– Этот человек irlandes? – переспросил он.

– Irlandesnegro– «черный ирландец» и большой дока. Таскается по барам, болтает направо и налево. Отличное прикрытие. Всем понятно: этот болтун не может быть агентом.

– Что вы с ним сделаете?

– Лично я ничего не буду с ним делать, – возразил Уолли Скейлс. – Я собираюсь провести три недели в «Хилтон-Хед», отдохнуть от этой чертовой влажности и ничего не делать, только наслаждаться мыслью, что сыграл важную роль в судьбоносной борьбе своего народа. Звучит неплохо, а? Я способен разрешить практически любую ситуацию, но так далеко я заходить не стану. Это вы боретесь с оружием в руках против деспотичного правительства и его эмиссаров. Если вы провалитесь, я мало что теряю, разве что капельку самоуважения, это я как-нибудь переживу. А вот вы можете загубить свою миссию и потерять все.

Дагоберто напряженно слушал, скосив глаза, потом швырнул полотенце в корзину, и его налитые кровью глаза внезапно вспыхнули огнем.

– Черт побери, хотите что-то сказать – говорите прямо!

– Его зовут Джеральд Бойлан, он остановился в триста пятом.

– Хотите, чтобы я его нейтрализовал? Уолли покровительственно опустил руку на плечо Дагоберто.

– Разве я об этом говорил? С моей стороны подобное высказывание было бы недопустимым. Это кто-то другой подсказал вам такое решение.

Кловис, шофер Дика Николса, отошел от длинного белого лимузина и направился к парню в черном костюме, стоявшему по ту сторону улицы, близ входа на кладбище. Парень сторожил черный «крайслер», он долго стоял неподвижно, а потом, отойдя от ресторана, перешел поближе ко входу на кладбище и снова застыл, словно статуя. Умеет же человек стоять истукан истуканом!

– Как дела? – окликнул его Кловис.

Парень кивнул в ответ. Так, слегка кивнул. Вблизи он смахивал на черномазого, только посветлее и с примесью чего-то такого китайского, к тому же еще и волосы прилизаны.

– Надоело, да?

Парень не ответил, надоело ли ему стоять у ворот кладбища, словно еще одна статуя. Кловис посмотрел в другую сторону, на ресторан – здоровенное здание с полосатыми тентами вдоль всего фасада и неоновыми огнями на крыше.

– Смахивает на корабль, а? Правда ведь? Мне всегда казалось, он похож на корабль. – Снова обернувшись лицом к странному парню, Кловис принялся втолковывать ему: – Меня зовут Кловис. По-моему, твой босс, один из тех двух парней, которые вышли из этого «крайслера» – или ты работаешь на обоих? – встречается сейчас с моим боссом. – Кловис выждал минуточку, но парень все так же торчал, словно зомби, у металлической решетки, отгораживавшей мертвых от живых. – Ты по-английски-то говоришь? Если не говоришь, чего я корячусь? А если говоришь, что у тебя за пробка в заднице, что ты рта, на хрен, открыть не можешь? Ты хоть понимаешь, что я говорю?

Фрэнклин де Диос улыбнулся в ответ.

– Вот черт! – восхитился Кловис. – Вроде ожил.

Фрэнклин де Диос закивал и сказал:

– Я учил английский с рождения, но я мало пользовался им до последнего времени. Люди, на которых я работаю, не говорят по-английски.

– Ты приехал из Никарагуа?

– Да, оттуда. Я учил испанский, но дома я сперва учил английский и в школе тоже.

– Погоди-ка. Говоришь, ты родом из Никарагуа, но в детстве не говорил по-испански? Как же так?

– Нас потом заставили. Я – мискито. Понимаешь? Я индеец. Сандинисты заставили нас учить испанский, но раньше я учил английский.

– Ты индеец? Взаправду?

– Взаправду.

– Скажи что-нибудь по-индейски.

– Н-ксаа.

– Что это значит?

– «Как дела?»

– Да, ты взаправду индеец, – рассмеялся Кловис.

– Взаправду.

– А почему ты не отвечал, когда я поздоровался с тобой и когда я болтал весь этот вздор?

– Я не знал, кто ты.

– Я сказал тебе, кто я. Ты такой застенчивый? Слышь, а я-то думал, ты из наших. Понимаешь, о ком я? Думал, ты тоже черномазый.

– Да, отчасти. Остальное – мискито.

– А тот парень, на которого ты работаешь, он тоже индеец?

– Нет, он с Кубы, а потом стал никарагуанцем. И тот, второй, полковник, тоже никарагуанец. Мы оба сражались против сандинистов, но каждый сам по себе. Не знаю, почему он не любит сандинистов. Я их не люблю, потому что они пришли к нам, убили людей, животных убили, коров постреляли из автоматов и заставили нас уйти из Мусаваса. Сожгли все деревни мискито и заставили нас переселиться в asentamientos. Это вроде концлагеря.

– Черт, как погано.

– Мы поехали в Гондурас, в такое место Рус-Рус – не слыхал?

– Не, не слыхал.

– Там тоже плохо. Вот я и пошел на войну. ЦРУ знаешь?

– Конечно.

– Они дали нам ружья и показали, как воевать против сандинистов. Хорошие ружья, хорошо стреляют. Но на войне мне тоже не понравилось, и я поехал в Майами – это во Флориде.

– Да уж, на войне мало хорошего. А как ты попал в Майами?

– Сел на самолет. Сказал пограничникам, что потом вернусь, а сам остался.

– Ага, – сказал Кловис, дивясь про себя, как никарагуанский индеец мог проделать все это.

– Но в Майами мне тоже не очень понравилось. Там тоже война, только другая. Один раз меня арестовали, хотели выслать.

По улице в сторону ресторана проехала машина. Свет фар на мгновение выхватил из темноты лицо индейца, а затем его фигура и ворота кладбища вновь отступили во тьму, но Кловис успел убедиться, что этот человек говорит с ним запросто, не набивая себе цену.

– Они хотели тебя выслать?

– Да, но тот человек, на которого я работаю, поговорил с кем надо – не знаю с кем, – и они сказали, все в порядке, а потом мы поехали сюда. Здесь мне нравится. Немного похоже на тот город в Гондурасе, где есть аэропорт. На Майами не похоже. Здесь я мог бы жить. Только деньги нужны, чтобы было на что покупать еду.

– Без денег нигде не обойдешься, – подхватил Кловис. – А что, ты убивал на войне?

– Несколько человек убил.

– Да? Ты был близко, ты мог их разглядеть?

– Кое-кого мог.

– Ты их застрелил?

– Ну да, конечно.

– Со мной никогда такого не было. – Кловис отвел взгляд, посмотрел в сторону ресторана. – Значит, ты водишь машину, и все?

Фрэнклин помедлил с ответом.

– По дому тоже что-нибудь приходится делать? Знаешь, как это бывает: гараж убрать, детей отвезти, и все такое.

– У него нет ни гаража, ни детей. У него только женщины.

– Ага, ясно. Но я вот про что спрашиваю: ты привозишь его, потом ждешь, потом опять куда-то везешь, так?

– Я вожу машину, но мне не часто приходится ждать, – уточнил Фрэнклин де Диос – Бывает, он берет меня с собой. Иногда я один иду на дело.

Повисло молчание. У Кловиса язык чесался спросить: «На дело? Что это значит?» Но тут индеец в свою очередь задал вопрос:

– Тебе нравится человек, на которого ты работаешь?

– Он неплохой, – сказал Кловис – Дерьма в нем много, но тут уж ничего не поделаешь: когда у человека столько денег, он не привык, чтобы ему отказывали.

И тут, легок на помине, мистер Николе показался в дверях ресторана, помахал своему шоферу, и на этом светская беседа оборвалась.

Если Николе не собирался в дороге говорить по телефону и работать, он садился рядом с водителем, оставляя за спиной длинный пустой автомобиль.

– Этот индеец возит одного из тех джентльменов, с которыми вы обедали, – пустился в объяснения Кловис – Он индеец из племени мискито. Сперва он не хотел мне отвечать, молчал, точно деревянный идол из табачной лавки, но потом оттаял. Я ему сказал: «Ты почему молчишь, когда с тобой разговаривают?» – а он ответил, типа, он со мной незнаком, потому и молчит. Вернее, он так сказал: «Я не знаю, кто вы такой». Я ему говорю: «Я тебе уже сказал, кто я такой». Вы можете это понять, мистер Николе? Почему он вдруг сменил пластинку?

– Он сказал, что не знает, кто ты такой?

– Вот именно: «Я не знаю, кто ты такой».

– По-моему, он старался соблюсти вежливость, – сказал Дик Николе. – Он не хотел, чтобы ты узнал, кто он такой.