3

   Суббота шестого сентября 1941 года не задалась, с раннего утра пошел мелкий и противный дождь. И все походило на то, что дождь будет идти весь этот день, не переставая. Альфред Нетцке в одних трусах стоял перед большим, почти в его рост, зеркалом и внимательно себя рассматривал. Ему совершенно не хотелось даже думать о том, что после завтрака нужно будет натягивать на себя мундир штандартенфюрера СС. Поверх него одевать демисезонный плащ и под моросящим дождем брести на работу.

   - Ну, и откуда такие здоровяки берутся в белорусских деревнях? Кровь с молоком, да и только! -

   Задумчиво произнес симбионт Альфред, глазами Василия рассматривая его же самого!

   - У нас в деревне женщины красивые, они красивых детей рожают! Моя мамка, наверное, тоже была очень красивой женщиной, правда, я ее никогда не видел! Я бы не сказал, что мой отец был писаным красавцем, но деревенские женщины почему-то к нему частенько захаживали, когда мамка бросила нас обоих и куда-то уехала. Он меня и воспитывал, чуть что не по нему, спускал с меня портки и брался за ремень. Зад у меня получился таким маленьким и упругим потому, что очень часто мне приходилось его очень сильно поджимать во время очередной порки. Ну, и как я нравлюсь тебе, Альфред? - Поинтересовался Василий, вертясь во все стороны перед зеркалом.

   - Нравишься, нравишься, Вася, очень даже нравишься! Потому что ты - это я теперь и есть! Как я могу не нравится самому себе?! Слушай ты, деревенщина, хватит тебе вертеться и кривляться перед зеркалом. Пошли лучше на кухню, генеральша на сегодня яичницу из четырех яиц приготовила. Свежий белый хлеб, деревенское молоко и яичница со шкварками - это настоящая мечта, а не завтрак. Стой, стой, подожди, а это ты куда с голым задом направился?

   - Куда, куда? На кухню, естественно, после твоих слов о свежем хлебе и о деревенском молоке, у меня слюнки изо рта потекли, и я дикий голод почувствовал! Так что иду на кухню завтракать!

   - Вась, охладись! Нам нельзя на кухне, да еще перед женщиной в одних трусах покаазываться!

   - Это какую женщину ты имеешь ввиду, Екатерину Васильевну, что ли? Да она совсем не женщина, а генеральша! Она стольких командиров и красноармейцев Красной Армии повидала в чем их мать родила, нагишом, что один какой-то немец в трусах ей будет нипочем!

   - Вась еще раз прошу тебя охладись! Пойдем и накинем на свое тело какой-либо домашний халат или, в крайнем случае, старую поношенную офицерскую форму.

   - А еще лучше натянуть на плечи мундир штандартенфюрера СС! Екатерина Васильевна пока еще нас в этом мундире не видела. А как увидит, так сразу же с лестницы спустит со своего пятого этажа. Минчане особенно боятся и не любят эсэсовцев, чуть что не так, то во всем эсэсовцы виноваты! Вон по городу слух распространился, что эсэсовцы вот-вот начнут минских евреев переселять в особый квартал за колючей проволокой.

   В конце концов, Альфред сумел переубедить Василия приодеться к завтраку. На кухне их ожидал небольшой сюрприз. На завтрак генеральша Пучкова пригласила мужчину, одетого в чистую крестьянскую одежду. Васька моментально в нем признал одного из командиров Красной Армии. Это ему и его товарищу Игорь Ефграфович Рожнов помог бежать из лагеря для военнопленных, расположенного на пересечении Широкой улицы и улицы Куйбышева, две недели тому назад. Василий притворился, что не узнал этого человека. На всякий случай он кивком головы с ним поздоровался и прошел к окну, посмотрел во двор. Там он увидел одни только лужи, сплошь покрытые рябью от подающих с неба мелких капелек дождя. Дождь и не думал прекращаться, он не шел, а мелко моросил! От омерзения Альфред Нетцке передернул плечами и тут же услышал строгий голос генеральши.

   - Альфред, садись за стол! Хватит тебе на дождь смотреть! У меня завтрак давно готов, того и гляди яичница на шкварках остынет. Тогда будешь свои остывшие шкварки ножом резать и никакого вкуса не почувствуешь. Да, Альфред, если ты не будешь возражать, то Николай Семенович хотел бы к тебе присоединиться за завтраком. Ты его, возможно, не помнишь, но вы встречались, когда ты мучился с раненой ногой. Сейчас он крестьянствует в деревне, где я родилась, и он хотел бы с тобой посоветоваться по очень важному вопросу.

   - Хорошо, - сказал Альфред Нетцке, отошел от окна и, устраиваясь за столом, тут же поинтересовался, - а где Семен Нечипоренко?

   - Так ты ж его сам отпустил! У него какая-то девушка украинка появилась. Он теперь каждую субботу ее дома навещает. Вот и сегодня убежал ни свет, ни заря! Я только слышала, как входная дверь за ним громыхнула.

   - Ну, да, ладно! Пускай, Семен, себе котует на стороне, а мы от него немного отдохнем! Ну, а вы, Николай Семенович, как предпочитаете со мной разговаривать в присутствии Екатерины Васильевны или без нее?

   - Да, мне, в принципе, все равно, будет ли она или не будет присутствовать при нашем разговоре! К тому она уже и так уже многое знает, вот только помочь не может! Велела срочно с вами посоветоваться! Так что я начну, господин немецкий офицер!

   - Да, пожалуйста, Николай Семенович, начинайте! Рассказывайте, и не обращайте на меня внимания. Я очень голоден, буду есть свою любимую яичницу, пожаренную на шкварках, и буду внимательно вас слушать!

   - Екатерина Васильевна, молча, никак не комментируя, выслушала, что о ней думают и говорят мужчины. Также, молча, из глиняного глечика разлила холодное молоко в две большие кружки и поставила их перед Альфредом и перед Николаем. А затем, гордо подняв голову, демонстративно покинула кухню. Альфред тут же набросился на яичницу, Николай отпил немного молока из своей кружки, о чем-то подумал и начал говорить:

   - Игорь Рожнов пообещал мне и Василию Лукашевичу помочь выбраться из Минска, но однажды бесследно исчез, а мне с Васькой пришлось два дня прятаться в дворницкой от вашего Семена. Хорошо еще, что Екатерина Васильевна нас подкармливала, а то нам совсем плохо бы пришлось. В конце концов, она не выдержала и отвезла нас обоих в свое родное село Погорельцы, находящее в сто двадцати километрах на Запад от Минска. Под видом своих двоюродных братьев она поселила нас в своей старой хате. Пришлось мне с Васькой эту хату чуть ли не целую неделю ремонтировать, чтобы в ней можно было бы жить. В селе мужиков почти не осталось, всех в Красную Армию забрали, так что местные женщина нас хорошо подкармливали, по крайней мере мы не голодали. А тут еще немцы сельским хозяйством занялись, они и к нам в село приехали. Меня председателем колхоза назначили, а Лукашевича - начальником полицейского участка. Работа председателем колхоза оказалась не пыльной, вовремя выходы женщин на работу отмечай, а что там в полях происходит, то немцев особо не заботило!

   - Николай, имей в виду, что я тоже немец, так что о немцах говори более осторожней или ничего о них не говори!

   Николай Семенович промолчал и никак не прореагировал на замечание, сделанное Альфредом Нетцке. Тот к этому времени прикончил сковороду яичницы и с таким же энтузиазмом принялся за теплый белый хлеб, запивая его молоком.

   - Васька Лукашевич по непонятной причине вдруг свихнулся, он решил верой и правдой послужить немцам. Этот дурень принялся по ночам деревенские хаты обходить, женщин и детей пугать своим внезапным появлением. Это он старался найти и арестовать красноармейцев, приходивших из леса, чтобы хоть немного подкормиться. Среди окруженцев было много раненых. Однажды Ваське и его полицаям удалось схватить двух раненых командиров Красной Армии. В присутствии волостного старшины и еще какого-то окружного начальства Васька вместе со своими полицаями расстрелял этих командиров, под предлогом, что они якобы комиссары и евреи. Но рассказ не о Ваське Лукашевиче и не о его ренегатстве. После этого расстрела невинных людей я стал каждое утро запрягать телегу и уезжать в леса. Хотел встретить и заранее предупредить красноармейцев окруженцев, чтобы они в наше село из-за Васьки и его полицаев бы не заходили. Позавчера в лесу я встретил девчонку в красноармейской форме, она едва держалась на ногах. Она оказалась санитаркой медсанбата и шла в ближайшую деревню за хлебом...