Теперь она стала другой, казалась посвежевшей, потому что на лицо положила слой пудры, оживила румяна на щеках, подкрасила тонкие губы. Подложив за спину подушку, она сидела на кровати.

Благодарная, она слабо улыбнулась ему, и он сразу все понял. Кофе и рогалики он поставил на стул, так, чтобы она могла достать.

— Ты добрый… — сказала она.

Он не был добрым. Она не спускала с него глаз. Они оба думали об одном и том же. Ей было страшно. Он выдвинул ящик ночного столика, и, как он и думал, ампулы там не оказалось, но лежал шприц с еще мокрой иглой.

С умоляющей гримасой она пробормотала:

— Не сердись на меня.

Он не сердился Он на нее даже не сердился. И немного спустя, в то время как она пила кофе, он обнаружил под чердачным окном пустую ампулу, блестевшую на покатой крыше.

Отъезд из Ниццы произошел так же просто, как и из Парижа Не было ни споров, ни раздумий.

Около десяти часов г-н Монд бесшумно закрыл дверь, спустился на четыре этажа и тихо постучал в номер Жюли. Стучать пришлось несколько раз.

Сонный голос недовольно спросил:

— Что еще?

— Это я.

Он слышал, как она босиком подошла к двери, открыла. Затем, не глядя на него, с полузакрытыми глазами, нырнула в теплую постель. И чуть ли не засыпая, но, что было видно по ее лицу, силясь удержаться на поверхности яви, спросила:

— Ну, что тебе?

— Не могла бы ты немного побыть наверху? Я должен выйти.

И Жюли, сонная, любезно выдохнула:

— Подожди минутку.

Он знал, что в последний раз видит ее в интимности вульгарных терпких запахов. Постель была теплой. Белье, как обычно, кучей валялось на коврике.

— Дай мне стакан воды…

Хоть в стакане для полоскания зубов — ей было все равно. Она встала, спросила как во сне:

— Что-то не так?

— Нет, все в порядке. Она спит. Мне кажется, лучше не оставлять ее одну.

— Как скажешь. Мне одеться?

— Не обязательно.

Она не надела ни чулок, ни трусиков, вообще никакого белья. Набросила на голое тело фланелевый халатик, сунула босые ноги в туфли на высоком каблуке. Однако же наклонилась к зеркалу, попудрила блестевшее лицо, подкрасила губы, причесалась.

— Что ей сказать, если она проснется?

— Что я скоро вернусь.

Покорная и ленивая, она поднялась по лестнице, в то время как он спустился вниз и зашел в пивную. В это утро он надел не серый костюм человека ночи, а более элегантный: серые шерстяные брюки и темно-синий пиджак, который Жюли заставила его купить в первый день.

Попросив соединить его с Парижем, он снова зашел в пивную, где хозяин подсчитывал выручку.

— Уезжаете?

Для него, как и для Жюли, это было совершенно очевидно.

Разговор по телефону оказался длинным. Доктор Букар на другом конце провода рассыпался в бесконечных восклицаниях. Г-н Монд, знавший его как тугодума, по несколько раз повторял все свои указания.

Потом он отправился в магазин, где покупал себе костюм, и взял другой, более корректный, более свойственный г-ну Монду, который ему обещали подогнать днем.

Когда он вернулся в гостиницу, обе женщины мирно сидели на кровати.

Как только он вошел, они замолчали. Странно, но взгляд Жюли стал уважительнее, послушнее.

— Мне одеваться? — спросила Тереза почти игриво. И добавила, надув губы:

— Может, пообедаем втроем? Ничем серьезным это теперь не угрожало. Он согласился на все их прихоти, включая довольно роскошный ресторан и меню, которое подошло бы, скорее, для банкета. Время от времени в глазах Терезы вспыхивало беспокойство, лицо морщилось. В конце концов она, дрожа, спросила:

— У тебя есть еще?..

В кармане у него была одна ампула, и в кафе он передал ее Терезе. Хорошо зная, что у него в сжатой руке, она схватила сумочку и бросилась в туалет.

Жюли, проследив за ней глазами, уверенно сказала:

— Ей повезло.

— Да.

— Если бы ты знал, как она счастлива! А что она говорила о тебе сегодня утром…

Он не улыбнулся, не нахмурился. В гостинице его ждал телеграфный перевод от Букара. Снова оставив женщин вместе, он вернулся к портному, потом зашел на вокзал, заказал билеты. Поезд уходил в восемь. На вокзале Жюли хотелось и смеяться, и плакать.

— Для меня все это так странно! — сказала она. — Ты будешь изредка вспоминать обо мне?

Г-н Монд и Тереза сели в поезд, поужинали в вагоне-ресторане, потом отправились к себе в купе.

— Дашь мне вечером еще одну, а?

Он вышел в коридор, чтобы не видеть — он его предугадывал — сухого, короткого, почти профессионального жеста, которым она кололась в бедро.

Все еще остерегаясь ее, он предложил ей верхнюю полку. Сам же почти не спал, часто внезапно просыпаясь.

Он был совершенно спокоен и здравомыслящ. Заранее подумал обо всем.

Перед отъездом даже предупредил инспектора полиции, что увозит Терезу в Париж.

На следующее утро, на вокзале, их ждал другой город, и д-р Букар махал рукой на перроне.

Г-н Монд и Тереза шли вдоль поезда, со всех сторон их толкали. Взять его под руку она не решилась и была удивлена, что кто-то пришел их встречать.

— Извини. Я на минутку.

Искоса наблюдая за ней, он обменялся несколькими фразами со своим другом, которому не удавалось скрыть изумления.

— Иди сюда, Тереза. Позволь тебе представить моего доброго приятеля доктора Букара. Она насторожилась.

— Прежде всего, давайте выберемся из толпы.

Когда они вышли из вокзала, Монд направился к такси, усадил ее. Сел и доктор.

— До скорого. Можешь довериться ему. Он отвезет тебя не туда, куда ты думаешь.

Пока Тереза собиралась закричать о предательстве, начать отбиваться, машина уже тронулась.

— Не бойтесь ничего, — говорил смущенный Букар. Норбер позвонил мне и попросил снять для вас приличную квартиру. Мне повезло: я сразу нашел такую в Пасси. Вы будете у себя дома и вольны делать все, что угодно.

Надеюсь, у вас будет все…

В заостренных чертах Терезы читалось удивление, смешанное с яростью.

— Он обещал вам что-то еще?

— Нет.

— Что он сказал вам?

— Ничего. Не знаю.

Она кусала губы, злясь на себя за свою глупость. В поезде, когда запахло Парижем, она коснулась руки г-на Монда и чуть было не разрыдалась, даже хотела в знак благодарности броситься перед ним на колени. Они стояли в коридоре, и помешало ей только присутствие одного из пассажиров.

— Я просто идиотка, — презрительно выдохнула она. Она решила, что он вернулся из-за нее!

В десять утра, прежде чем ехать на улицу Балю, г-н Монд вышел из такси возле Центрального рынка и пешком направился к складам на улице Монторгейль. Утро было пасмурное. А может, в Париже так всегда и было, пока он находился на юге? Без солнца все вокруг виделось более четко, более обнажено. Резко выделялись контуры.

Из подворотни выезжал грузовик, и г-н Монд, пропуская его, отошел в сторону. Оказавшись в застекленном дворе, он повернул направо, заглянул в конторку, которую делил с г-ном Лориссом. Того от волнения затрясло, он беспрестанно повторял:

— Господин Норбер!.. Господин Норбер!..

Он заикался, потом, вдруг смутившись, представил человека, на которого г-н Монд не обратил внимания — тот сидел на его собственном месте:

— Господин Дюбурдье, администратор, которого банк…

— Понятно.

— Если бы знали, в каком положении…

Монд слушал, смотрел. Все это, включая и Лорисса, и администратора в черном — точь-в-точь служащий по» коронного бюро — походило на утрированную фотографию. Потом, к крайнему изумлению г-на Лорисса, оборвал разговор и вышел из кабинета.

В последней по коридору комнате конторы он через стеклянную дверь увидел сына. Тот поднял голову, тоже увидел его и, открыв рот, разом вскочил.

Открывая дверь, г-н Монд заметил, что Ален побледнел, покачнулся и стал падать. Он подбежал к сыну, когда того уже укладывали на пыльный пол и хлопали по ладоням.