— Несколькими! — передразнил ее Майлс, а затем, понизив голос, обольстительно прошептал: — После тебя у меня не было ни одной женщины.

Не поверив своим ушам, Элизабет решила, что неправильно расслышала.

— Не было… — широко раскрыв от удивления глаза, начала она.

— Мы с братом Рейном переехали в одно из поместий и в порыве ярости выгнали всех женщин, даже прачек. Целыми днями мы фехтовали, а ночами пили и беспрестанно бранили женщин. Рейн первым пришел в себя, увидев посланную женой дочь. Малышка Кэтрин напомнила мне о собственных детях, по которым я начал скучать. На Рождество я вернулся в дом к Гевину и Джудит… — Майлс пригладил рукой волосы. — Раньше я считал, что Гевин слишком суров со своей очаровательной женой, но я никогда не попадался на ее острый язычок. Эта женщина ни на минуту не оставляла меня в покое. Она была безжалостна. Она постоянно напоминал о нашем с тобой сыне, вздыхая, что ее сын никогда не познакомится со своим кузеном. Она даже наняла художника, чтобы тот нарисовал на внутренней стороне моего щита ангела с длинными светлыми волосами, держащего на руках маленького мальчика. Обрати внимание: на внутренней стороне моего щита! Я сказал Гевину, что, если он не примет мер, я сверну его жене шею, но Гевин так долго и от души хохотал, что я больше никогда не заикался об этом. Получив от тебя письмо, в котором говорилось о твоем страстном желании простить меня, Джудит насела на меня с новой силой. — Вспоминая былое, Майлс на какой-то миг закрыл глаза. — Джудит привлекла на помощь еще и Аликс. Аликс разродилась дюжиной песен о двух влюбленных, разлучившихся из-за глупого, тщеславного мужчины, совершенно случайно точь-в-точь похожего на меня. Однажды вечером во время трапезы Аликс начала петь в сопровождении уже двадцати двух музыкантов, рассмешив всех до такой степени, что двое из присутствующих, упав со стульев, сломали себе ребра. Аликс была на высоте.

Рассказ Майлса глубоко потряс Элизабет, она заговорила, с трудом подбирая слова:

— И что же ты сделал? Майлс, вспомнив, поморщился:

— Соблюдая полное спокойствие, я перегнулся через стол и схватил Аликс за горло.

— Нет! — воскликнула в ужасе Элизабет. — Аликс такая крохотная, такая…

— Рейн с Гевином тут же приставили к моей шее обнаженные мечи. В таком положении, намереваясь убить эту хорошенькую маленькую певчую птичку, я вдруг осознал, что со мной не все в порядке. На следующий день Джудит устроила нам встречу. — В его глазах засверкали озорные огоньки. — Встречу, на которой ты просила сэра Гая доставить тебя в ковре.

Элизабет даже не посмотрела на Майлса. Она считала, что сэр Гай на ее стороне, а, оказывается, все это время он, насмехаясь, сообщал обо всем Майлсу. С каким удовольствием эти двое, должно быть, хлопали друг друга по спине, потешаясь над ее желанием соблазнить своего собственному мужа. Что стряслось с ней, женщиной, преисполненной гордости, когда-то на краю обрыва давшей клятву никогда не подчиняться ни одному из мужчин?

— Извини, — прошептала Элизабет, проходя мимо Майлса и направляясь к Роджеру.

Заключив девушку в объятия, Майлс крепко прижал ее к себе. Заметив, что он многозначительно улыбается, Элизабет со всего размаху ударила его локтем по ребрам, услышав, как в награду, вырвавшийся у Майлса стон боли.

— Я тебя ненавижу, Монтгомери! — заорала она ему прямо в лицо. — Ты заставил меня умолять и плакать, отнял у меня мою гордость. — Она попыталась ударить его еще раз, но Майлс прижал ее руки к телу, не давая пошевелиться.

— Нет, Монтгомери, — приближая к ней губы, вымолвил Майлс. — Ты любишь меня. Ты так сильно любишь, что готова ради меня просить милостыню. Я заставил тебя рыдать от страсти, я заставил тебя плакать от любви.

— Ты унизил меня.

— Так же, как и ты меня. — Майлс все еще держал Элизабет в объятиях, а она боролась, пытаясь вырваться. — Все женщины доставались мне с легкостью, и только ты заставила меня потрудиться. Только с тобой я узнал злость, ревность и чувство собственника. Тебя подарили мне, ты моя, Элизабет, и я никогда не позволю тебе забыть это.

— Я никогда… — начала Элизабет, но Майлс прервал ее поцелуем. Как только он коснулся ее губ, она сдалась. Элизабет была не в состоянии ни спорить с ним, ни убегать от него.

Майлс слегка ослабил объятия, дав ей возможность обвить его шею руками и еще крепче прижаться.

— Никогда, никогда впредь не забывай об этом, Монтгомери, — прошептал он ей на ухо. — Ты всегда будешь принадлежать мне — в этом столетии и в следующем. Вечно!

Едва разбирая его слова, Элизабет поднялась на цыпочки, подставляя губы для поцелуя. Она и не догадывалась, как сильно ей не хватало его плоти. Он был единственным мужчиной в мире, которому она могла довериться, единственным, с кем можно было не осторожничать. Долгие годы воздержания проявились теперь в страстном, полном дикой ярости желании. Запустив руку в волосы Майлса, Элизабет притянула его голову к себе.

Раздался низкий, гортанный смех Майлса.

— Что ты там говорила о дереве? Овладеть женщиной, прислонив ее к дереву? — переспросил он.

Майлс знал, чего она ждет от него: не нежного совокупления, а чего-то яростного и звериного, под стать ее настроению. Он принялся в неистовстве срывать с Элизабет одежду, обрывая одной рукой шнуровку ее льняного нижнего белья, а другой стаскивая с себя штаны.

Элизабет не переставала осыпать его поцелуями, долгими и страстными. Прижавшись спиной к дереву, она слегка вздрогнула и впилась зубами в шею Майлса. Майлс поднял Элизабет, вскинул ее ноги себе на пояс, юбка сбилась и путалась между ними, но никому из них не пришло в голову снять одежду до конца. Поддерживая Элизабет за ягодицы, Майлс приподнял ее и с безудержной силой, сравнимой с мощью падающего якоря, опустил прямо на себя.

Вскрикнув, Элизабет уткнулась лицом в шею Майлса, лишь успевая временами глотнуть немного воздуха, в то время как Майлс своими сильными руками ритмично поднимал и опускал ее тело. Голова девушки непроизвольно откинулась назад, и она почувствовала, что готова кричать от переполнявшей ее страсти. От напряжения пот катился по лицу Майлса, и соленые капли падали на Элизабет. Ее волосы стали влажными и, разметавшись, окутали их тела.

Неистовым движением, ввергнувшим Элизабет в экстаз, Майлс прижал ее к себе и, содрогаясь, опустошал снова и снова свою разгоряченную плоть. Тело Элизабет напряглось и потонуло в волнах наслаждения, она почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза. Медленно она спустилась с небес на землю, ощущая невероятную слабость в ногах от этого напряжения, с которым сжимала бедра Майлса.

Откинувшись немного назад, чтобы взглянуть на Элизабет, Майлс нежно погладил ее влажные волосы и поцеловал в висок.

— Я люблю тебя, — ласково произнес он, а затем хитро улыбнулся. — А кроме того, ты лучшая из…

— Понимаю. — Она засмеялась. — Ты вообще-то собираешься опустить меня на землю или хочешь лишить жизни прямо у этого дерева?

Еще раз поцеловав Элизабет, Майлс помог ей встать на ноги и совсем не по-джентельменски, с некоторым чувством превосходства рассмеялся, когда у Элизабет подкосились ноги и он был вынужден подхватить ее, не давая упасть.

— Хвастунишка! — цепляясь за Майлса, выдохнула Элизабет, но все же улыбнулась и поцеловала руку, поддержавшую ее. — Я и правда лучше всех? — с деланным безразличием поинтересовалась она. — Ты все еще находишь меня привлекательной? Даже после рождения ребенка?

— Вполне! — серьезно ответил Майлс. Элизабет рассмеялась, оправила юбки и, стараясь вновь обрести самообладание, направилась вместе с Майлсом к месту, где их ожидал Роджер.

Последующие три дня они по-прежнему находились в пути, и для Элизабет эти дни были наполнены блаженством. Майлс уделял ей все свое внимание. Они держались за руки, негромко разговаривали или заливались хохотом над обычными вещами. Они занимались любовью прямо на берегу ручья, а затем купались в его ледяных водах.