Услышав, что возвращается Дэлтон, герцог сдернул сорочку, и торопливо накрыл Салену еще одним полотенцем.

– Вот бренди, ваша светлость, – сказал Дэлтон, ставя на столик бокал, – и два полотенца. Я сейчас принесу еще.

– Неси.

Когда Дэлтон ушел, герцог заботливо вытер Салене волосы и заметил, что они вовсе не были распущены, как он сначала подумал. В них еще оставались шпильки, и прическа, несомненно, была сделана рукой умелого парикмахера. Даже морская вода не разрушила ее окончательно.

«Еще одна тайна», – подумал герцог. Волосы у девушки оказались очень светлыми, и ему вдруг стало интересно, какого цвета у нее глаза.

«Наверное, голубые», – сказал он сам себе.

Девушка все еще была без сознания, когда вернулся Дэлтон с целой охапкой полотенец. Герцог сказал ему:

– Расстели полотенца на кровати и принеси бутылки с горячей водой. Она очень замерзла.

Камердинер расстелил большое полотенце на простыни и маленькое – на подушке.

– Укройте ее пока чем-нибудь, ваша светлость, а я мигом.

С этими словами Дэлтон выбежал из каюты. Герцог подождал, пока он удалится, и только тогда поднял Салену на руки.

Почему-то ему не хотелось, чтобы кто-то, кроме него, видел ее обнаженной. Перекладывая девушку на кровать, он еще раз поразился ее легкости.

«Как кто-то посмел избить такое хрупкое создание?» – подумал герцог.

И тут же спросил себя: а что, если муж уличил ее в измене?

Но даже если и так – все равно столь грубое и жестокое наказание мог придумать только мерзавец.

Уложив Салену на кровать, герцог укрыл ее полотенцем, а сверху еще простыней и одеялом.

Бледность ее щек могла сравниться с белизной простыни, и герцог подумал, что, может быть, лучше не тревожить девушку, но потом он испугался, что, если не привести ее в чувство сейчас, она может впасть в коматозное состояние.

Приподняв ей голову, он поднес к ее губам бокал с бренди и настойчиво произнес:

– Очнитесь! Очнитесь и выпейте это! Почему-то ему казалось, что она вот-вот придет в себя, только ей надо немного помочь.

Его предположения оказались верны: веки ее слегка дрогнули, и, почувствовав у своих губ бокал, она сделала слабую попытку отвернуться.

– Пейте! – повелительно сказал герцог. Салена была слишком слаба, чтобы сопротивляться. Она сделала несколько глотков и, переведя дыхание, попыталась поднять руку, чтобы отстранить бокал.

– Лежите и пейте! – приказал герцог.

– Н-нет!

Голос ее был очень слаб. «Удивительно, – подумал герцог, – как она вообще нашла в себе силы выговорить это слово».

Он настойчиво держал бокал возле ее губ. Превозмогая себя, она сделала еще несколько глотков, и наконец ее глаза открылись.

Она с ужасом посмотрела на герцога и вся напряглась, почувствовав его руку у себя под головой.

– Все хорошо, – сказал он успокаивающе. – Вы в безопасности.

– Н-нет! – вновь с трудом прошептала она. – Нет… нет! Позвольте мне… умереть!

– Слишком поздно, – ответил герцог и осторожно опустил ее голову назад на подушку.

Она пристально смотрела на него, и в ее глазах по-прежнему стоял ужас, но герцог не мог сказать наверняка, видит ли она его или перед ее внутренним взором стоит то, что напугало ее до такой степени, что она бросилась в море.

– Вы в безопасности, – повторил он. – И может быть, скажете мне, откуда вы взялись и куда вас отвезти?

Она молчала. Герцог подумал, что она его просто не услышала, и спросил по-другому:

– Наверное, для начала вам лучше сказать, кто вы? Как вас зовут?

– Са… ле… на, – медленно, по слогам произнесла она.

– А дальше?

Она вскрикнула, но так тихо и слабо, что этот звук был больше похож на писк новорожденного котенка, и закрыла глаза, словно хотела вновь потерять сознание. Герцог увидел, что она дрожит.

Герцог никогда еще не видел человека в таком состоянии и не знал, как себя с ней вести.

И он терялся в догадках, что могло испугать ее до такой степени. Конечно, побои – это ужасно, но герцог понимал, что одних побоев недостаточно, чтобы довести – пусть даже очень хрупкую и юную – девушку до такого состояния.

Он молчал, размышляя. Салена, словно желая посмотреть, не ушел ли он, приоткрыла глаза.

Увидев, что он никуда не делся, она вновь вся напряглась и вжалась в кровать, как будто хотела исчезнуть.

– Вас никто не обидит, – тихо сказал герцог. – И здесь нет ничего, что могло бы вас напугать.

Он не был уверен, что она его поняла. На ее лице было только выражение ужаса, и зрачки так расширились, что казались черными.

Появился Дэлтон с двумя бутылками горячей воды.

– Я положу бутылку в ногах молодой дамы, ваша светлость, – сказал он, протягивая другую бутылку герцогу.

Очень осторожно герцог, приподняв простыню и одеяло, положил бутылку рядом с Саленой.

– Так вам будет теплее, – сказал он. – Вы, наверное, замерзли в воде.

Она вздрогнула так, словно герцог положил рядом с нею змею.

«Что бы с ней ни случилось, – подумал герцог, – это было что-то ужасное».

Он внимательно посмотрел на Салену, отметив ее детское, похожее на цветок лицо, ее огромные, широко расставленные глаза и идеальные очертания дрожащих губ.

«Тот, кто посмел избить ее, – свинья! – с негодованием подумал герцог. – С удовольствием дал бы ему попробовать его же лекарства!»

Дэлтон поднял с пола мокрые полотенца и пропитанную водой ночную сорочку.

Уже выходя из каюты, он остановился и сказал:

– Не разрешит ли ваша светлость принести юной леди одну из ночных сорочек ее светлости? Она будет немного велика, но, я уверен, в ней юной леди будет значительно удобнее.

– Хорошая мысль, Дэлтон, – ответил герцог. – Но пока не стоит ее тревожить. А сорочку ты все-таки принеси – и еще платье и тапочки.

Герцог подумал, что есть какая-то злая ирония в том, что он без зазрения совести использует вещи Имоджин: ведь почти все они были куплены на его деньги.

Салена лежала, полузакрыв глаза, но герцог не сомневался, что она наблюдает за ним.

Так следят за свирепым животным и боятся отвести взгляд, чтобы оно не застало врасплох.

Герцог отошел в дальний угол каюты, чтобы хоть немного ее успокоить, и оттуда сказал как можно дружелюбнее:

– И все же мне нужно знать, что вы намерены делать. Капитан положил яхту в дрейф, чтобы подобрать вас, и теперь ждет от меня приказа, куда направить корабль.

Он говорил медленно, как с ребенком, и чувствовал, что на сей раз она прекрасно понимает его слова. Не дождавшись ответа, он снова спросил:

– Вы желаете вернуться в Монте-Карло?

– Нет! Нет!

Без сомнения, в ее голосе прозвучал неподдельный ужас.

– Тогда куда же?

– Прочь…..

Это было сказано так тихо, что герцог едва расслышал.

– Очень хорошо, – сказал герцог. – Но мы и так плывем прочь от Монте-Карло, и, поскольку у вас нет других предложений, я возьму вас с собой в Танжер, там у меня вилла. Плавание займет несколько дней, и за это время вы, может быть, немного расскажете о себе.

Салена не ответила, и герцог направился к двери.

– Попытайтесь заснуть, – сказал он, уже выходя. – Утро вечера мудренее.

Она по-прежнему не отвечала. Герцог погасил все лампы, кроме ночника у изголовья кровати, и вышел, но тут ему пришла в голову тревожная мысль.

Эта девушка так стремилась покончить с собой – не исключено, что она повторит попытку, когда у нее будет достаточно сил, чтобы встать.

А сейчас она так слаба, что быстро утонет.

Герцог шагнул назад и осторожно закрыл дверь на защелку.

Защелка была с секретом – такими были снабжены все помещения на «Афродите». Тот, кто секрета не знал, не смог бы открыть ни одну дверь.

Герцогу было известно по опыту, что, когда судно стоит в бухте, проникнуть на него, несмотря на охрану, не представляет особого труда, и эти защелки служили мерой предосторожности против воров.

Этот механизм герцог придумал сам, и на яхте, кроме них, было немало других приспособлений, которые делались по специальным заказам.