Только если Эньши…

Гиб Аянфаль прислушался к происходящему в соседней комнате и услышал едва приметный гул пыли, через волны почувствовал чьё-то присутствие. Ему вспомнилось, как он сперва ни в какую не хотел принимать этого ребёнка, затем отношения их смягчились, а в последнее время они, кажется, стали друзьями, как и хотел аба. До родства, закреплённого тонкими волнами, оставался лишь какой-нибудь шаг. Гиб Аянфаль поднялся с ложа и направился в соседнюю комнату.

Стебли мягко разошлись перед ним, и он вошёл, вглядываясь в лёгкий полумрак. Комната Эньши оказалась почти такой же, как его собственная. Только всё тут было приспособлено под маленький рост ребёнка, и Гиб Аянфаль вынужден был согнуться, чтобы не упираться макушкой в потолок.

Сам Эньши в это время дремал на ложе, погружённый в волны. Однако, ощутив появление Гиб Аянфаля, он вынырнул и, поднявшись, с любопытством уставился на него.

– Ты зашёл посидеть со мной? – спросил он.

– Да, можно сказать и так, – ответил Гиб Аянфаль, опускаясь на пол, – а то давно не виделись.

Эньши тут же уселся перед ним.

– Ух, что про тебя говорят! – с воодушевлением начал он, – Что только не было слышно в последние дни! И что ты дрался с чёрным стражем, и на тебя напали и унесли в Низ!

– Положим, последнего не было, – остановил его Гиб Аянфаль, – то есть, если честно признаться, в Низу я тоже был. Но сам по своей воле вошёл туда, и так же свободно вышел. Никто меня никуда не уносил! А ты бы поменьше слушал пустые толки!

– А что мне ещё делать? У кого спрашивать? – искренне возмутился Эньши, – Тебя нет. Гиеджи из-за этого злится, а Ае целыми днями занят поисками. Тут только и остаётся, что слушать волны. А что ты делал в Низу?

Гиб Аянфаль жестом остановил его.

– Ты всё узнаешь, я расскажу тебе позднее, – заверил он, – а сейчас я пришёл поговорить с тобой о другом. Это тоже очень важно. Ты ведь не забыл абу Альтаса?

Эньши презрительно фыркнул.

– Глупее вопроса и придумать нельзя! – заявил он, складывая на груди маленькие белые ручки.

– Хорошо, извини, я не так начал, – проговорил Гиб Аянфаль вместе с тем думая, как внятно изложить ребёнку всё, что накопилось у него на душе, не испугав, – Я хотел сказать, что аба старался научить нас другим отношениям, помимо тех, которым учит Голос. Он хотел, чтобы мы помогали, заботились друг о друге не в силу долга асайя перед нуждающимся, но в силу более тонких и тёплых намерений.

– Ты от меня ждёшь какой-то помощи? – сощурив глаза, спросил Эньши.

– Да, – прямо ответил Гиб Аянфаль, – и эту помощь мне может оказать только родич, которому я полностью доверяю. Я хочу передать тебе свои воспоминания, все до единого. Потому что, если со мной что-то случится, если я потеряю память, то я потеряю себя. А ты сохранишь их, и у меня будет надежда найти себя снова. И не только себя, но и тех асайев, которые сейчас живут только в моей памяти.

– Как ты можешь потерять себя? Кто посмеет с тобой это сделать? – спросил Эньши, и в его голосе послышалось искреннее недоумение.

– Так случится, если я попаду в Низ, перестав следовать воле волн, – прямо ответил Гиб Аянфаль, – оттуда я выйду уже другим, и забуду и тебя, и Ае, и Гиеджи. Даже абу Альтаса. Вот какой ужас может случиться.

– Так живи так, чтобы не попадать туда!

Гиб Аянфаль только покачал головой.

– Не могу, – с горечью ответил он, – После всего, что я увидел в эти дни, я чувствую, что что-то сломалось во мне. Аба Альтас, говоря о будущем, часто упоминал Провидение, Голос Гаэ. Так вот: он предупреждает меня, что врата Низа открыты. Я не могу смириться с тем, что я увидел, Эньши. Я должен бороться. А ты, если согласишься, будешь залогом моего права оставаться таким, каким я сам хочу себя видеть.

Эньши, судя по его виду, был потрясён этими словами.

– Разве можно потерять себя? – всё же удивился он, – я не понимаю, как это возможно! Ведь вот он, я, – он протянул строителю свои маленькие руки, – можешь ко мне прикоснуться!

Гиб Аянфаль взял его изящную ладошку.

– Это твои пурное тело и пыль, – ответил он, – а ты сам скрыт под завесой всех волновых отражений. Твои мысли, твои воспоминания – это ты! На твердынях Онсарры есть те, кто может это уничтожить. В волнах тебе о таком не расскажут, а я познал это своей жизнью. Это страшно, Эньши, это самое страшное. Если ты увидишь, что я стану не таким, если я сначала вдруг исчезну на несколько дней, а когда вернусь, не буду помнить ни тебя, ни себя, то это как раз и будет оно. И твоей задачей будет влить мне в сознание мои воспоминания и моё имя. Даже насильно. Не обращай внимания, если я буду сердиться на тебя. Я не буду собой. Я смогу снова вернуться, только если ты всё преодолеешь и внесёшь в меня воспоминания. И тогда мы с тобой снова будем вместе.

Эньши серьёзно посмотрел на него. Гиб Аянфаль ещё никогда не видел на его детском лице столько проницательного понимания, в котором без следа растворилась обычная язвительность. Он невольно вспомнил Хибу. Тот в момент горя обратился к асайю, намного более младшему и просто до наивности неопытному, каким был перед ним Гиб Аянфаль. А теперь он и сам так же обращался к четырёхоборотному ребёнку.

– А как же Ае и Гиеджи? – в тон его мыслям спросил Эньши, – им ты такого не предлагал? Они ведь дольше были для тебя родичами!

– Про то, что мы семья, многие знают, – ответил Гиб Аянфаль, – а твоё имя даже не внесено на карточку. Так будет безопасней. Кроме того, Гиеджи сама испытывает трудности перед лицом волн. А Ае слишком известный патриций. Он на стороне Голоса, и вряд ли одобрит те мысли, которые теперь руководят мной.

Эньши раздумывал некоторое время, после чего решительно поднял глаза.

– Я готов, – коротко сказал он.

– Вот и хорошо, – ответил Гиб Аянфаль, – тогда садись удобней, чтобы передача была спокойна. Я открою тебе всё без остатка. Не знаю, что ещё на Анисане могло бы считаться высшим доверием.

Он усадил ребёнка на ложе, а сам встал на колени перед ним и прижался лбом к его лбу.

– Откроешь сознание?

– Сейчас.

– Я начинаю.

Глаза погасли, в голове начал медленно подниматься вихрь. Он почувствовал, как огромные массы информации пришли в движение и устремились в чужую память. Поток воспоминаний так захлестнул его, что он сам оказался как бы внутри него. Бушующий океан постепенно обратился в невиданных размеров реку и мимо глаз плавно потекла вся его жизнь в обратном порядке. Каждый день, всё, что он помнил, каждая мысль, каждая деталь бытия. Как и всякий асай он помнил всё, мог вернуться внутри своей памяти в любое мгновение прошлого. Теперь эта наиподробнейшая биография воспоминаний будет храниться ещё и в чужой памяти. Он передаст всё, не утаит ничего.

Гиб Аянфаль почувствовал, что и его лоб, и лоб Эньши раскалились от быстрой пульсации пыли. Жизнь, вихрем мчащаяся в чужую память, казалось, была нескончаемой. Его терзало волнение, когда мимо проносилось что-то неприятное, о чём он бы предпочёл умолчать. Но если он хочет спасти себя, то должен принести такую жертву: довериться другому полностью. Он не был уверен, что сделал всё правильно. Передача сознания была сложнейшим волновым процессом, осуществить который могли бы только белые сёстры. А он передавал свою жизнь как одну большую и непрерывную историю, наполненную тончайшими деталями бесчисленных мыслей и эмоций. Но что-то давало ему уверенность – даже так он будет спасён.

Наконец воспоминания оборвались на самом первом, которое вмещало мгновения его пробуждения на руках абы Альтаса. Гиб Аянфаль закрыл сознание и отстранился. Эньши со всё ещё погашенными глазами повалился на бок. Гиб Аянфаль, забеспокоившись о том, не была ли столь большая передача информации опасной для ребёнка, подсел к нему ближе. Эньши некоторое время лежал неподвижно, после чего глаза его ожили, и он устало взглянул на Гиб Аянфаля.

– Как ты? – тут же окликнул его строитель.

– Ничего, – ответил ребёнок, – только мне почему-то подумалось, что твои воспоминания заменят мне видения в сонных волнах.