– Зато я выше ростом и умею играть на электронном сапоге!

– Тпру, разогнался! А я, как работник пера и топора, сейчас возьму топор для чистки ногтей и сделаю из твоей головы копилку…

– Эй, братишки, стоп! – хлопнул в ладоши Ужас. – Наташа вполне сможет составить и мое счастье. Я научу ее работать атомарным лобзиком и все такое, чем там еще молодожены занимаются. Короче, будем с Наташей нэцкэ тачать из камня! Наташа, я официально приглашаю тебя на свой корабль! Покажу тебе массу замечательных поделок из полудрагоценных камней. Кстати, одну такую штучку хочу подарить тебе прямо сейчас.

Круглов выпростал из интимного места в штанах небольшую вещицу… Маленький слоник с поднятым хоботом из красного полированного камня держал на спине полупрозрачное яйцо, в глубине которого переливались тысячью огней крохотные звездочки. На яйцо была нанесена сетка астрономических координат. Аллегория прозрачная: нынешняя Вселенная опирается на архаичные представления прошлого. Что ж, мило, со вкусом! У меня в загашниках таких подарков не имелось… Наташа несколько секунд потерянно смотрела на протянутую ей вещицу, затем механически взяла слоника с яйцом и, даже не поблагодарив Юру, обернулась ко мне:

– Ты же говорил мне, что институт брака у вас упразднен!

– Он такое сказал?! – взвился Ужас. – Он тебя, Наташенька, в очередной раз обманул. Наш атаман – однолюб! В том смысле, что любит только себя! Эгоист!

– Онанист! – поддакнул Нильский Крокодил.

– Холостяк-извращенец! – усугубил Ильицинский.

– Бессердечный эгоист-однолюб-извращенец, – подвел итог Антон Радаев по кличке Шерстяной.

Однако Натс ждала именно моего ответа.

– Видишь ли, Наташа, – важно начал я, – твой вопрос касался института брака вообще. И я тебя нисколько не обманул, заявив, что ныне никто браком не сочетается. Масоны отменили семью. Но поскольку Донская Степь, где все мы живем, не контролируется масонами, то у нас мужчины и женщины продолжают заключать брачные союзы… Однако, Наташа, я не мог открыто заявить о том, что являюсь «донским казаком». Нас ловят по всей Вселенной, сажают в клетки и… прошу прощения за натурализм, извращенно насилуют наши трупы… Поэтому мы никогда не сдаемся в плен… Так вот, я не мог признаться тебе, что являюсь казаком!.. Вот!

Мои друзья неожиданно зааплодировали, сопровождая свои хлопки сакраментальными замечаниями: «Ловок, шельма!», «Эко вывернулся!», «Брешет, как чешет!»

Наташа скептически рассматривала меня. Наверное, я упал в ее глазах ниже брансвикского ординара. Хотя, признаюсь, в ту минуту я не мог понять причину столь предвзятого отношения к собственной персоне. Чтобы как-то разрядить обстановку, я брякнул:

– А почему, собственно, тебя этот вопрос так волнует?

И Наташа меня просто убила одной-единственной фразой:

– По-моему, Сэмми, ты просто петух ряженый, а не куренной атаман.

Казаки моментально стихли. Каждый из них отдавал себе отчет в том, что скажи он мне в глаза такое, получил бы сразу пару пуль из «чекумаши» в лоб и лобок, как тому учили на занятиях по стрелковому делу в монастырской школе тюремного типа. Но Наташа, видимо, совсем не думала ни о «чекумаше», ни о пуле; она хотела сказать, что я козлина позорный, и сказала это, хотя и немного другими словами.

Обычно, я не теряюсь, но тут растерялся. И не придумал ничего лучше, как ответить:

– Ну да, я – такой!

Казаки дружно выдохнули и припали к своим флягам. Наташа – фыркнула и отвернулась.

Повисло тяжелое молчание. Ситуацию явно требовалось как-то разрядить. С присущим мне врожденным тактом и привитым в монастырской школе политесом, я объявил:

– Предлагаю считать прения закрытыми. Теперь, полагаю, нам надлежит пройти на грузовую палубу «Три-А» для проведения суда над Лориварди Гнуком.

Казаки загрохотали ботинками, проходя к шахте лифта. Я же, дождавшись, когда последний из них вышел из поста управления, схватил Наташу за локоть и жестко притиснул к себе:

– Дорогая моя Натс! Я не позволю подшучивать надо мной и подрывать мой авторитет на моем же собственном корабле. Если подобные саркастические замечания…

– Да? – Ее бровь дугой поднялась вверх, и я вдруг позабыл, что именно хотел сказать.

Я вдруг осознал, что передо мной – потрясающе красивая женщина. Или, говоря иначе, женщина, которая мне очень нравится. Впрочем, одно всегда вытекает из другого. По крайней мере, в жизни половозрелых гетеросексуальных мужчин. Куда же это я смотрел раньше? Одно слово – придурок! Даром что наказной атаман!

– Я хочу сказать, что не надо меня унижать. Я никому этого не позволяю. Если ты и впредь будешь так высказываться, я… я выброшу тебя в космос. Да, именно так! На хрен, в космос!

– В смысле за борт, в вакуум? – уточнила она. – Где сыро, влажно и холодно?

– Там не сыро и не влажно. В остальном все верно…

– Послушай Разорвирубаха, он же Объедалов… – она вздохнула, словно разговаривая с законченным идиотом. – Как думаешь, почему я здесь оказалась? Вообще, почему я тут стою?

– Ты меня об этом спрашиваешь?

– А ты видишь кого-то еще, кто тискает мой локоть?

Я отпустил руку Наташи. Поразительно, сколько сарказма женщина может вложить в одну фразу! Мужикам в этом отношении учиться и учиться! Им проще закатить пяткой в челюсть, нежели оттачивать интонационное богатство своей скудной речи.

– Не надо меня об этом спрашивать! – отрезал я. – Это тебя, а не меня засосала воронка!

– С чего ты взял, что она меня засосала? Я не говорила ничего подобного. Я сказала, что она передо мной появилась… Слушай, ты, правда, ничего не помнишь? Или это какая-то игра со мною? А если не со мною, то с кем?

– Пожалуй, стоит прояснить этот момент! – согласился я. – Я никогда не был на Арьергардной улице в Санкт-Петербурге… Скажу больше! Я никогда не был на Земле вообще. Я никогда не видел вашего Солнца и красных помидоров. Более того, я никогда не видел России, хотя во многих отношениях являюсь русским человеком и потомком настоящих этнических донских казаков. Будучи в твердом уме и светлой памяти, заявляю, что никогда не видел тебя прежде и не понимаю скрытый смысл твоих намеков. Впервые я увидел тебя на Корабле дураков, на рабском рынке. С цепью на шее. В компании с супругами Вэнс.

– Мы познакомились гораздо раньше. И именно из-за тебя я сейчас нахожусь здесь!

– В самом деле?

– В самом деле!

– Хорошо, спрошу о другом: ты знаешь Ксанфа?

– Нет.

– Это белый человек. Весь белый. Волосы, брови, прозрачная кожа с синими прожилками.

– Нет, не знаю такого человека.

– Я видел воронку, о которой ты здесь рассказывала. В другой ситуации я бы не очень-то поверил, но поскольку все это я видел своими глазами, то…

– Ага! Если ты ее видел, как ты можешь утверждать, будто не был знаком со мной до встречи на Корабле дураков?

– Ты меня не поняла! Я эту воронку видел всего пять-шесть часов назад. В твоем доме на Звездном Акапулько. Из этой воронки вышел Ксанф, альбинос. Он подсказал, как мне надлежит действовать, чтобы остаться в живых. Этот человек многое знает обо мне. И о тебе. Его действия осмысленны… Он преследует некую цель. Кто он, и что им движет?

– Не знаю, о ком ты говоришь. Я никогда не общалась ни с кем, похожим на Ксанфа. Я не понимаю, что происходит в моей жизни, но…

– Но?

– Но ты говорил мне, что понимаешь происходящее.

– Где и когда я тебе такое говорил?!

– Двадцатого июля две тысячи шестого года на Арьергардной улице! Ты выразился примерно так: силами, недоступными моему пониманию, запущена цепь событий, которую мы пока не в силах предотвратить или изменить. Но это временно. Вселенский баланс не может быть разрегулирован или отменен.

– И это было сказано мной?!

– Именно.

– Это не мои слова! Слишком много букв! Я не умею так говорить. Даже когда по-настоящему пьян! Это хрень какая-то! Значит, действует мой двойник! Уж и не знаю, откуда он. Не знаю, кто, где и с какой целью его создал… Полный бред!