– Безнадежно, – ответил он то, что я и так чувствовал сердцем. – Оба мертвы. Опусти лук.

– Не раньше чем он бросит меч. – Ильмо был моим лучшим другом столько лет, что и не сосчитать. Глаза мне застили слезы. – Они мертвы. Значит, я остаюсь командиром? Старший по званию из выживших, так? Мой первый приказ: мир! Немедля! Все это сделала она! Она отдала свою силу ради этого мира! И никто не посмеет ее коснуться. Пока я жив. – Тогда мы это изменим, – проговорил Ворон. И двинулся вперед – Чертов упрямый осел! – взвизгнул Одноглазый, бросаясь к Ворону.

За моей спиной послышались шаги Гоблина. Слишком поздно. В Вороне было куда больше сил, чем можно было подозревать. И его подстегивало безумие.

– Нет! – заорал я. И спустил тетиву. Стрела пронзила бедро Ворона. Ту самую ногу, на которую он якобы хромал. Он упал с изумленным видом. Меч его отлетел футов на восемь. Лежа в грязи, Ворон смотрел на меня, не в силах поверить, что я в кои-то веки не блефовал.

Мне и самому трудно было в это поверить. Кожух завопил и попытался кинуться на меня. Я, не глядя, огрел его луком по голове. Мальчишка отбежал и захлопотал над Вороном Снова тишина и молчание. Все смотрели на меня. Я закинул лук за спину.

– Заштопай его, Одноглазый.

Я прохромал к Госпоже, опустился на колени, взял ее на руки – для владычицы мира она была страшно легкой и хрупкой – и последовал за Молчуном к городским руинам. Бараки еще горели. Странное зрелище мы представляли, с женщинами на руках.

– Вечером отрядный сбор, – рявкнул я оставшимся в живых братьям. – Явиться всем.

Я не поверил бы, что способен на такое, пока не сделал сам. Но я нес Госпожу на руках до самого «Синелоха». И пока не опустил ее наземь, лодыжка меня не беспокоила.