Кошка и соловей[107]

Поймала Кошка Соловья,
В бедняжку когти запустила
И, ласково его сжимая, говорила:
«Соловушка, душа моя!
Я слышу, что тебя везде за песни славят
И с лучшими певцами рядом ставят.
Мне говорит лиса-кума,
Что голос у тебя так звонок и чудесен,
Что от твоих прелестных песен
Все пастухи, пастушки – без ума.
Хотела б очень я сама
Тебя послушать.
Не трепещися так; не будь, мой друг, упрям;
Не бойся: не хочу совсем тебя я кушать.
Лишь спой мне чтo-нибудь: тебе я волю дам
И отпущу гулять по рощам и лесам.
В любви я к музыке тебе не уступаю
И часто, про себя мурлыча, засыпаю».
Меж тем мой бедный Соловей
Едва-едва дышал в когтях у ней.
«Ну что же? – продолжает Кошка. —
Пропой, дружок, хотя немножко».
Но наш певец не пел, а только что пищал.
«Так этим-то леса ты восхищал? —
С насмешкою она спросила. —
Где ж эта чистота и сила,
О коих все без yмолку твердят?
Мне скучен писк такой и от моих котят.
Нет, вижу, что в пеньe ты вовсе не искусен.
Всё без начала, без конца!
Посмотрим, на зубах каков-то будешь вкусен!»
И съела бедного певца —
До крошки.
Сказать ли на ушкo яснее мысль мою?
Худые песни Соловью
В когтях у Кошки.

Рыбьи пляски[108]

Имея в области своей
Не только что леса, но даже воды,
Лев сoбрал на совет зверей:
Кого б над рыбами поставить в воеводы?
Как водится, пошли на голоса,
И выбрана была Лиса.
Вот Лисынька на воеводство села.
Лиса приметно потолстела.
У ней был мужичок, приятель, сват и кум;
Они вдвоем взялись за ум:
Меж тем как с бережку Лисица рядит, судит,
Кум рыбку удит
И делит с кумушкой ее, как верный друг.
Но плутни не всегда удачно сходят с рук.
Лев как-то взял по слухам подозренье,
Что у него в судах скривилися весы,
И, улуча свободные часы,
Пустился сам свое осматривать владенье.
Он идет берегом; а добрый куманек,
Наудя рыб, расклал у речки огонек
И с кумушкой попировать сбирался;
Бедняжки прыгали от жару кто как мог;
Всяк, видя близкий свой конец, метался.
На мужика разинув зев,
«Кто ты? что делаешь?» – спросил сердито Лев.
«Великий государь! – ответствует плутовка
(У Лисыньки всегда в запасе есть уловка). —
Великий государь!
Он у меня здесь главный секретарь:
За бескорыстие уважен всем народом;
А это караси, все жители воды;
Мы все пришли сюды
Поздравить, добрый царь, тебя с твоим приходом».
«Ну, как здесь и?дет суд? Доволен ли ваш край?»
«Великий государь, здесь не житье им – рай;
Лишь только б дни твои бесценные продлились».
(А рыбки между тем на сковородке бились.)
«Да отчего же, – Лев спросил, – скажи ты мне,
Хвостами так они и головами машут?»
«О, мудрый Лев! – Лиса ответствует. – Оне
На радости, тебя увидя, пляшут».
Не могши боле тут Лев явной лжи стерпеть,
Чтоб не без музыки плясать народу,
Секретаря и воеводу
В своих когтях заставил петь.

Рыбья пляска[109]

От жалоб на судей,
На сильных и на богачей
Лев, вышед из терпенья,
Пустился сам свои осматривать владенья.
Он идет, а Мужик, расклавши огонек,
Наудя рыб, изжарить их сбирался.
Бедняжки прыгали от жару кто как мог;
Всяк, видя близкой свой конец, метался.
На Мужика разинув зев,
«Кто ты? что делаешь?» – спросил сердито Лев.
«Всесильный царь! – сказал Мужик, оторопев. —
Я старостою здесь над водяным народом;
А это старшины, все жители воды;
Мы собрались сюды
Поздравить здесь тебя с твоим приходом».
«Ну, как они живут? Богат ли здешний край?»
«Великий государь! Здесь не житье им – рай!
Богам о том мы только и молились,
Чтоб дни твои бесценные продлились».
(А рыбы между тем на сковородке бились.)
«Да отчего же, – Лев спросил, – скажи ты мне,
Они хвостами так и головами машут?»
«О, мудрый царь! – Мужик ответствовал. – Оне
От сильной радости, тебя увидя, пляшут».
Тут, старосту лизнув Лев милостиво в грудь,
Еще изволя раз на пляску их взглянуть,
Отправился в дальнейший путь.

Прихожанин[110]

Есть люди: будь лишь им приятель,
То первый ты у них и гений, и писатель,
Зато уже другой
Как хочешь сладко пой,
Не только чтоб от них похвал себе дождаться,
В нем красоты они и чувствовать боятся.
Хоть, может быть, я тем не много досажу,
Но вместо басни быль на это им скажу.
Во храме проповедник
(Он в красноречии Платона[111] был наследник)
Прихoжан поучал на добрые дела.
Речь сладкая, как мед, из уст его текла.
В ней правда чистая, казалось, без искусства,
Как цепью золотой,
Возъемля к небесам все помыслы и чувства,
Сей обличала мир, исполненный тщетой.
Душ пастырь кончил поученье;
Но всяк ему еще внимал и, до небес
Восхи?щенный в сердечном умиленье,
Не чувствовал своих текущих слез.
Когда ж из Божьего миряне вышли дому,
«Какой приятный дар! —
Из слушателей тут сказал один другому. —
Какая сладость, жар!
Как сильно он влечет к добру сердца народа!
А у тебя, сосед, знать, черствая природа,
Что на тебе слезинки не видать?
Иль ты не понимал?» – «Ну как не понимать!
Да плакать мне какая стать:
Ведь я не здешнего прихода».
вернуться

107

Басня близка стихотворению Державина «На птичку». Ее написание вызвано цензурным запрещением басен «Рыбья пляска» и «Пестрые Овцы».

вернуться

108

Печатаются две редакции (ранняя – «Рыбья пляска», с. 160). Первоначальный замысел близок басне И. И. Хемницера «Путешествие Льва». Поводом к созданию басни послужило путешествие Александра I по России. Сохранилось предание, из которого следовало, что император остановился в каком-то городе в губернаторском доме. Готовясь к отъезду, он увидел из окна, что на площади приближается к дому довольно большое число людей. На вопрос государя, что это значит, губернатор отвечал, что это депутация от жителей, желающих принести его величеству благодарность за благосостояние края. Государь, спеша с отъездом, отклонил прием этих лиц. После выяснилось, что они шли с жалобою на губернатора, получившего между тем награду.

вернуться

109

Первоначальная, запрещенная цензурой редакция.

вернуться

110

Литературные источники басни – эпиграммы французских авторов Баратона («Плакальщики») и Экушара Лебрена («Проповедь»), а также анекдот в издании «Отрада в скуке, или Книга веселия и размышления» (сб. «Спутник и собеседник веселых молодых людей»): «Один проповедник говорил в деревне проповедь, все слушатели, кроме только одного крестьянина, проливали слезы, другой спросил его: „Для чего ты не плачешь?“ – „Я не этого прихода“, – ответствовал он».

Поводом для создания басни послужило стихотворное послание Вяземского «И. И. Дмитриеву», в котором он поставил Крылова ниже Хемницера и Дмитриева. В. А. Оленина пометила на томе басен Крылова: «На эпиграмму к. Вяземского». По словам Ф. В. Булгарина, Крылов принял суждение Вяземского за общий приговор Карамзина, Дмитриева и Жуковского, поскольку Вяземский находился в близких с ними отношениях. Тогда-то он и написал басню «Прихожанин», имея в виду, что отзыв Вяземского столь суров и несправедлив из-за принадлежности к тому кругу литераторов, в который Крылов не входил, хотя со многими из них сохранял приятельские отношения.

вернуться

111

Платон – митрополит Московский, известный своим красноречием проповедник.