- А может, он вам для искуса послан был? - буркнул парнишка. - Как в пятом стихе второго свитка: «...и явился Апупию бес хвостатый и духом смрадный, и стал обольщать и уговаривать, чтоб повернул он вспять, ибо святой источник пересох и проще начерпать воды из болота»?

- Иди в келью, глупый отрок, - разозлился настоятель, отбирая у Микола яблоко, бережно обтирая о рясу и пряча в карман. - Мал ты еще - Божий промысел постигать! Утром вместо завтрака прочтешь двадцать раз молитву «О силе духа», авось разума прибавится. И чтоб никому не звука, что тут произошло! Отлучу!

Утро и два адепта наперегонки красили каменную ограду вокруг Школы Чародеев, Пифий и Травниц: первое - золотистыми лучами, вторые - известкой из ведерка. За их стараниями пристально наблюдал завкафедрой боевой магии Ксандр Перлов, и если к солнцу у него не было претензий, то адепты уже замучились промазывать каждую щелочку между камнями. Увы, единственное, в чем раскаялись воспитуемые трудом шалопаи, - это что попались на невинной, с их точки зрения, шуточке. Бойкая золотисто-рыжая девочка украдкой ткнула локтем собрата по несчастью: к воротам целеустремленно хромал насупленный парнишка лет пятнадцати, в грязной, изодранной рясе с крестом навыпуск. В одной руке гость держал тощую холщовую суму. В другой - отполированную ладонями палку.

- Чего тебе, юноша? - как можно ласковее спросил Ксандр. Маги с дайнами не шибко ладили, и давать конкурентам лишний повод для скандала не следовало. К тому же Алмит, сдавая черновик научной работы, признался, что этой ночью у него были какие-то трения с храмовниками. Небось жаловаться пришли...

Парнишка диковато сверкнул на него темными глазами.

- Желаю магии вашей богомерзкой обучаться, - нараспев ломающимся баском произнес он. - Дабы вручить душу мракобесам и через то стать орудием Божьим!

- Ну... заходи, - посторонился растерявшийся директор.

Микол шмыгнул носом, покрепче стиснул дрын и переступил порог.

- Ну вот, накаркал! - в сердцах сказал Важек внутреннему голосу, когда и за следующим дубом не оказалось знакомой развилки. Все-таки заблудился. И почему он не заночевал в Ольшанке, хотя корчмарь так уговаривал? Пожалел пять серебрушек, мол, в Жабках всего три за постель с ужином просят. И где они, те Жабки?

Голос виновато промолчал. Зато фыркнула кобыла - не то издевательски, не то Важек был так зол, что сейчас ему даже в березовом скрипе померещилась бы насмешка. Деревья, впрочем, не скрипели. Тихая, безлунная, удивительно теплая для середины осени ночь сладко пахла опавшей листвой. Плывущий перед всадником пульсар тускло, только чтоб не спотыкаться, подсвечивал лесную стежку.

- Ищи тогда сама ночлег, раз такая умная! - Парень бросил поводья и, отцепив от седла сумку, начал раздраженно в ней ковыряться. Тепло-то тепло, а к ночи, как говорится, из носа потекло.

Важек сунул голову в вязаное нутро безрукавки, заблудился в трех дырках и, пока выпутывался, пульсар с легким хлопком погас. Кобыла тут же споткнулась, сумка свалилась у парня с коленей и сгинула во тьме. Раздался звон стекла, потом хруст - кажется, неуклюжая скотина вдобавок на нее наступила. Вконец обозленный маг зарычал так, что лошадь вздрогнула и загарцевала на месте. Из-под копыт донесся еще один предсмертный брязг.

Сломав смертельный захват безрукавки, приструнив кобылу и подобрав сумку, Важек с минуту посидел неподвижно, привыкая к темноте. Начаровать новый светлячок - секундное дело, но стоит ли? Хуже одинокой прогулки по ночному лесу только одинокая прогулка с факелом. Все издалека видят: обед едет! А слава, кстати, у бора дурная. Не то чтобы совсем, за ягодами-грибами селяне в него ходят. Но днем. Так что правильнее будет спешиться и повести лошадь под уздцы, пустив вперед поисковый импульс.

Кобыла хлестнула хвостом и внезапно тронулась с места. Неужели видит дорогу? Самому Важеку казалось, будто лошадь бредет по колено в черной болотной воде. Хотя у нее-то голова ниже... Ладно, пусть топает. Авось на полянку вывезет, а там и костерок разложить можно.

Лошадь все ускоряла шаг. Всаднику даже пришлось ее осадить, чтобы ног впотьмах не переломала. Но кобыла больше не спотыкалась. Шла и шла, как по мостовой. Вскоре Важек тоже притерпелся к темноте и разобрал тропу, еще более узкую и заросшую. Она так недобро петляла между корявыми силуэтами кустов, что парень на всякий случай отвязал ножны с мечом от задней луки седла, перевесил за спину. Облетевшие макушки деревьев скребли звездное небо, как костлявые пальцы. В чаще время от времени мелькали зеленоватые огоньки, но это были либо простые искривницы, либо кто-то старательно притворяющийся ими, пока Важек не уснет.

Маг уже смирился с мыслью, что отсыпаться ему придется днем, но тут лошадь остановилась. Фыркнула, топнула копытом. Парень, не выпуская меча, с кряхтением сполз с седла, свободной рукой потер отсиженное. Лес прорезала широкая просека, оба конца которой терялись во мраке. Важек шагнул вперед и споткнулся о тележную колею. Наклонился, потрогал - на дне росла трава. В этом году здесь точно не ездили; вероятно, дорога ведет к выработанной каменоломне или заболотившемуся лугу. Угадать бы, в какой стороне пустошь, а в какой - селение...

Тут Важек заметил кое-что получше: белую трубу, а за ней и весь дом. Бревна сруба и крытая тростником крыша потемнели от дождей, раздерганный штакетник топорщился в стороны, мало отличаясь от окрестных кустов. Парень подошел поближе, задумчиво потрогал сломанную посредине коновязь. Потрескавшиеся, затянутые паутиной стекла в окнах окончательно убедили парня, что он набрел на постоялый двор. Простому леснику такая роскошь без надобности.

- Эй, хозяева! - на всякий случай окликнул маг, дергая за веревку висящего над крыльцом колокольчика. Та оборвалась вместе с проржавевшим билом, приветственно упав гостю под ноги.

Никто, конечно, не отозвался. Только в чаще зашебуршало.

Лошадь внезапно заупрямилась, задрала морду и прянула назад. Важек, насторожившись, проверил дом импульсом - никого. Ничего. Может, ей запах не нравится? С той стороны как раз ветром пахнуло, гнильем, сыростью и чуть-чуть - тухлятиной. Обычный лесной дух.

Привязав кобылу к дереву, маг вернулся к крыльцу, поднял щеколду и легонько толкнул дверь. Та заскрежетала так, будто вместо петель у нее были зубы. Пульсар осветил просторную, когда-то, наверное, уютную комнату с длинным столом, парой скамеек, камином и настенной коллекцией охотничьих трофеев: оленьи головы, лосиные, кабаньи. Траченные молью и изглоданные мышами, сейчас они выглядели как учебные пособия из аудитории нежитеведения. Пол усыпала труха, но, в общем, жить можно. Ночевать тем паче.

Важек осмотрел дом до конца, обнаружив пристройку-кухню, маленькую хозяйскую комнату с единственной кроватью и еще три на чердаке, для важных гостей. Остальным полагалось спать вповалку у камина. Парень уже возвращался к двери, когда та снова заскрипела. На сей раз - закрываясь. Ветер? Скорей всего, кобыла-то молчит. Но лучше выставить себя трусом, чем трупом.

Маг услал пульсар в дальний угол комнаты: пусть оттягивает внимание вошедшего. На цыпочках подкрался к двери и затаился у косяка, выжидая. С той стороны тоже безмолвствовали. Слышно было, как сердито бьет копытом лошадь, пытаясь дотянуться до жухлой осенней травки.

Важек уже собирался толкнуть дверь ногой, когда в нее поскреблись - легонечко, быстро-быстро. Словно мышь попыталась норку прокопать. Ага, в середине двери!

Мелькнула идиотская мысль о белочке, мучимой бессонницей. Потом - о синичке, когда царапанье резко перескочило в левый нижний угол... в правый верхний...

- Покажись, не бойся, гость непрошеный, - пробормотал окончательно сбитый с толку маг, тихонечко потянув меч из ножен. - Если ты нежить - будешь мне гонораром верным. Если зверь лесной - будешь шапкой любимой...

Снаружи бессовестно заржали: