— Вали, — говорит цыгану, — по дрова.

Тот пошел, веревку взял с собой. Пришел в лес и давай лесины обвязывать. Черт ждал, ждал, не стерпел, опять бежит, ревет:

— Тебя за смертью отправлять! Кого ты там делашь?

— Лес обвязываю, счас тебе весь его и припру!

— Не надо! Ты чё? — Сам одну сухостоину выворотил и уташшил. Цыган следом пришел. Поели, чаю попили. Черт быка почти что один умял. Посидели.

Цыган говорит:

— Пошли ко мне в гости?

— Пошли.

Идут. К костру подходят, а навстречу ребятишки, бегут, кричат:

Черт испугался и удрал. Дескать, с цыганом свяжешься — проку не будет!

НЕБЫЛИЦЫ ДЕДА ИВАНА[7]

Давно это было. Я тогда еще и отца с матерью не знал. А с дедом мы были одногодками.

Дружно с ним жили. Да и что нам ссориться — делить-то нечего. Зато работы у нас по горло: то дурака валяем, то весь день баклуши бьем.

Бывало, пойдем с дедом на рыбалку, сядем на речку, забросим удочки на берег и только успеваем дергать. Наловим рыбы целый ворох, разложим песок на костре и давай его на рыбе жарить. Наедимся до отвала, даже отвалиться нельзя. А ведь сами знаете, рыба воду любит, вот и пьешь с утра до вечера.

Дед пил, пил и живую рыбину проглотил. Помнится, это таймень был. Большущий такой. А у деда в животе воды, что в море. Махнул таймень хвостом и потащил деда вниз да по речке. Только волны шипят да ветер у деда в ушах свистит — на берегу слышно.

Что бы с ним сталось, если б не дедова теща!

Она за водой на речку ходила. Зачерпнула в воде прорубь да и вытащила в ведре деда.

Пришла она домой, а в печке щи выкипают. Стала бабка воду доливать и выплеснула в котел моего деда. От жары он рот разинул, дух перевести не может. Тут и рыбине невмоготу стало. Заметалась она в животе у деда да и выскочила в открытый рот. Чуть бабку не захлестнула.

А я думал: пропал мой дед, утопила его рыбина. Иду домой, а из глаз прямо речка соленая бежит, так деда жалко. (Кто знает, может, от этого в морях вода соленая.) Захожу в избу и глазам своим не верю: дед живехонький сидит и хлебает уху. И я на радостях на уху накинулся.

После обеда мы любили на полатях полежать. А деда хлебом не корми, дай поговорить.

Как начал он языком молоть, что твоя мельница. За какой-то час целый короб пирогов намолол, пришлось чай пить да водой закусывать.

Потом у нас опять работа: решетом воду черпать да из пустого в порожнее переливать.

Однажды вымокли, как сухари. Пришлось разуваться. Развесили кусты на ботинках и стали солнце на них сушить. Да так высушили — насилу потом обули.

Дед мой — такой непоседа! Чуть свободная минута выпадет, схватит грядку и бежит в огород лопату копать.

Насадил он луку. И такой лук высокий удался — что вдоль, что поперек.

Я тогда еще маленький был. Залез в эту грядку, а выйти не могу — заблудился.

Искал меня дед, искал, все ребра переломал. Насилу нашел. Обрадовался и говорит:

— Ешь, внук, лук, сколько хочешь, ешь!

Я совсем не хотел и съел всю грядку. Развалился на соломе кверху пузом, а в животе от лука петухи поют. Солнце печет, по животу течет. Слышу, что-то липкое. Попробовал — мед!

И вот налетели на меня пчелы, что твои воробьи. За один день бочку меда натаскали, эдак пудов на пять. Мы потом с дедом всю зиму мед пили и в бочку не заглядывали.

Зимой мы любили поохотиться.

Как-то дед пронюхал, что в одной роще столько зайцев водится, что тараканов на березе. Пошли мы в лес ставить зайцев на петли. Наловили так много, что и не унести. Но дед смекалистый был. Вырубил в соснячке сухой шест и лаптями привязал всех зайцев к нему. А переднему уздечку на голову накинул. И повел их гуськом домой, словно лошадь на поводе. А я сзади иду и хворостиной его подгоняю, чтобы зайцы быстрей бежали.

Ну, пришли, значит, домой… Накрошили скорехонько зайцев в чугун, да еще луку — ив печь.

По избе такой дух пошел, что нос набок воротит. Смотрю, у деда моего нос воротило-воротило и на затылок заворотило. Подкрался я сзади да щелчком его по этому самому носу. Дед не видит, кто его щелкает, только носом крутит.

Пока он носом крутил, на место его воротил, все зайцы из чугунка выкипели и в лес убежали.

Пришлось не солоно хлебавши спать ложиться.

Жил в одном городе парень. Он любил девушку и вскоре женился на ней. У них родился ребенок. А его самого как раз взяли на службу. Когда в армию его взяли, она ему пишет: «Нам питаться не на что». Он ей отвечает: «Ты продай мой костюм, но ребенка поддержи. Скоро я приеду в отпуск».

А у них в полку были объявлены учения. Полк снялся и пошел в те места, где жили у солдата жена и дочь. Пришел полк и стал лагерем недалеко от их города, но каких-то там километра два или три. А его не отпускают. Он все-таки решил сходить к своим самовольно. Прошел всех часовых, его не задержали.

Только вышел, услышал стон:

— Ой, не дайте душе погибнуть…

Он прислушался. Подошел к этому месту и видит: лежит человек, а в груди у него торчит нож.

Солдат подбежал, хотел помочь человеку, но тот ему сказал.

— Теперь ты меня не спасешь, а вот здесь у меня зашитый мешочек с золотом, ты его возьми себе.

Солдат золото взял, и человек тут же помер. Солдат домой поспешил. Когда домой пришел, то за ним по пятам еще один человек. Это и был убивец. Он в кустах сидел и видел, как солдат золото получил. Солдат постучался, жена ему открыла. Она сильно обрадовалась. Девочка тоже тут бегает. Уже подросла. А тот убивец залез на дерево против их дома и смотрит в окно.

Солдат говорит жене:

— Теперь я тебе принес золота, вам хватит, покуда я служу.

Берет он этот мешочек золота и кладет под кровать. Мать положила девочку в люльку, укачала, и она уснула.

А убивец все это смотрит. Солдату надо торопиться. Вот он засобирался. Жена его проводила. Когда жена его проводила, этот убивец заскочил в дом. Жена вернулась, он ее тут же и убил. А девочка спала в кроватке.

Солдат в лагерь пройти незамеченным не смог. Его поймали и посадили на гауптвахту. А девочка проснулась и вылезла из зыбки, возле матери тут роется в крови… Народ, соседи-то, удивляются: что это никто из дома не выходит? Стали заглядывать. Когда заглянули, видят — женщина лежит на полу. Забежали.

— Кто тут был? — девочку спрашивают.

— Был только папа.

— А еще кто был?

— Больше никого не было. Я не слыхала.

Люди сразу в часть доложили, а солдата как раз задержали. Ему стали суд делать. И вот суд осудил его на пятнадцать лет каторги. А этот, который убил и золото-то взял, построил себе лавку и большой дом. Сделался большим богачом, купцом. Солдата посадили, просидел уже много, и вот как-то гнали их по этапу через этот город.

К тому времени дочь его уже выросла, стала девушкой. А убивец-то стал богатым, но покою не знал. Его совесть под конец стала мучить. Он просто даже спать не мог.