к тому времени кузнечные мехи, но, что самое главное, металлургическую печь – домницу.
Что из себя представляла домница?
Простейшая домница складывалась из камня, обмазывалась глиной и устанавливалась на массивном глиняном или каменном основании. Толщина стенок печи составляла около 20 см. Высота шахты печи – около 1 м. Таков же был и ее поперечник. В передней стенке домницы, на уровне дна, находилось отверстие, через которое поджигали загруженный в шахту древесный уголь, через него же вынимали крицу, так называется твердое губчатое железо (с низким содержанием С, 81, Р и 8) со шлаковыми включениями, заполняющими поры и полости, которое получалось непосредственно из руды.
Прошу читателя отметить, что, прежде чем приступить к выплавке железа, человеку следовало получить знания и опыт в строительстве печей. Ни для кого не секрет, что те же русские печи строили мастера-печники, поскольку без специальных знаний и навыков устроить подобное сооружение вовсе не так просто, как это может показаться. Вывод? Выплавка железа началась на территориях, знакомых с печным отоплением, т. е. на севере.
Как происходил процесс выплавки железа? В шахту домницы загружали мелко истолченную руду вперемешку с большим количеством древесного угля, делали поджиг, затем отверстие шахты заделывали, предварительно вставив туда сопла для дутья воздуха.
Окись углерода, получавшаяся в результате неполного сгорания древесного угля, реагировала с окисью железа, т. е. с рудой, превращая ее в закись железа, а затем и в чистый металл. Часть закиси железа соединялась с пустой породой и превращалась в шлак. Шлак стекал на дно печи, откуда его выпускали через отверстие. Частицы восстановленного железа сваривались, образуя крицу, насыщенную жидким шлаком. Крицу проковывали, тем самым шлак удалялся, а структура железной заготовки уплотнялась.
