— Нервы у меня никуда не годятся.

Ричардс всхлипнул и выбежал вон. Он пробежал мимо Эдгара молча, еле сдерживая душившие его слезы.

В середине дня Лео отправился к себе в банк. Надо было включить в работу лотерейные билеты, которые принесут сборщики Спенса и Ричардса, а заодно ему хотелось проверить, вышел ли Бауер на работу.

Бауер был на месте. Он, видимо, дожидался прихода Лео. Не успел тот переступить порог передней, как Бауер выскочил из бухгалтерии и торопливо прошел через коридорчик в комнату сортировщиков, навстречу Лео.

— Я немедленно ухожу, — громко сказал он.

Лео досадливо прищелкнул языком.

— Дайте мне хоть шляпу-то снять, — сказал он и направился мимо Бауера к вешалке в комнате сортировщиков.

Бауер следовал за ним по пятам.

— Я ухожу, и никто не имеет права меня удерживать, — крикнул он. Его даже сводило всего от бешенства. Видимо, он долго взвинчивал себя для этого разговора, а теперь ожидал удара и готов был его парировать.

Все сортировщики повернули головы. Делила вышла из комнаты, где работала на арифмометре, и неподвижно стала в дверях, прижав руку к горлу. Джус улыбался, Мюррей тоже улыбался, но улыбка получалась натянутой. Пай-ай покачивал головой.

— Никто не имеет права удерживать вас от чего бы то ни было, — сказал Лео, обращаясь к Бауеру, — даже если бы вы вздумали прыгнуть с моста или еще что-нибудь в этом роде.

Бауер так сильно дрожал, что стекла его очков, казалось, дребезжали. Он все еще стоял пригнувшись, словно готовясь к прыжку. Пересохшие губы тряслись.

— Я вам уже объяснил, на что вы идете, — продолжал Лео.

— Вы меня не удержите! — кричал Бауер. — Ни вы, ни кто другой, есть еще законы в нашей стране. Я ухожу. — Он топнул ногой. Его всего трясло. — Ухожу, ухожу! — взвизгнул он и снова топнул ногой. — Хочу уйти и уйду. Никто не помешает мне уйти сейчас, сию минуту!

Несколько секунд он стоял, сверкая глазами; ненависть в его глазах брызгала сквозь стекла очков. Вдруг он вытянул руку. Лео отскочил в сторону. Но Бауер хотел только взять пальто и шляпу. Он сорвал их с вешалки и выбежал вон из комнаты.

Бауер бежал легко. Хоть он и был нескладен, но бегал легко, на носках, при этом ноги его словно царапали пол, как когти животного, запертого в клетку. Он громко хлопнул дверью, и эхо выстрелом отдалось в тишине.

— Зачем ему вообще было приходить! — крикнул Лео, глядя на захлопнутую дверь. Затем повернулся к сортировщикам и развел руками: — Вот горячка, — сказал он.

Никто не ответил. Все молча глядели на него. Он показал на уборную и засмеялся.

— Так спешил, — сказал он, — что помчался не в ту сторону. — Никто не засмеялся. — Так торопился в уборную, — хихикнул Лео, — что помчался не туда, куда нужно. — Он снова захохотал. Но в комнате по-прежнему стояла тишина.

Служащие один за другим медленно принимались за работу, Лео чувствовал, что они больше не на его стороне. Не то, что неделю тому назад, когда Тэккер еще не был его компаньоном.

Лео в этот день должен был встретиться с Джо для дальнейших переговоров. Теперь он не мог уйти. Бросить все на одного Мюррея было невозможно. Кроме того, ему хотелось побыть со своими служащими и попытаться снова завоевать их расположение. Значит, придется рассказать Джо о Бауере. Лео не хотелось об этом говорить брату. Он сочувствовал Бауеру. Он сам испытывал такое же отвращение и к торговле шерстью после своего банкротства, и ко всякому делу, из которого его изгоняли. Ни за какие блага мира его бы не затащили обратно. Но сказать про Бауера придется. Никакой другой причины для отсрочки такого важного свидания Лео придумать не мог.

Свидание решили отложить на вечер. Когда со всеми вопросами было покончено и братья остались одни, Джо сказал, что сам займется Бауером и позаботится о том, чтобы тот завтра же явился на работу.

— Я бы не хотел этого, — возразил Лео. — По-моему, если мы его отпустим на все четыре стороны, мои служащие увидят, что наши отношения остались прежними. Хочешь уйти, уходи — дело твое и риск твой. Тогда им нечего будет бояться. И тогда никто не подумает уходить.

Джо ответил на это, что надо иметь в виду весь синдикат в целом, а не один только банк Лео.

— Твои служащие тебя любят, — сказал он, — но ведь в большинстве случаев банкиры не имеют никакого влияния на своих работников. Ты сам это прекрасно знаешь. Пустячный предлог, и они уйдут. Надо некоторое время держать их в руках. Ты сам это знаешь.

— Знать-то знаю, но мне это не по душе.

— Да ты даже не знаешь, как мы это сделаем.

— Мне все равно, как бы ни сделали. У меня другие взгляды.

— Дисциплина нужна в любом деле.

— Знаю, знаю, но…

— Ты ведь прекрасно понимаешь, если Бауер уйдет беспрепятственно, за ним последуют очень многие в других банках.

— Можно же иначе… По-хорошему… Они должны любить…

— Если они нас не любят, черт с ними со всеми. Уволим всех, когда найдем им замену. Но только, когда мы захотим, а не когда им захочется. И не всех сразу. Не с места в карьер, когда у нас уйма работы и нет времени заниматься такой мелочью, как постановка дела в каждом банке.

Лео потер лоб. Потом глаза. Пальцы его скользили вниз по лицу, оттягивая и теребя мясистые щеки.

— По правде говоря, — сказал он, наконец, — у меня не хватает духа на такого рода дела.

— Что ты имеешь в виду под такого рода делами? — воскликнул Джо. — В любом деле надо считаться с фактами.

— Да, но так, как вы действуете…

— Ничего не понимаю. Это мне нравится — «такого рода дела»! Каждое дело должно использовать все, чем оно располагает: свой актив, кредит, доверие, наконец, репутацию, определенную репутацию, создавать эту репутацию и поддерживать ее. Чем дело располагает, тем оно и должно пользоваться и как можно лучше. Разве неправда?

— Не спрашивай меня, где правда и где неправда, — сказал Лео, — я этого больше не знаю.

Бауер был поручен заботам Луиса Джонстона, шофера Тэккера, которому Джо велел доставить Бауера к нему в контору в среду, к десяти утра. Джонстон осведомился, ехать ли ему одному.

— Конечно, одному, — сказал Джо, — просто скажите, что я хочу его видеть и что это важно. — Джонстон стоял в нерешительности. — А если что будет неладно, — добавил Джо, — сами ничего не предпринимайте, позвоните мне.

Шофер Тэккера был здоровенный, почти квадратный детина покладистого, общительного нрава. От долгих лет шатания по морям, в свою бытность матросом и в годы сухого закона, он сохранил что-то соленое и озорное. Но теперь он был уже немолод, облысел и, когда снимал шляпу, лысина придавала ему глуповато-простодушный вид.

Джонстон подкатил к дому Бауера на тэккеровской машине. Это был квартал в восточной части Бронкса, застроенный многоквартирными домами средней руки, и не успел появиться на улице роскошный автомобиль, как его облепила стая ребятишек. Они слетались со всех сторон, как воробьи на хлеб. Джонстон подозвал мальчугана постарше.

— Присмотришь за машиной — дам пять центов. Будешь отгонять ребятишек?

Мальчугану было лет девять, Джонстон удивился, почему он не в школе. Куртка на нем топорщилась от нескольких поддетых под нее свитеров, но руки и лицо посинели от холода.

— Ладно, — сказал он, — дело нетрудное.

Джонстон протянул ему пять центов.

— Если увижу, когда вернусь, что ребятишки в машину не лазили, и она будет такая же чистенькая, как сейчас, получишь еще десять. — Он вытряс на руку мелочь. Там были только монеты в один цент и в двадцать пять. — Только сам разменяй, — добавил он.

— Я разменяю в лавке, мистер.

— Ну смотри, я скоро вернусь, минут через пять, через десять, так что ты, можно сказать, ни за что, ни про что получишь пятнадцать центов, а легкий заработок легко тратится.