Она говорила больше часа. Под конец, когда очаг уже начал затухать, пришло время рассказать о конце города и гибели Регера. И лишь тогда Пандав вспомнила сон, который увидела в храме Ках в Ли. «Твоя крепкая и прочная гробница, — сказала ей девушка-эманакир. — Он был в ней, когда обрушилась волна». И, рассказав о разрушении (которого никогда не видела) своего города, так и не захотевшего принадлежать ей, и о женщине, которая изрядно понимала в колдовстве, если умела хотя бы половину того, о чем подозревала Пандав, закорианка осознала, что говорит:

— Но кое-кто уверял меня, Тьиво, что твой сын пережил потоп. Это может оказаться и неправдой. Ты — ведьма. Может быть, ты способна выяснить, жив ли он.

Однако Тьиво продолжала смотреть в угли очага. В этой новой тишине Пандав ощутила изнеможение. Ее выжало досуха. Она исповедалась и очистилась, стала пустой. Напоследок можно было бы расплакаться, но что-то внутри нее выжгло все слезы. Она всегда была огнем, а не водой Закориса.

Когда Тьиво встала, Пандав взглянула на нее со смутным удивлением.

— Согласна ли ты пойти со мной? Я хочу показать тебе кое-что, — произнесла та.

Ни звука о своем сыне, ни отблеска боли и мучительной ярости, что прежде проступали на ее лице. Ничего. Слышала ли она вообще что-нибудь, эта искайская подстилка, заметила ли драгоценный ковер города, который раскинули перед нею?

— Где это? — поднялась на ноги Пандав.

— Снаружи, недалеко.

— Если хочешь, — кивнула Пандав, хотя у нее мелькнуло подозрение.

Они вышли из дома. У двери Тьиво взяла фонарь и зажгла его.

— Бог будет доволен, что ты не растрачиваешь его огонь на пустяки, — едко заметила Пандав. Но Тьиво, разумеется, не ответила.

Они прошли сквозь летнюю ночь, через выгон, где под стройными деревцами, точно валуны, лежали коровы. Каменная стена по большей части осыпалась, и, перешагнув через нее, они вышли к мандариновым деревьям и стоячим камням.

Свет фонаря больше мешал, чем помогал видеть, и когда он осветил купол, увиденное показалось обманом зрения. Но вот свет стал ровным. Его успокоило то, к чему они шли.

— Что это? — спросила Пандав, при взгляде на сияющую верхушку предмета вспомнив их приезд на ферму.

— Это всегда было здесь, внизу, — спокойно объяснила Тьиво. — Но деревья растут, и корни разрывают землю. Прошлым летом земля слегка тряслась, и оно поднялось.

Слушая ее, Пандав изучала светлое гладкое нечто, поблескивающее, как рыба, из разлома, вызванного землетрясением. Оно еще не полностью показалось над землей, а было зажато между каменными стенами. Тем не менее формой оно все-таки напоминало рыбу. Материал, из которого оно было сделано, походил на металл, но без единой царапины или вмятины. Вообще никаких отметин.

— Когда подойдешь ближе, появится проход, — сказала Тьиво.

Они пошли вперед — очень медленно. Фонарь жадно охватывал все перед ними, оставляя позади долину.

Как и было предсказано, в боку рыбообразного холма появился проход. Такие механизмы не были чем-то необычным, и Пандав доводилось слышать, что новые храмы змеиной богини часто снабжены такими дверями. Правда, ее насторожило то, каким образом отошла дверь — не в сторону, вверх или вниз, а каким-то образом повернувшись… За дверью не было видно ничего, кроме темноты.

— Ты заходила внутрь, Тьиво?

— Никогда.

— Боишься?

— Да. Там вечность, мне никогда не нравилось здесь находиться.

— Ты чувствительная. Должно быть, это и вправду плохое место.

Пандав забрала у нее фонарь, подошла ближе и посветила внутрь, разгоняя темноту. Их взорам открылось овальное помещение без единого угла, и она снова подумала о белой расе, вспомнила рассказы о круглых залах в их разрушенном городе на юге Равнин. И тут же фонарь высветил подтверждение этой догадки. На гладкой стене был вырезан узор — свернувшаяся кольцами змея, белая на белом. Ее нельзя было спутать ни с чем. Закорианка отошла назад, и внутренность холма снова погрузилась во тьму.

— Это храм. Народ Равнин понастроил их везде, и они разбросаны по всему Вису, даже в землях Дорфара есть такое. Должно быть, ему столько же лет, сколько горам.

Она чувствовала, что ее трясет — но не от страха. От змеиного храма исходил поток энергии, сверхъестественная сила, которой хотелось избежать, что бы ни говорила на этот счет Тьиво. Пандав отскочила, и электрическое ощущение исчезло.

— Зачем ты привела меня сюда? — спросила она.

— Здесь Ках, — ответила Тьиво.

— Нет, Ках — богиня Висов, — возразила закорианка, еле удержавшись от ругательства. — Твоя. Может быть, моя. А эта штука там — магия желтоволосых. Их богини, Повелительницы Змей, Анак.

— Ках простила мои грехи, — возразила Тьиво. — Ее рука все время протянута ко мне. Когда эта вещь поднялась из-под земли, ее наполняла Ках. Мне здесь страшно, но страх не имеет значения. Здесь я и получила способность исцелять и вызывать огонь. Я никому больше не рассказывала. Это место Ках.

— Этоих место, — разозлилась Пандав. В оцепенении она почему-то подумала о спортивных состязаниях между танцовщицами Саардсинмеи и светловолосыми девушками Ша’лиса. Неуместное, но всеобщее чувство — расовая неприязнь. Вечный поединок, война, не утихающая никогда, проявляясь как в больших делах, так и в мелочах. Разве Шансар не пел, накатываясь на Свободный Элисаар белой вопящей волной?

Пандав закрыла глаза — и увидела пылающую звезду, падающую с небес. Она разбилась о грудь земли, выжигая и раскалывая камень, прорубив туннель и похоронив себя в его глубине. Когда улеглись разорванные облака и тучи пепла, дымящаяся звезда лежала во рву, прорытом ею в долине посреди гор.

— Здесь, — Тьиво положила руку на плечо Пандав. — Ты видела звезду? Я тоже. Это воспоминания небесной колесницы Ках о том, как она упала.

— Магия Равнин, сила полета, — прошептала Пандав.

Тьиво взяла ее за руку и повела прочь от сверкающего купола-холма, храма, упавшей звезды и времени-рыбы, между мандариновых деревьев, на обычный выгон, где лежали и мирно жевали коровы.

Кости в ногах Пандав словно превратились в воду. Она села на жесткую траву, чтобы не зашататься.

— Мне там не понравилось, это не для меня, — сказала она, дрожа. — Но, конечно же, это имеет значение.

Тьиво спокойно дождалась, пока закорианка поднимется. Они вернулись в хижину и больше не разговаривали друг с другом.

Лежа рядом с Эрудом на тюфяке Тьиво, Пандав увидела во сне Саардсинмею после удара волны.

Она смотрела на нее сверху вниз, ибо парила на крыльях высоко над разрушенным городом. Далеко внизу простиралась пустыня с изломанными монолитами и грудами водорослей на остатках зданий. Она не узнала бы город, не будь в этом сне вооружена знанием его былого имени. Кружа над городом, как когда-то ястребы на охоте, она спускалась вниз сквозь ветер, бьющий в лицо.

Во сне крылатая Пандав оставалась бесстрастной. Вид руин города не трогал ее сердце.

На крыше храма Зардука, убранство которого вынесло наружу, все еще оставался корабль. Она подлетела к этому кораблю, покружила среди колонн и улетела прочь. Дальше располагался стадион, уничтоженный, как и почти все остальное. Теперь там зияла бездна — арена была завалена обломками самых разных вещей.

На северо-востоке лежал основной массив руин, увитый водорослями, с осколками ракушек на ступенях, крышах и мостовых, и усеянный всеми мыслимыми следами разом побежденного человеческого общества.

Снова подул ветер, очищая воздух своим дыханием, и прижал Пандав ближе к земле, хотя она все еще оставалась высоко над городом. Она зависла над тем, что, на ее взгляд, прежде было Могильной улицей.

Все покрывала грязь. Даже мрамор, казалось, по большей части обратился в грязь. Она с трудом различила среди развалин маленькую группу людей, которые сползлись сюда, словно нищие в трущобы после сбора подаяния.

Незримая Пандав парила среди грязных холмов и смотрела на них с легкой жалостью, не чувствуя родства. Она была далека от них во всех отношениях. Кто-то копался у камня, белизна которого еле проступала из слоев ила, и пытался вытащить за ноги чье-то тело. Остальные просто сидели и ничего не делали.