С тех пор как узнал я Бенре-мут, стала она милее моему сердцу, чем Нефертари и Сенисенеб. Правда, их я тоже не забывал, так как судьба бросает воина в разные места, то в Дельту, то в Мемфис, то на Синай или в пустыню, и всюду мечтает он о ласке и мягкой постели. Но – пусть простит меня Хатор светлоликая! – у Бенре-мут я бывал чаще, хоть добираться до нее было труднее. Мог ли я забыть дорогу к ней?.. Брал я лошадь или верблюда в каком-нибудь селении на левом берегу и ехал по пескам в Нефер, а от него – на северо-запад, в Мешвеш. С четвероногим транспортом это занимало день от восхода до заката, и Хатор, богиня любви, хранила меня от гнева жарких ветров – не попал я в бурю, не глотал пыль, не прятал лицо за повязкой. Видно, знала светлоликая богиня, что кроме меня не на кого Бенре-мут надеяться – я привозил ей монеты, ткань для одежд, вино, муку и финики. У самой Бенре-мут всего-то и было, что хижина да три козы.

– Как ты думаешь, семер, зачем проложили эту дорогу? – спросил Хоремджет.

– Чтобы возить камень и другие материалы, – отозвался я. – Или ты не понимаешь очевидного?

Знаменосец смутился.

– Прости, не об этом я хотел сказать… Ясно, что возят камень к какому-то объекту, но что он представляет собой? Ты не догадываешься?

– Пленный жрец-инспектор говорил, что возводят в Западной пустыне фараонову усыпальницу.

– Это я слышал, чезу. И видел того недостойного.

– Хвалю твои глаза и уши, – заметил я. – Чем тебя не устраивает усыпальница?

– Фараонов никогда не хоронили далеко от Реки, – пояснил Хоремджет. – Даже Джосер Шестнадцатый, большой сумасброд, не изменил этот обычай и лежит напротив Фив, в Долине Царей. Ибо место упокоения владыки должно быть близким к крупному городу, доступным для паломников и жрецов, для шествий и священных церемоний.

Пожалуй, он рассуждает правильно, подумалось мне. Я знал, что Хоремджет, происходивший из состоятельной семьи виноторговцев, получил прекрасное образование в фиванском храме Тота, где обучают четырем искусствам: письму, математике, музыке и логике. Кроме того, он слушал наставления стратегов в Доме Войны и разбирался в картографии, тактике и строительстве укреплений.

Вспомнив об этом, я произнес:

– Ты лучше меня знаешь, что можно возводить в пустыне, в нескольких сехенах от Реки. Согласен, хорошо бы нам догадаться, что это такое. Ассиры сбросили туда десант, и как бы нам не собрать колючки вместо фиников.

– Ассиры… – с задумчивым видом протянул Хоремджет. – Когда я учился в Доме Войны, нам говорили, что у ассиров нет выхода к морям, нет мощного морского флота, и потому они будут строить флот воздушный. Возможно, налет, который мы узрели, первая проба сил… Но почему они направились в долину Хапи и сюда, в бесплодную пустыню, а не ударили на Синае? Бомбардировка с воздуха позволила бы им прорвать наш фронт, ввести в брешь пехотные соединения и танки, окружить два-три корпуса с помощью десантников… А вместо этого они полетели на запад, в Сахару, а по дороге сбросили бомбы на ничтожное селение! Не удивительно ли, семер?

– Налет на Мемфис и Пи-Мут – отвлекающий маневр, – сказал я. – Часть их воздушных судов с десантниками направилась в пустыню. А это значит…

– …значит, что здесь скрывается нечто важное! – подхватил Хоремджет. – И это, клянусь Амоном, не усыпальница!

– Возможно, оборонительные укрепления? Поле для взлета «соколов Гора»? Тренировочный лагерь?

Но Хоремджет покачал головой.

– Вряд ли, чезу. Сказано Джосером Шестнадцатым: могущество наше будет прирастать Сахарой. И хоть был он в мыслях нетверд, но эта идея, похоже, верна. Много полезного нашли в пустыне за последний век… есть тут медь, железо и другие металлы, даже золото, есть уголь и нефть, есть сера и селитра и есть хорошая вода, только в глубоких скважинах. Ты не слышал об этом, мой господин?

– Не слышал. Я мало интересуюсь геологией.

– Мы потеряли рудники на Синае и в Сирии, – продолжал рассуждать мой знаменосец. – Нет металла – нет оружия, а это – проигранная война… Но здесь, в пустыне, разведаны крупные залежи руд. Отчего бы не устроить копи, а при них – заводы? Сталеплавильный, оружейный, пороховой? Место подходящее, сюда ассиры лишь по воздуху доберутся и не смогут перебросить крупные силы…

Я прищурился. Время шло к полудню, и отраженный барханами свет слепил глаза.

– Считаешь, что где-то здесь рудники и заводы?

– Почему бы и нет? Вот, дорогу к ним построили…

– И возят по ней шлифованный гранит, из которого возводятся дворцы и храмы, – сказал я. – Зачем на руднике такой дорогой камень? Шахту крепят бревнами, а жилища рудокопов складывают из саманных кирпичей.

Хоремджет наморщил лоб и моргнул в недоумении.

– Да, чезу, ты прав… камень-то зачем?.. подумать надо…

– Так подумай.

Не очень мне верилось в эти копи и заводы. Последний раз я был в Мешвеше года четыре назад, и местные мне ничего не говорили о рудниках или жрецах-изыскателях, шарящих окрест. За четыре года что-то могло измениться – скажем, дорогу построили, но закладка шахт, не говоря уж о заводах, дело долгое. Пусть работы начаты, но вряд ли продвинулись далеко – так зачем ассирам им препятствовать? Лучше обождать и нанести ущерб поосновательней… И, наконец, последнее: к чему эти игры воздушных судов над Мемфисом и к чему десант? На рудники, заводы и рабочие казармы десант не сбрасывают, их бомбят с высоты, уничтожают постройки и людей. Словом, куда ни кинь, всюду тьма, как в брюхе Сета!

Послышалось рыкание мотора, впереди возникло пыльное облако, и я скомандовал остановку. К нам приближался грузовоз – знакомая машина с пулеметом на кабине, но без бойцов. Шел грузовоз быстро, перемалывая траками щебенку, натужно ревя и подпрыгивая на выбоинах.

Рени затормозил. Его черты сквозь запыленное стекло казались смутными, но когда он вылез из кабины и направился ко мне, вид его был страшен. Лицо бледное, как белый лотос, глаза выкачены, одежда измята и грязна, ногти обломаны, царапина на щеке сочится кровью… Выглядел он точно прошедший камеру пыток в месопотапо, но в одном я был уверен: в бой он не вступал. Ибо пахло от него мертвечиной и гнилью, но не порохом.

– С-семер… т-там, т-там… – Он показывал на запад, в сторону оазиса, и губы его тряслись.

– Что там? – спросил я. – Осирис в погребальных пеленах тебе явился и Сорок Два Судьи в придачу? Где твои люди? Целы?

– В-все целы… осматривают м-место… т-там…

– Полезай в кабину, – распорядился я. – Давид, Иапет, Хайло, Нахт, Пауах – со мной. Хоремджет, останешься за старшего. Продолжать марш! Я отправляюсь в оазис.

Мои бойцы попрыгали в кузов, и мы поехали.

Нефер, как известно, означает «превосходный», «прекрасный», лучше которого быть не может. Таким мне запомнился этот зеленый островок, обязанный жизнью, как и другие оазисы, бьющим из почвы родникам. Их было три, и самый полноводный растекался озерцом у пальмовой рощи, а два других струились у скальной гряды в западной части Нефера. Скалы защищали оазис от жарких ветров, а вода источников питала общинный луг, виноградники и огороды. Кроме пальм и олив росли здесь густые ивы и тамариск с белыми и розовыми цветами, и когда они распускались, воистину не нашлось бы места краше, чем Нефер! Народ здесь обитал трудолюбивый и упорный – не совсем роме, не совсем ливийцы, а что-то среднее: кожа посветлее нашей, и хоть рыжие не попадались, люди с зелеными ливийскими глазами не были редкостью.

Две сотни жили здесь, теперь же не осталось никого. Трупы, трупы, трупы… Мертвые тела детей и женщин, мужчины с серпами, кольями и мотыгами – одни сраженные свинцом, другие – ассирийскими клинками… Смерть выступала во множестве обличий: мальчика с разбитой головой, изуродованной девушки, старца, попавшего под взрыв гранаты, семьи, сожженной в своем доме, крестьянина, чьи отсеченные гениталии валялись в луже крови. Над большинством мертвецов уже потрудились шакалы и стервятники. Оторванные конечности торчали среди обгоревших балок и кирпичей, разбитая утварь была перемешана с внутренностями и клочьями волос и кожи, безглазые лица слепо уставились вверх, на светлого Амона-Ра, что плыл в солнечной ладье по небу и не мог – или не желал – защитить свой гибнущий народ. Над пепелищем деревни витали запахи разложения и тлена, в распоротых животах копошились муравьи, тучи мух кружили в воздухе, и за околицей пронзительно выла стая спугнутых шакалов.