Что Маше в амазонках всегда нравилось, так это честность и открытость. Полная открытость и способность нести личную ответственность за содеянное. И если они считали что никоим образом не виновны в чьей либо смерти, то и скрывать то что там происходило они не собирались. Потому Маша чуть ли не в мельчайших деталях была осведомлена обо всём там происходившем.

И во многом, то что она знала, совпадало с рассказом Рафика.

Но были, были некие нестыковки в том что и тот и другие рассказывали.

И самая главная нестыковка, совдяшая на нет все требования мурадяна, это было количество погибших.

Не сходилось число доказанных казней с общим числом пашиных ушкуйников. Категорически не сходилось. Ровно на тридцать восемь человек. А последний, тридцать восьмой, сидел сейчас напротив неё и пытался уверить её в том, что остальные — все тридцать семь его напарников погибли. И он теперь остаётся один единственный наследник оставленного Пашей богатства. И соответственно, требовал его себе.

Но даже и это можно было бы стерпеть. В конце концов выплачивать положенную долю что одному, что пятидесяти членам банды Маше было без разницы. Проблема заключалась в том, что Рафик Мурадян, от лица единственного оставшегося в живых из старых владельцев серебряного рудника, требовал немедленного разрыва договора о совместном владении серебряным рудником с компанией землян и возвращении его в свою личную собственность. Или, если нынешние пользователи с тем несогласны — изменении процента распределения прибыли. Причём себе он во втором случае требовал не менее девяноста процентов дохода, что автоматически ставило жирный крест на любой деятельности компании в этой сфере.

И ещё, что настораживало, — он пришёл не один. Рядом с ним сидел Потап Буряк, ещё один член городского Совета, с которым у Маши с её друзьями с самого начала серьёзно не заладились отношения. И если со своими постоянными противниками Головой, Старостой, Боровцом или рядом других членов городской Старшины они то ругались, то мирились, то этого Буряка, они всегда старательно обходили стороной. Мутный он был какой-то, непонятный.

Маша снова глубоко задумалась, внимательно следя за сидящей напротив парочкой.

Чем они друг другу с самого начала, с первой же встречи не понравились, сейчас уже и не упомнишь, но с тех пор они больше не пересекаясь, старательно избегая возможных мест общения. А общих знакомых у них не было с самого начала.

Теперь же выходило что общий знакомец у них появился. Сидел напротив. И с полным на то основанием, как он считал, требовал своё. А в качестве, так сказать тяжёлой артиллерии, или гаранта законности своих прав на рудник, он притащил с собой Потапа.

— "Наверняка ведь что-то ему предложил, за то что тот его сейчас поддержит", — Маша мысленно пробежалась по списку требований. Выходило, что она с самого начала была безусловно права. Доказательств гибели Пашиной банды, кроме голословных утверждений казначея не было. Тогда возникал вопрос: "Откуда у парня была такая железная уверенность что все погибли? Прям таки железобетонная, что отчётливо видно у него по глазам".

— "Озвучить? Сказать вслух что подозреваю его во всех смертных грехах, а именно в предательстве и пособничестве врагу?"

— "Хм. А ведь они именно этого от меня и ждут. Откажусь — обвинят в воровстве", — Маня, чуть прищурив глаза, внимательно рассматривала сидящую напротив парочку. По всему их настороженному, готовому к неприятностям виду, выходило что в своих предположениях она была не так уж и не права.

У неё и в мыслях не было воровать чьё-либо имущество. И именно этому заранее отказалась бы поверить сидящая напротив парочка.

Стоило ей только сейчас обвинить Мурадяна в предательстве, как тут же со стороны Совета против них, против всей их компании будет выдвинуто обвинение в попытке присвоения чужого имущества. И тут уже, не смотря на все их доводы, у них в приказном порядке конфискуют рудник. С формулировкой: "До момента установления истины". А момент сей можно потом оттягивать очень надолго. На любое удобное время.

И далее уже новые хозяева спокойно бы пользовались рудником без всякого контроля с чьей бы то ни было стороны. Вот тогда бы точно, ни о каких проверках и контроле не было бы и речи. И сколько бы реально владеющие рудником на тот момент хозяева не выкачали из него серебра, отчитываться в том они бы ни перед кем не стали бы.

По одной простой причине — не было бы никого, кто имел бы право поднять этот вопрос.

— "Дурачьё, — мысленно хихикнула она. — Не знают что кроме Пашки никто точно не знает места. А тот его так зашифровал, что без ключа фиг разберёшься".

— "А значит, опять возвращаемся всё к той же мысли: "Откуда у парня…", — Маня мысленно хмыкнула, — продолжение фразы"…испанская грусть" напрашивалось сама собой.

Мысленно собравшись, она отбросила посторонние мысли. Дело было не шуточное и следовало максимально сосредоточиться. Глупое хихиканье было неуместно.

— "Так откуда у парня такая железная уверенность, что никто не вернётся? Тридцать семь человек пропало неизвестно куда. Никто толком ничего не знает, никаких сведений об их смерти нет. Нигде документально или просто свидетельскими показаниями это не зафиксировано. А он кричит что все они погибли, а его, наследника всего пашиного состояния — грабят".

— "И главное, не приводит никаких реальных доводов чтоб можно было проверить. Голый расчёт на глотку".

— "Что ж, придётся сразу вводить тяжёлую артиллерию. Иначе — никак".

И ты ему веришь? — Маша с откровенным скепсисом смотрела на члена Городского Совета Потапа Буряка. Тот, как и следовало ожидать, утвердительно кивнул в ответ. Раззявить пасть, чтоб издать хотя бы звук, он не соизволил.

— А вот я — нет, — усмехнулась Маша…

— А тебе не надо верить, — наконец-то хоть какие-то эмоции прорезались на бесстрастном до того лице члена городского Совета.

— Тебе надо выполнить просто условия вашего договора с ушкуйниками. И всё.

— Условия…, - задумчиво пртянула Маша. — Ну что ж, поговорим об условиях.

Поднявшись со своего кресла, Маша прошла в угол комнаты и распахнула дверцу стоящего там небольшого металлического сейфа для документов. Несколько минут копавшись в нём, вернулась обратно.

— На, — протянула она Потапу какую-то бумагу. — Почитай наш договор с Пашей.

Пакт Молотова-Риббентропа. А секретная часть, протокол и приложения — отдельно.

Прочитал, — Маша откровенно нагло ухмыльнулась. — Тебе ещё рано, — выдернула она из-под носа у Рафика документ. — Так что, дорогой ты наш член…

Прервавшись, Маша долго, внимательно, молча смотрела на Потапа. С нехорошим прищуром ухмыльнувшись, продолжила:

— Даже если я соглашусь с вашими требованиями, исполнение их невозможно.

Как бы извиняясь, Маня виновато развела руками.

— Это как это? — подобрался Потап Буряк.

— Согласно секретного протокола к пакту Молотова-Риббентропа, то бишь нашим с Пашей секретным договорённостям, смена нынешнего владельца и все права на рудник могут переходить в другие руки только в одном единственном случае.

И случай этот определён тем самым протоколом. Только в случае предъявления официльных претензий. Вот тогда, я вам его предъявлю. Нет — ни хрена вы не не увидите.

— Я говорил! — от вопля Рафика зазвенели стёкла в оконных рамах. — Я говорил!

Маня смотрела на устроенную Мурадяном в её кабинете комедию, и возникшие у неё неясные сомнения сразу начали приобретать всё более и более чёткие очертания. У неё появилась чёткая уверенность что в своих подозрениях она более чем права.

— Прекрати балаган! — ледяным голосом она враз оборвала завывания Рафика. — Если у вас есть претензии, господа, то предъявляйте их в официальном порядке в городской Управе, а не тайком, уединившись со мной в этом кабинете.

И, кстати, вы не дослушали, — чуть прищурив глаза она холодно смотрела на возмущённого ушкуйника. — Секретный протокол он потому и секретный, что озвучен он может быть в одном единственном случае — в случае общей гибели.