Когда Лео отсчитывал деньги игроку, он как можно дальше отставлял мизинец с кольцом и помахивал им перед каждой выплачиваемой бумажкой. Это вызывало смех, а кроме того рубин играл ярче.
— Глаза бы мои не глядели, — говорил Лео и покачивал головой. Его короткое круглое туловище походило при этом на пистолет со взведенным курком. Верхняя часть, прямая, как палка, чуть пригибалась к человеку, которому он платил, и зад выпячивался, как у старомодного франта. Серое лицо с комической грустью склонялось над деньгами, а вылупленные глаза вращались во все стороны, вбирая в себя окружающих и вовлекая их в игру.
— Давай, давай! — кричала толпа. — Раскошеливайся!
Лео понемногу привык к своему шикарному автомобилю, но к кольцу он так никогда и не мог привыкнуть. Возвращаясь домой, он клал его в жилетный карман. Но в интересах бизнеса он вынужден был выставлять его напоказ, как вылощенный денди на подмостках.
Прежде чем производить выплату выигрышей, Лео всегда заезжал сначала в банк, чтобы взять там новую стодолларовую бумажку. Она нужна была ему для эффектного финала всей сцены. Управляющий банком никогда не упускал случая поболтать с Лео. Он уже давно старался уговорить Лео держать свою наличность в его банке. Сначала управляющий повел дело исподволь.
— Вы же знаете, мистер Минч, — говорил он, — мы существуем для того, чтобы обслуживать вас. Вы можете делать у нас любые вклады, я хочу сказать — в любой форме, какая вам подойдет.
В то время Лео еще не знал, как будут относиться к его бизнесу.
— Вот как, это очень удобно, — отвечал он, и на этом дело кончалось.
Но мало-помалу мистер Пирс отбросил излишнюю щепетильность и подошел к делу напрямик.
— Все держатели лотерей пользуются ближайшими банками, — сказал он.
— Если держать всю свою наличность в банке, — сказал Лео, — придется заходить сюда каждый день за деньгами для выигрышей. А к чему людям знать, что всякий раз, выходя отсюда, я уношу в кармане целое состояние?
— Это наша забота.
— Телохранителя мне дадите?
— Тогда вам нечего будет бояться.
— Это мне-то? Полицейского в телохранители? Охранять мои деньги, мой бизнес?
— А почему бы и нет?
— Почему? Да как вам сказать… право, даже не знаю. Но мне это что-то не нравится. Как-то не по душе.
Пирс выглядел, как прирожденный банкир. У него были бледные губы, светлые волосы, он носил очки без оправы, и вообще все в нем было аккуратно и на месте.
— Я хочу вам кое-что сказать, мистер Минч, — начал он и в упор посмотрел на Лео. — Я хорошо знаю этот район, я здесь работаю уже пятнадцатый год. Говорят, что банкир — человек без сердца, а между тем сколько сердец раскрывалось здесь, у моего стола, сколько тайн записано в моих гроссбухах, и я имею основание считать, что мне известно кое-что о сердцах здешней публики.
— Я бы не сказал, что банкир — человек без сердца. Каждый так или иначе человек, чем бы он ни занимался, чтобы добыть кусок хлеба.
Пирс рассмеялся, потом снова стал серьезен.
— Я хочу сказать, — продолжал он, — что ваш бизнес отвечает запросам нашего района. Он дает людям удовлетворение и надежду. Если бы каждый вел свои дела так, как вы, все бы шло куда лучше здесь, в нашем углу, а следовательно, и во всей стране.
Лео покраснел от удовольствия.
— Честность — лучшая политика, — сказал он.
Пирс рассмеялся с несколько преувеличенной сердечностью, но даже и тут Лео воздержался от вклада. Он хранил свою наличность в металлической коробке под полом стенного шкафа в спальне. Иногда в коробке накапливалось свыше 45000 долларов, и, когда Лео вешал в шкаф свой двадцатидолларовый костюм или восьмидолларовую пижаму, он чувствовал присутствие денег у себя под ногами. Это было все равно, что стоять на мине.
Выплачивая выигрыш, Лео приберегал стодолларовую бумажку для финала. Он хрустел ею, прежде чем протянуть игроку. Она взлетала в его руке перед толпой, словно свистящий бич, а вслед за этим почти неизменно повторялось одно и то же: игрок держал бумажку обеими руками, и все проталкивались поближе, чтобы посмотреть на нее.
— Кто же мне разменяет это? — спрашивал игрок.
— Да, это вопрос, — говорил Лео.
— Куда я денусь с этой штукой, хозяин? Бармена хватит удар, если я выложу ему это на стойку.
— Вот, вот, потому-то я вам ее и дал.
Все кругом смеялись, и игрок смеялся тоже, довольно неуверенно. Смех длился недолго. Он внезапно обрывался, и люди, притихнув, замирали на своих местах.
Этой минуты и ждал Лео. Как только все стихало, он начинал свою речь.
— Вам придется пойти в банк, чтобы разменять ее, — говорил он. — Так вот, что я думаю: если вы хоть раз попадете в банк, что-нибудь дельное может прийти вам на ум. — Лео окидывал взглядом аудиторию. — Слушайте! Я хочу, чтобы вы все меня слышали и запомнили, что я скажу, — на тот случай, если кто-нибудь из вас выиграет. Например, человек идет в дансинг. Что происходит? Какой у него соблазн? Соблазн потанцевать. Человек идет в бар. Что тут происходит? Он ест сэндвич с сыром? Нет. Его соблазняет кружечка пива. Такова человеческая натура, и ничего тут дурного нет. Это хорошо, потому что этим движется мир. К чему сводится все, что делают люди? К соблазнам. К соблазну подработать денег, повеселиться и так далее. Но человек не должен быть разиней. Да, да, человек не должен быть разиней, он должен уметь ворочать мозгами и ходить в такие места, где его будет соблазнять что-нибудь стоящее. Человек идет в банк. Что его тут подмывает сделать? Отложить кругленькую сумму про черный день.
От этих слов в комнате веяло теплом. Обычно речь производила должное впечатление. Мистер Пирс сказал Лео, что за три года его лотерейной деятельности свыше двухсот новых счетов было открыто пресловутыми стодолларовыми бумажками.
— Они редко у нас залеживаются, — добавил мистер Пирс. — Но это уже не ваша вина. Я считаю своим долгом сказать вам, что очень ценю ваше влияние в нашем квартале. — Он все еще надеялся, что Лео согласится держать свою наличность в банке.
Но случалось, что игрок стоял на своем и требовал, чтобы Лео разменял ему стодолларовую бумажку.
— Что же, деньги ваши, — говорил тогда Лео. — Не мне вас уговаривать. Если все будут класть деньги на книжку вместо того, чтобы покупать лотерейные билеты, мне, пожалуй, придется продать вот это.
Высоко подняв руку с оттопыренным мизинцем, он помахивал ею, и рубин, точно капля крови, алел на его пальце.
Деньги притекали изо дня в день и изо дня в день утекали. Лотерейное дело процветало не хуже всякого другого бизнеса, и если кто и роптал, то без ощутимых последствий. Существовал закон, при помощи которого бизнесмены из муниципалитета могли бы прихлопнуть все дело, но оно их не интересовало. Оно, в сущности, ни для кого не создавало конкуренции. Деньги, пущенные в оборот, не уплывали за пределы одного городского района, и каждый мог урвать что-нибудь для себя. Применение закона, запрещающего лотерею, могло быть выгодно только тем, чей бизнес состоял в поддержания закона и порядка или в сколачивании политического капитала. Но так как ропот был либо слишком слаб, либо вызван искусственно, то, не видя барыша впереди, даже и эти бизнесмены не считали нужным вмешиваться. А для успокоения общественного мнения время от времени производились аресты, особенно в легких случаях, то есть, когда сборщика заставали с поличным — с лотерейными билетами в руках.
Итак, лотерейный бизнес оказался для Лео самым удачным делом из всех, какие ему когда-либо подвертывались под руку. Лотерея давала ему деньги и возможность быть «хорошим» по отношению к множеству людей и даже чувствовать себя в безопасности. Быть может, он прожил бы так остаток своих дней, радуясь своей безопасности и обуздав чувство неуверенности, но ему пришлось жить в несчастливое время. Он родился во времена Рокфеллера, и вся его жизнь прошла в том, что он, как заяц, которого травят гончие, бросался от торговли шерстью к доставке на дом масла и яиц, от масла и яиц — к продаже недвижимости, от недвижимости — к аренде гаража и, наконец, — к лотерее… Он кидался с места на место, ища норы, в которой мог бы притаиться и обрести покой в мире растущего крупного бизнеса. Но все эти метания лишь приблизили его к временам Гитлера, когда крупный бизнес, алчный и торжествующий, спустив со своры свои тресты и монополии, подбирался даже и к заячьим норам.
