— Нет. Сказал, что все время находится в дороге. Но, впрочем, он записал мой адрес. — Она хрипло хохотнула. — Ладно, пойду посмотрю, что там у них на завтрак. Еще увидимся.

Я почувствовал себя обманутым и все же в какой-то степени оправданным в своих глазах. Возможно, вопросы, которые даже мне в то время казались глупыми, напугали его и заставили сойти с поезда. Если мне удастся заручиться поддержкой отделения ФБР в Лос-Анджелесе, то его можно будет разыскать и снова задать те же вопросы.

Я вернулся в вагон и спросил проводника, взял ли Андерсон с собой багаж.

— Нет, сэр. Он попросил мисс Гриин передать мне, чтобы я сдал его вещи в багажный вагон. Она сказала мне, что через пару дней он приедет в Лос-Анджелес и тогда заберет их. У мистера Гордона был всего один чемодан, и, мне кажется, он взял его с собой.

— Гордон тоже сошел?

— Да, сэр. Меня, признаться, это вполне устраивает.

— Они сошли вместе?

— Не знаю, мистер Дрейк. Но они вышли на станции Гэллуп. И ни один из них не сказал мне ни слова.

Я подумал о трех вариантах помимо того, который уже возникал в моем воображении. Гордон выслеживал Андерсона. Или Андерсон следил за Гордоном. Или же один из них убил другого и был вынужден снять с поезда куль с телом. Реальные мелодрамы и насилие подготовили мое сознание к тому, чтобы не делать резких ходов в мелодраматических и насильственных ситуациях. Мелодраматизм возникшей ситуации усилился, когда я навел справки и выяснил, что никто не видел, как сходили с поезда Гордон и Андерсон.

Мисс Гриин и Мэри вернулись с завтрака вместе, и я спросил мисс Гриин, договорился ли мистер Андерсон заранее, как поступить с его багажом.

— Он оставил для меня записку. Я нашла ее под подушкой, когда проснулась утром. Точнее, не просто записку, а очень приятное письмо.

— Вы уверены, что он сам написал его?

— Конечно. Кто еще стал бы писать мне записку?

— Знаком ли вам его почерк?

— Не уверена. Думаю, что нет. Но убеждена, что это написал он. Он сообщил, что едет в Альбукерк, и просил направить его вещи в Лос-Анджелес.

— Говорил ли он раньше, что собирается сойти с поезда?

— Нет. Я удивилась, когда получила от него записку.

— А где она теперь?

— Записка? Минуточку. — Она пошла в свое купе и начала ее искать. Но вернулась с пустыми руками.

— Записка пропала. Не понимаю. Я держала ее в руках всего час назад.

Чрезмерно накрашенное стареющее лицо скрывало ее мысли. Мне трудно было понять, лжет она или говорит правду. Все, что она говорила или делала, казалось искусственным, было несколько смещено по оси нормального человеческого поведения. У нее постоянно дрожали руки, как будто ее нервная система претерпела небольшое, но непоправимое нарушение. Оживленный труп, некоторые ткани которого уже разложились, наверное, двигался бы и говорил так, как это делала она, и у него, вероятно, был бы такой же вкус к одежде.

Мисс Гриин опять занялась чтением журнала о любовных похождениях. Я направился в свое купе и сел рядом с Мэри.

— Мисс Гриин спрашивает, не случилось ли чего, — сообщил я ей негромким голосом. — Если ты такой же вопрос задашь мне, то я скажу: что-то случилось с ней самой.

— Что ты имеешь в виду? Она человек такого типа, который весь на виду. Невежественная женщина, где-то разжившаяся деньгами и не знающая, как их использовать.

— Правильно, но как она достала эти деньги? — Я повернулся и посмотрел на мисс Гриин. Ее поблекшие, похотливые глаза были прикованы к страницам журнала.

— Может быть, она выиграла в лотерею, — предположила Мэри со смехом. — Не давай слишком большого простора своему воображению, Сэм. Она — жалкая старая карга. Мне кажется, что я разбираюсь в женщинах, и именно такой представляется она мне.

— К тому же она установила довольно дружеские отношения с Андерсоном. У меня начинало складываться впечатление, будто вокруг него творится что-то странное. И вот теперь он пропал из виду. Слишком много людей пропадает, как будто проваливаются сквозь землю. И Гордон исчез.

— Гордон?

— Мужчина, который следил за тобой вечером в вагоне-ресторане. Минувшей ночью он сошел с поезда.

— Разве в этом есть что-то дурное? Может, у него были для этого вполне веские основания...

— Может, и были, но что-то не очень верится. Вел он себя подозрительно.

— Сэм, у тебя все вызывают подозрение. Не слишком ли сильное впечатление произвела на тебя вся эта история?

— Ты права, произвела. Разве тебе непонятно, что мы оба по уши увязли в этом деле? Следующим, кто провалится в потайной люк, можешь оказаться ты или я. Я туда уже чуть не провалился.

— Я знаю это. — Она подалась ко мне и положила свою крепкую белую руку на мое колено. — Тогда зачем с такой настойчивостью ты подставляешь свою голову опасностям?

— Я чувствую приближение неприятностей и считаю, что нельзя уклоняться от встречи с ними. Хочу за что-то уцепиться.

— А если цепляться не за что?

— Минуту назад ты сказала, что я зря подставляю голову. А теперь говоришь, что не за что уцепиться и все это плоды моего воображения. Правда, женщина и не должна рассуждать логически.

— Может быть, в моих рассуждениях и в самом деле мало логики. Я полагаюсь на чувства. А чувства подсказывают, что тебе лучше забыть об этом деле.

Но я не мог забыть. Как и она. Нервы и у меня были натянуты, я чего-то ждал, но не знал, что предпринять. Я постарался полнее воспользоваться долгим и спокойным днем.

Мы читали, время от времени вели интимные беседы. Поезд тащился по земле штата Аризона; промчался над Колорадским ущельем, извиваясь, вошел в последнее большое нагромождение гор, спустился через голубоватый просвет на прибрежную равнину Калифорнии, в царство зелени.

В половине одиннадцатого вечера он сделал последнюю остановку на вокзале в Лос-Анджелесе, и мы вместе вышли из вагона. Идя вверх по длинному крутому туннелю, я испытывал какое-то новое для себя чувство. Это напоминало карабканье из тесного маленького ада в сторону непредсказуемого хаоса. Даже мои собственные намерения были непредсказуемы, но в последний момент я все же решился.

— Поеду в Санта-Барбару, — сказал я Мэри у стойки багажного отделения.

— Но ты говорил, что поедешь со мной в Сан-Диего! — На ее щеках выступили пятнышки от охватившего раздражения. Меня тоже разозлила ее хозяйская интонация.

— Нет, я не поеду. Могу встретиться с тобой в Диего завтра вечером.

— Зачем, разреши спросить, понадобилось ехать в Санта-Барбару?

— Я поеду туда, чтобы повидаться с Лаурой Итон. С девушкой, которой Хэтчер адресовал письмо.

Мэри взяла меня за руку и отвела в сторону от толпы у стойки выдачи багажа.

— Сэм, пожалуйста, не уезжай. Останься сегодня со мной в Лос-Анджелесе.

— Уж не ревнуешь ли ты к девушке, которую я в глаза не видел?

— Я ни к кому не ревную. Просто не хочу, чтобы ты ездил в Санта-Барбару. Я боюсь.

— Боишься чего?

— Того, что может с тобой случиться. Ты не должен мотаться по всей стране и нарываться на неприятности.

— Мне не надо искать неприятностей. Они сами уже давно обрушились на меня. Я хочу знать содержание того письма, а для этого мне надо съездить в Санта-Барбару.

— А если мне это не нравится, то я могу просто проглотить эту пилюлю, — произнесла она с вызовом и отпустила мою руку. Я почувствовал себя очень одиноко.

Я расстался с Мэри на стоянке такси. Она не сказала мне даже "до свидания". Я переадресовал свой чемодан в Сан-Диего и сел на поезд, идущий в северном направлении. Поездка на расстояние в сто миль в сидячем вагоне была не из приятных. Да и вообще уже надоело трястись в поезде. Меня переполняли противоречивые чувства. Неприятно было оставлять Мэри одну на вокзале, но незаконченное дело влекло. Я не мог успокоиться, пока чего-то не достигну, и единственное полезное предприятие, которое я мог придумать, заключалось в том, чтобы съездить к Лауре Итон, кем бы она ни оказалась.