– Я думаю, сейчас она сидит в его корабле. Полагаю, она сделалась его любовницей, и он повсюду ее за собой таскает.

– Полностью разделяю предположение. Сделаем этому дураку инъекцию и осмотрим корабль. Почешем Наташе хохолок между лопаток! – астеник осклабился.

На борт корабля невозможно попасть без моей санкции – бортовой компьютер просто не опустил бы пандус. Любые действия внутри корабля – будь то вызов лифта, открытие помещений и т. п. – могли осуществляться также лишь с моей команды. Спецслужбы и разного рода злоумышленники для несанкционированного проникновения в космический корабль обычно вводили хозяина в состоянии суггестии (или, как его еще называли, «безвольного исполнения»), и понуждали отдавать необходимые приказы. Осуществлялось это посредством инъекций, блокировавших работу тех отделов коры головного мозга, которые отвечали за формирование волевых импульсов. Старая песня на новый лад! Когда-то в древние времена для подавления воли давали пентотал…

– Должен умерить ваш восторг, неуважаемые господа, – заметил я негромко. – Вы не сможете применить ко мне ни один из ваших препаратов для подавления воли. Можете потренироваться на кошечках или друг на друге, но только не на мне. У меня в голове – имплантат. Весьма взрывоопасный, настроенный на несущие биоритмы мозга. Как только пойдет сбой «альфа» и «бета»-ритмов, получится ядерный взрывчик всего-то на пару килотонн.

– Думаешь, самый умный, да? – спросил астеник.

– Ага! Даже уверен в этом. Да вы и сами сейчас убедитесь!

– Шеф! Этот русский блефует! – подала голос сука в ботах.

– Шеф! Вы не очень-то слушайте свою дурочку, – в тон ей добавил я. – Обидно будет умирать от ядерного взрыва в голове допрашиваемого.

Астеник выпрямился и подошел к двери. Приоткрыв ее, обратился к кому-то, кого я не мог видеть. «Нужен томограф, срочно!» – расслышал я.

Не прошло и минуты, как в комнате появились смурные полицейские. Видимо, те самые отважные парни, что задерживали меня час назад. Они уже сняли противогазы, и моему взору предстали волевые подбородки, бессмысленные глаза и лбы настоящих титанов мысли в два моих мизинца. Они расцепили мои руки, уложили на широкую каталку, тут же пристегнув к ней руки и ноги, после чего проворно покатили по коридору. Везли ногами вперед. Своеобразный полицейский юмор. Не самого скверного, кстати, пошиба.

Когда меня доставили в медицинской бокс, то даже не стали перегружать на специальный лоток. Задвинули в томограф прямо с каталкой.

Я слышал, как врач, водя пальцем по экрану монитора, объяснял Гибельхакеру, а также астенику, а также брюнетке:

– Тут, в пространстве между гипоталамусом и таламусом, мы видим инородное тело оживальной формы длиной шестьдесят пять и диаметром четырнадцать миллиметров… Осумкованное, находящееся здесь достаточно давно… О строении его ничего определенного сказать нельзя, для нашего прибора это тело непрозрачно. Что это может быть, спросить надо у владельца головы.

– Это микроразмерный ядерный боеприпас, – спокойно пояснил я. – Страховка от лишних вопросов на допросах. В качестве ядерного материала использован активный высоковалентный изотоп цезия, благодаря чему энергетическая эффективность бомбы почти на порядок превосходит боеприпас, изготовленный из такого же количества плутония.

– Стало быть, технология взрывных имплантатов действительно существует… – пробормотал врач. – Я слышал о таких…

– Донские казаки изощряются, – мрачно уронил Гибельхакер. – У них эта фишка очень популярна. Говорят, у каждого казака такая дура в голове установлена.

Сука в ботах наклонилась ко мне:

– Так ты, стало быть, казачок!

– Если интересуешься мужиками, хорошо владеющими плетью, то тогда тебе ко мне, – в тон ответил я. – Переверну твое представление о сексе, даже не прикоснувшись пальцем.

Полицейские мыслители вытащили каталку из томографа и живо доставили меня обратно в комнату для допросов.

После того, как меня вернули на жесткий стул, не нацепив, правда, наручники, вошел Отто Гибельхакер.

– О! Я уже успел соскучиться, господин штандартенфюрер! Как я выглядел через зеркало?

– Нормально, – вяло отмахнулся он. – Не хуже прочих. Я пришел вам сообщить, что через полчаса откроется выездное заседание суда, на котором будет рассмотрен вопрос о выдачи санкций на ваш арест, а также на обыск вашего корабля. Кроме того, следствие намерено просить судью назначить вам ряд экспертиз – ситуационную, психолого-психиатрическую и трассологическую.

– Спасибо за внимание к моей скромной персоне, господин штандартенфюрер! Чувствую себя нужным человечеству!

Под заседание выездной сессии суда оказалось выделено совсем небольшое помещение всего с одним столом и дюжиной стульев. Меня усадили на стул, нарочито выставленный в центр комнаты. Рядом остался стоять сотрудник полицейского спецназа с лицом раздраженного бульдога. Если не ошибаюсь, в звании «маршал-прапорщик». Стало быть, командовал целой группой себе подобных бульдогов. Еще пара полицейских в черной кожаной форме устроилась на стульях возле двери – конвой, призванный помочь «маршалу-прапорщику» в усмирении меня, если такая необходимость возникнет. Кроме них – еще пара странного вида мужчин в синих мундирах с золотыми погонами на одном плече. Чиновники из прокурорского надзора? Они негромко переговаривались между собою на каком-то немецком сленге. Я слышал отдельные слова и фразы, но не мог уяснить содержание разговора. Немецкий язык известен мне довольно плохо, он вообще мало распространен во Вселенной. Путешественнику по Вселенной следовало знать только русский и английский языки, и тогда он мог быть уверен в том, что его поймут везде. Или почти везде.

Спустя несколько минут вошел мужчина в черном хитоне до пят, украшенном стилизованными изображениями богини правосудия. Я решил, было, что это судья, но ошибся. Человек в хитоне повесил на стену позади письменного стола портрет Адольфа Гитлера, а на стол поставил статуэтку, изображавшую сутулого мужика, бородатого и нагого. При всей моей эрудиции я так и не смог понять, что же означают эти приготовления. Мужчина в хитоне между тем вышел, но тут же вернулся с пластиковым тазиком, наполненным водою. Тазик он поставил подле статуэтки.

Признаюсь, тут я начал думать всякое. Полицейский спецназ во время судебного заседания начнет макать меня головою в тазик? Или судья станет смотреть на воду, чтобы убедиться в правдивости моих заявлений?

Мужик в хитоне приставил к торцу стола один из стульев, сел на него и куда-то позвонил. Во всяком случае, я видел, как он негромко говорил, склонившись к воротнику. Покончив с переговорами, он поднялся и что-то негромко возвестил. Я даже не разобрал, что именно.

Присутствовавшие вскочили на ноги. Я тоже поднялся.

Дверь в помещение отворилась, и в проеме возник невысокий пожилой мужчина в хитоне, похожем на тот, что у человека, принесшего тазик с водою. Только хитон расшит блестящими стеклярусными нитками и имел переливавшуюся серебром подкладку.

Все выбросили правую руку вверх в классическом нацистском приветствии, пролаяв: «Драй литер!» Вошедший вяло махнул рукой в ответном приветствии. Подойдя к столу, закатил зрачки под веки и быстро прочитал молитву по-латыни. Выглядел он в эту минуту прямо-таки умирающим клоуном. Насколько я понял, он обращался к богу Одину, представленному статуэткой сутулого бородатого мужика на столе, о даровании зрелых мыслей и наставлении в деле правосудия.

Покончив с молитвой, старец уронил свое тело на стул, а локти на стол. И обратился к коллеге, носившему до того портрет Гитлера и тазик с водою:

– What language of interstellar dialogue the object of judicial consideration uses?

Типа: «На каком языке межзвездного общения разговаривает этот придурок, что стал объектом судебного разбирательства».

– Ваша честь! – подскочил со стула судебный секретарь, – задержанный, называющий себя Кентаврусом Пепеджаклусом, разговаривает на русском языке.