— Мммммммм…

Передвижные дома оформляют на заводе в самых разных стилях: колониальном, французском деревенском, испанском, викторианском. Но никому ещё не приходило в голову поселиться в трейлере, оформленном как пригородный банк.

Мэй прищурилась от сигаретного дыма и сказала:

— А что, если оплатить постой?

Все воззрились на неё.

— Кажется, я не расслышал одно-два слова, — проговорил Дортмундер.

— Да нет, вы послушайте, — ответила Мэй. — Это место считается пустующим. Выгляни за дверь, и увидишь ещё штук пять свободных стоянок. Почему бы нам просто не остаться в трейлере, а когда утром придёт хозяин, мы возьмём да и заплатим ему, что положено. За двое суток, за неделю вперёд, столько, сколько он пожелает.

— Неплохая мысль, — сказал Герман.

— Точно! — согласилась миссис Марч. — Тогда получится настоящее «Похищенное письмо». Они начнут искать нас и трейлер, а мы будем себе сидеть в трейлере на трейлерной стоянке.

— Не знаю, что это за подчищенное письмо, — сказал Дортмундер, — но знаю, что такое грабёж. Нельзя… нельзя обчистить банк, а потом жить в нём, надо убираться прочь. Так… так все делают.

— Погоди, Дортмундер, — заспорил Герман. — Мы его ещё не обчистили. Мне придётся повозиться с этим чёртовым сейфом. Оставшись здесь, мы сможем подключиться к электросети, и я пущу в ход нормальный инструмент. Тогда я и впрямь вскрою этот греба… ой! Вскрою этот сейф.

Дортмундер хмуро оглядел внутренности банка.

— Здесь я что-то нервничаю, — заявил он. — Вот и всё, что я могу вам сказать. Возможно, я просто старомодный, но тут у меня душа не на месте.

— Ты не из тех, кто сдаётся, — ответила Мэй. — Это не в твоём духе.

Дортмундер почесал голову и снова огляделся.

— Да, знаю, — сказал он, — но это не обычное ограбление, когда входишь, берёшь то, что тебе нужно, и уходишь восвояси. Нельзя же создать видимость домашнего хозяйства.

— На один-то день? — возразил Герман. — Пока я не заберусь в этот сейф?

Продолжавший чесаться Дортмундер вдруг бросил это занятие и сказал:

— А как насчёт подвода коммуникаций? Электричество, сантехника. Что, если для этого им придётся влезть внутрь?

— Сантехника нам не нужна, — ответила миссис Марч.

— Со временем понадобится.

— Они обязаны её подсоединить, — сказала Мэй. — Таковы санитарные правила.

— Ну вот, — проговорил Дортмундер.

— Мы сами всё сделаем, — заявил Герман.

Дортмундер с неподдельной злостью взглянул на него. Всякий раз, когда он сдавал какую-то идею в архив и успокаивался, положив её на полочку с ярлыком «Неосуществимо», кто-нибудь непременно влезал с другим предложением.

— Что значит — сами? — спросил он.

— Возьмём, да и подсоединим всё это, — ответил Герман. — Ты, Марч и я можем сделать это, не откладывая. Сделаем, а когда утром припрётся управляющий, миссис Марч выйдет к нему, или Мэй выйдет к нему, или ещё кто-нибудь выйдет к нему и расплатится. А если он захочет узнать, почему всё уже подсоединено, скажем, что приехали поздно ночью, не хотели никого тревожить и обошлись сами.

— Понимаешь, — добавила Мэй, — если мы разберём конторку, взгромоздим вон ту штуковину на вон ту штуковину и передвинем их вон туда, можно будет открыть дверь, и снаружи никто не заметит ничего необычного. Коридор как коридор, он есть в любом трейлере.

— А всё это можно убрать прочь с дороги, — добавила мать Марча, — взять вон тот стул, вон тот стул и вон тот стул и поставить вот так кружком, и тогда кто-нибудь может стать за дверью снаружи, и что получится?

— Катастрофа, — ответил Дортмундер.

— Нет, уголок для завтраков, — твёрдо заявила миссис Марч.

— Они не смогут обыскать все трейлеры на Лонг-Айленде, — сказал Герман. — Может, легавые и проверят стоянки трейлеров…

— Ты прекрасно знаешь, что проверят, — ответил Дортмундер.

— Но они не станут искать зелёный прицеп с мичиганскими номерами, занавесками на окнах и двумя милыми пожилыми дамами у дверей.

— А если они скажут, что хотят войти?

— Не сейчас, офицер, — ответила Мэй. — Моя сестра только что вышла из душа.

— Кто это, Миртл? — пропищала фальцетом миссис Марч.

— Так, полиция! — гаркнула в ответ Мэй. — Хотят узнать, не проезжал ли тут прошлой ночью какой-то банк.

— Вам могут припаять соучастие, дамочки, — сказал Дортмундер. — И будете вкалывать в прачечной тюрьмы штата.

— Только в федеральной, — поправила его миссис Марч. — Ограбление банка — это преступление государственного масштаба.

— Нас это не волнует, — вставила Мэй. — Мы всё просчитали наперёд.

— Даже и не знаю, сколько людей, говоривших то же самое, я встретил там, за решёткой, — сказал Дортмундер.

— Я остаюсь, и всё тут, — заявил Герман. — Этот чёртов сейф бросает мне вызов.

— Мы все остаёмся, — сказала Мэй и взглянула на Дортмундера. — Ведь правда?

Дортмундер вздохнул.

— Кто-то идёт, — сообщил Герман.

Мать Марча быстренько потушила фонари, и теперь единственным источником света был красный огонёк сигареты, которую курила Мэй. Они услышали гул приближающейся машины, увидели лучи фар, полоснувшие по окнам. Потом мотор заглох, открылась и захлопнулась дверца, а через несколько секунд открылась дверь банка, и Марч просунул внутрь голову.

— Готово? — спросил он.

Дортмундер снова вздохнул, и миссис Марч включила фонарики.

— Залезай, Стэн, — сказал Дортмундер. — Поговорим.

Глава 24

Виктор вещал:

«Стальные глаза Дортмундера оглядели дело его рук. Колёса были под самым полом банка. Голодные, отчаявшиеся люди в надвинутых на глаза шляпах — вся его шайка работала вместе с ним под покровом ночи, чтобы установить эти колёса и превратить безобидный с виду банк в… МАШИНУ АЛЧНОСТИ!

Я сам был одним из этих людей, как уже говорилось в предыдущем рассказе этого цикла, „Колёса страха“»!

И вот настал решающий миг, который безраздельно владел нашим взбудораженным разумом все эти дни, все недели, ушедшие на подготовку.

— Вот он, час воздаяния, — мягко прорычал Дортмундер. — Нынче вечером мы получим всю кубышку.

— Верно, босс, — пылко прошептал Келп, и его испещрённое шрамами лицо сложилось в мерзкую кривую ухмылку.

Увидев её, я едва подавил дрожь. Кабы мои сотоварищи ведали, кто я на самом деле, эта ухмылка приобрела бы совсем другое значение! Если эта шайка отпетых злодеев сорвёт с меня маску, долго я не проживу. Они знали меня как Лефти «Губу» Макгонигла, недавно вышедшего из Синг-Синг, крутого завсегдатая кутузки и недруга закона. Я уже дважды пользовался этим именем, — Макгонигл. В первый раз — чтобы схватить зловещего призрака из кинотеатра под открытым небом, а во второй — чтобы внедриться в кишащие уголовниками пределы самой Синг-Синг, ужасной Синг-Синг, и разгадать тайну убийства нашего стукача, Грустного Грега-Гроба; это приключение позднее было описано в рассказе, озаглавленном «Подонки за решёткой».

И вот я опять Лефти-Губа и выполняю свой долг перед богом, в которого верю, и перед моим народом в качестве ТАЙНОГО АГЕНТА «И-27»!

Никто из негодяев Дортмундера не видел моего истинного лица. Никто не знал моего подлинного имени. Никто не ведал…»

— Виктор!

Виктор подскочил, выронив микрофон. Он резко повернулся вместе с креслом и увидел стоящего в открытом книжном шкафу Стэна Марча, обрамлённого ночной тьмой. Виктор уже успел с головой уйти в своё сказительство и перепугался до ужаса, когда перед ним предстал во плоти один из людей Дортмундера.

Марч шагнул вперёд, с тревогой глядя на Виктора.

— Что-то случилось, Виктор?

— Нет, не-е-ет, — с дрожью в голосе ответил Виктор, качая головой. — Просто ты меня напугал, — неуверенно добавил он.

— Келп сказал, что я, вероятно, найду тебя здесь, — сообщил Марч. — Поэтому я сюда и пришёл.

— Да, конечно, — как дурачок, проговорил Виктор. Опустив глаза, он увидел, что кассета всё ещё крутится, и остановил её. Потом непонятно зачем добавил: — Тут я и есть.