— Не опускайте глаза! — разозлился Батька. — Почему вы ведете себя как нашкодивший первоклашка? Я что, из вас ответы клещами должен вытаскивать?

— Я думаю, что можно предпринять, — нашелся премьер.

— Раньше надо было думать. Теперь вот еще что: почему половина таможенных платежей проходит через «Парекс банк»?

— Он уполномочен на обмен валюты Эстонии, Литвы и Латвии.

— Вам известно, что запрещено проводить бюджетные средства через иностранные банки?

— Известно...

— А раз известно, то какого черта это происходит? — Лукашенко был в ярости.

— У нас с ними договор с девяносто третьего года. Истекает только в январе двухтысячного. В случае разрыва соглашения по нашей инициативе мы обязаны выплатить огромную неустойку, почти двенадцать миллионов долларов, — Снегирь стер со щеки выступивший от страха пот. — Я не могу взять на себя такую ответственность. Вы же сами, Александр Григорьевич, с меня за это спросите.

Батька немного успокоился и задумчиво побарабанил пальцами по столу. Наследие вороватого Шушкевича имело обыкновение всплывать в самое неподходящее время, как фекалии в засорившемся бассейне.

— А как вы объясните, Михаил Сергеевич, проект постановления правительства по продлению взаимоотношений с «Парекс банком»?

— Нам же надо менять прибалтийскую валюту, — премьер был готов к такому повороту в разговоре. — Как вы могли отметить, там не проставлено пока никаких процентов. Это проект, и он будет еще дорабатываться. Времени навалом...

— А мы никак не можем отказаться от сотрудничества именно с этим банком?

Снегирь почувствовал, что Президенту что то известно, и решил изобразить полнейшее непонимание проблемы. В конце концов, все неформальные связи премьера с руководством банка никак не были оформлены, и денежки за посредничество переводились на номерной счет главы правительства Беларуси в Австрию. Доказать причастность Снегиря к обкрутке бюджетных денег было невозможно.

— Можем. Только так или иначе уполномоченные банки выйдут на «Парекс». И мы вместо прямого канала обмена прибалтийской валюты создадим дополнительные звенья прохода денег. У «Парекса», по крайней мере, есть лицензия...

— Если мне не изменяет память, лицензию им продлевала Винникова?

— Она же тогда была председателем Центробанка, — Снегирь развел руками и мысленно улыбнулся.

Батька со всего маху сел в лужу. Назначение столь высоких персон, как Винникова, было исключительно в его компетенции. И предъявлять претензии он мог только самому себе. К тому же Винникова сбежала из под домашнего ареста не без участия офицеров КГБ, также подчинявшихся не премьеру, а лично Президенту. В вопросе с проворовавшейся председательницей белорусского Центрального Банка Снегирь был чист, как первый снег.

Президент тяжело засопел. Ему пришли в голову те же мысли.

— Подготовьте альтернативный проект постановления.

— Ясно, — спокойно кивнул премьер министр. — Но кого брать в партнеры?

— Поручите этот вопрос Центробанку. Я жду конкретные предложения через неделю, — Лукашенко перевернул страничку еженедельника и что то записал. — Пятого июля, в понедельник...

— Не успеем, — заявил Снегирь.

— Это еще почему?

— Надо провести массу переговоров. Даже если я сегодня оформлю поручение Центробанку, у них на создание рабочей группы уйдет два дня. Приплюсуйте к этому необходимость ознакомления с огромным количеством документов. Только на это потребуется неделя. А еще надо переговорить с десятками банкиров. Со многими придется встречаться лично и прощупывать обстановку...

— Михаил Сергеевич, вам надо брать пример с министра иностранных дел, — насупился Батька. — У Турпала Латыповича, в отличие от вас, хватает времени на решение всех вопросов. И он мне ни разу не сказал, что не успевает. Конечно, у него не все гладко получается, но его люди меня ни разу не подводили.

Председатель правительства поджал губы. Сатыпов был для него как бельмо на глазу. Себе на уме, ни с кем близких отношений не поддерживает, работает как вол, установил у себя в министерстве жесткую дисциплину, ни один сомнительный документ не пропускает. Из за Сатыпова подельникам Снегиря частенько приходилось искать обходные пути, когда речь шла о сделках с иностранными партнерами.

— Турпал Латыпович не решает бюджетных проблем, — парировал премьер министр. — У него в работе нет финансовой составляющей.

— Это не значит, что обязанности Сатыпова легче ваших, — строго сказал Президент. — Во многом благодаря министру иностранных дел мы имеем хорошие отношения с деловыми кругами других стран. И я попрошу вас не принижать его роль.

— Да я и в мыслях не держал как то принизить Турпала Латыповича. Просто с объективной точки зрения его работа отличается от моей.

— На то вы и премьер. И я надеюсь, что мои пожелания вы учтете.

— Александр Григорьевич! Неделя на вопрос о банках — это слишком мало. Не успеем, я вас честно предупреждаю. Мне же перед вами потом отвечать, когда не справимся.

— Хорошо, — сдался Батька. — Сколько вам нужно времени?

— Недели три, лучше — месяц...

— Так, сегодня у нас двадцать восьмое... К девятнадцатому июля справитесь?

— Думаю, да.

Снегирь прикинул, что за эти дни он сможет договориться о переориентации финансовых потоков, и дружественные ему коммерсанты успеют оформить соглашения с банками по новой схеме.

— Теперь, Михаил Сергеевич, займемся продовольственным аспектом... Что опять случилось с птицефабриками? Почему возник дефицит яиц?

— Вывозят, — безразлично ответил премьер. — В России цены выше, потому бизнесмены и сделали упор на экспорт продукции.

— Перестаньте мне кивать на Россию! — опять разошелся Президент и потряс многостраничной ксерокопией. — Вот у меня реестр закупочных цен. Где вы тут видите, что экспортные цены выше? Не знаете? А я вам отвечу. Именно наши чиновники установили такие правила, что продукция по несколько дней задерживается на не приспособленных для хранения складах. Якобы для сертификации... И яйца начинают портиться. Из за двух трех бюрократов мы стали терять до двадцати процентов продукции... Значит, так, Михаил Сергеевич. У вас время до завтрашнего утра, чтобы решить данную проблему. Вредные распоряжения отменить, процедуру сертификации свести до минимума, виновных наказать. Я ясно выражаюсь?

— Понял, Александр Григорьевич. Разберусь...

Небольшую толпу, собравшуюся возле импровизированной трибуны, Рокотов заметил издалека.

Он не торопясь дошел до того места, откуда были слышны возбужденные голоса выступавших, привалился плечом к бугристому, нагретому лучами солнца стволу каштана, вытащил сигареты и принялся слушать.

Разнообразием речи митингующих не отличались.

Поливали грязью Президента, обвиняли КГБ и его главу генерала Мицкевича в «геноциде» белорусского народа, взывали к прогрессивной международной общественности в целом и к Государственному Департаменту США в частности, косноязычно повествовали о судьбах диссидентов и визгливо требовали проведения какого то референдума.

Милиции поблизости не наблюдалось.

Влад дисциплинированно выбросил окурок в урну, сделал два десятка шагов и очутился за спинами собравшихся.

— ...Режиму мы говорим решительное «нет»! — стоящий на возвышении узкоплечий юноша с длинными сальными волосами и хипповскими «фенечками» на одежде нескладно взмахнул костлявой рукой. — Диктатура не пройдет! Не для этого мы свергали власть коммунистов и Москвы! Молодежь свободной Беларуси не будет жить под властью красно коричневых тиранов и их пособников из КГБ! Во главе с нашим лидером Анатолием Голубко мы выметем эту заразу из нашего общего дома!

Слушатели зааплодировали.

На место юноши взобрался немолодой очкарик в мятом костюме, поддерживаемый с двух сторон такими же слегка потасканными личностями.

— Дгузья!

Рокотов тихо хрюкнул. Оратор выглядел плохой пародией на Ульянова Ленина. Дерганые движения, выброшенная вперед рука, захлебывающаяся речь, картавость. Не хватало только бородки, кепочки и красного банта в петлице обсыпанного перхотью пиджака.