— С ними у нас все в порядке, — заметил Азир.

— Ну да, только в основном у вас снимают комнаты проститутки и их сутенеры.

— Ничего об этом не знаю.

— Сколько здесь белых сутенеров?

— Белые, черные, у нас останавливаются разные люди.

— Ага, равные права для всех… А как насчет шлюх?

— Здесь, в «Шелби Армс», у нас нет шлюх.

— Но если бы сюда вошел белый мужчина, вы бы обратили на него внимание, правда? Белый мужчина в десять утра.

— Сюда ходят белые мужчины в любое время дня. Белые и черные.

— Конечно, мужчины сюда ходят самые разные. Но этот белый человек навещал единственного белого жильца в вашей дыре… Неужели вы бы это не заметили?

— Я замечаю все, что здесь происходит.

— Но вы не заметили?..

— В тот день я не дежурил, — сказал Азир.

Человек, который дежурил в дневную смену в «Шелби Армс» в пятницу, двадцать пятого марта, был тридцативосьмилетний черный мужчина по имени Абдул Шакут.

Блум нашел его в комнате, которую он снимал недалеко от гостиницы. Дом был построен для одной семьи, но его частично перестроили, чтобы пускать жильцов. В комнату Абдула был отдельный вход. Жилище это было небольшое: там стояла кровать, маленький комод, кресло и стол у окна. У стола стояли два стула, небольшая плитка, холодильник, лампы, керосиновый обогреватель, который использовался, когда ночью было холодно, и небольшой телевизор. В маленькую ванную комнату вела отдельная дверь. Когда Блум пришел к нему, на постели сидела белая девушка в комбинации и читала журнал. Он решил, что ей было лет шестнадцать. Абдул сказал, что это его жена.

— Вы дежурили в «Шелби Армс» в прошлую пятницу в десять утра? — спросил Блум.

— Да, была моя смена. Это — моя вторая работа. Я еще работаю посыльным в «Хайятте».

— Туда приходил белый мужчина и спрашивал мистера Торренса? Вы узнаете этого мужчину? — спросил Блум и показал Шакуту фото Мэттью.

— Да, я его видел.

— Когда?

— В прошлую пятницу около десяти утра.

— Он интересовался Питером Торренсом?

— Я сказал, что он находится в комнате тридцать семь.

— И что потом?

— Он поднялся наверх. Лифт, как всегда, не работал, и ему пришлось идти пешком.

— Когда он спустился вниз?

— Без четверти одиннадцать.

— Значит, он там пробыл почти час?

— Примерно минут сорок пять.

— Он что-нибудь вам сказал, когда уходил?

— Нет.

— Спасибо.

Они ненадолго ушли из больницы, чтобы перекусить. Фрэнк ел гамбургер и запивал его кокой. Патриция безразлично погружала ложку в стаканчик с йогуртом. Она рассказала ему о том, что сказал ей Мэттью. Она сообщила об этом доктору Спинальдо, и тот посчитал, что это хороший признак. Фрэнк был настроен скептически.

— Всего одно слово?

— Да, но оно прямо относилось к тому, о чем я с ним говорила.

— Значит, вы считаете, что он вас понял?

— Да, и что-то сказал мне в ответ.

— Ну да.

— Ну, когда люди отвечают на ваши слова.

— Угу.

— Так, как вы делаете это сейчас.

— Да, да. Надеюсь, что это так. Вы говорили с Блумом?

— Сегодня утром нет. Он отправился расследовать убийство Торренса.

— Вы считаете, что они связаны?

— Не знаю.

— Потому что за ним по следу шел Мэттью. Вы так думаете?

— Если судить по тому, что сказал Блум, то — да.

— Он хорошо работает.

— Да.

— И обо всем нас информирует.

— Да. Интересно, что удалось узнать Мэттью?

— Если бы мы это знали!

— Да. Я просмотрела все бумаги в его столе, проверила все папки, и вообще проверила все в кабинете, чтобы найти что-нибудь важное для нас. Мы долго работали вместе, и я знаю методы его работы. Он очень аккуратный человек. Я не знаю, известно ли вам, но он всегда все записывает по делу, которое ведет.

— А где же записи по этому делу?

— Ну, остался его ежедневный календарь…

— Да, но это не так много…

— Вы хотите сказать… что он мог что-то продиктовать?

— Ну да, или просто записать. Я не верю, чтобы ничего не осталось.

— Вы проверили у Синтии?

— Да. На прошлой неделе он забегал на несколько минут в контору. Ничего не диктовал и ничего не печатал. Ничего!

— Он, наверное, только все еще готовил и старался все сведения собрать воедино.

— Наверно, вы правы.

Фрэнк вздохнул, взял бокал с кока-колой и начал медленно покачивать его и поболтал в нем соломинкой.

— Все равно странно, что нет никаких записок.

— Да, — добавила Патриция и покачала головой.

Она набрала в ложку йогурт и стала подносить ее ко рту, но потом остановилась на полпути, широко раскрыв глаза. Фрэнк решил, что она увидела в ложке волос или жучка.

— Он сказал не «сумасшедшие», а «заметки»![4]

Патриция так же хорошо знала дом на Виспер Ки, как и свой собственный. Когда они стали встречаться, Мэттью дал ей ключ от дома. Сейчас она открыла им дверь. В доме было тихо и пусто. Она дождалась Фрэнка, а потом закрыла входную дверь.

— Где мы начнем поиски? — спросил он.

— В его кабинете.

Она повела его через гостиную в заднюю часть дома, где Мэттью устроил себе кабинет.

Через открытую дверь спальни она увидела, что он не убрал постель. Это на него не похоже. Наверное, в прошлую пятницу Мэттью очень спешил. Фрэнк тоже это заметил. Он ничего не сказал, но Патриция вспомнила, что описала своего партнера как аккуратного человека. Они вошли в кабинет.

Комната была небольшой, со столом и книжными полками из тикового дерева, где стояли законы штата Флорида и книги известных криминалистов. На столе стоял телефон с автоответчиком, а на специальной подставке помещался факс. На той же подставке стояла фотография Джоанны в рамочке.

На стене висела карикатура какого-то художника из «Калуза Геральд Трибюн», которую он набросал, когда Мэттью занимался делом Мэри Бартон. Там он допрашивал свою клиентку, которая на рисунке походила на ведьму. Подпись под рисунком гласила: «Скажите нам, мисс Бартон, вы не умеете летать на метле?»

На той же стене висел в рамочке заголовок передовицы об оправдании, которого удалось добиться Мэттью в деле под названием «Дело трех слепых мышек». Это было то самое дело, которым он занимался, когда Патриция встретилась с ним впервые. Когда она увидела заголовок, то чуть не прослезилась.

Казалось, что Фрэнк не мог заставить себя коснуться чего-либо в этой комнате.

Патриция глубоко вздохнула, открыла верхний ящик стола, и они вместе начали искать.

Заметки были разрозненными и часто несвязными, написанными второпях почерком, который очень сложно разобрать, только сам Мэттью мог разобраться в этих каракулях. Но Патриция и Фрэнк все-таки нащупали ту нить, по которой двигался Мэттью…

Он старался обозначить одинаковые временные рамки.

Он выделил год, когда Уилла Д’Мот начала работать в цирке. Год, когда она вышла замуж за Питера Торренса, год, когда родилась Мария Торренс, год, когда Питер удрал с милейшей Эгги, год, когда к цирку «Стедман энд Роджер» присоединилась Джинни Лоусон, год, когда ограбили трейлер Уиллы, и год, когда она была убита.

Его заметки велись сразу в шести направлениях, обозначая отношения между Уиллой и Берни Хэйлом, Торренсом и Эгги, Уиллой и Дейви Шидом, Уиллой и Джинни, Джинни и двумя маленькими девочками, работавшими в номере Уиллы, и, наконец, связь между дочерью Уиллы — Марией и Дейвом Шидом.

Он составил поминутный график того трагического утра три года назад.