В обмен на прощение со стороны Власти Крстржембский сдал Главе президентской Администрации ставшие ему известными источники финансирования избирательной кампании столичного градоначальника и с легким сердцем нырнул в привычную для себя атмосферу интриг, подхалимажа и лжи. Того, что в газетах именуется «кипучей деятельностью на государственном посту».

— Итак, — Штази дочитал последнюю, доставленную десять минут назад сводку из района боевых действий и поднял глаза на приглашенных, — начнем с Кавказа. Первый вопрос к начальнику пресс службы. Каковы сейчас информационные возможности террористов в российских СМИ?

Крстржембский ловко извлек из вороха бумажек напечатанную на цветном принтере справку. Оформлению документов он всегда придавал первостепенное значение, привык со времен работы с Президентом, которому проще было продемонстрировать наглядный график, чем объяснить суть вопроса.

Вот и теперь в руках у чиновника оказался лист с красными, оранжевыми, зелеными, фиолетовыми и розовыми параллелепипедами разной высоты, испещренными названиями газет и журналов и фамилиями журналистов.

— Процентное соотношение поддерживающих контртеррористическую операцию СМИ и выступающих за политическое разрешение конфликта распределяется примерно как восемьдесят семь на тринадцать. По тиражности изданий общий итог таков: девяносто два — за, пять — выражают озабоченность, три процента либо еще не определились, либо размещают у себя оба мнения. В теле— и радиоэфирах соотношение девяносто четыре на шесть. Основную долю информации с чеченской стороны журналисты черпают из Интернета, со страниц удуговского сайта «Кавказ».

— Давайте не будем говорить «чеченская сторона», — поправил Крстржембского Секретарь Совбеза. — Ведь, насколько мне известно, чеченцы составляют менее трети личного состава банд. Лучше употреблять термины «боевики» или «террористы».

— Понял...

— Продолжайте, пожалуйста...

— Группа журналистов, выступающая с критикой методов ведения операции, достаточно разношерстна, но не нова. В основном это те, кто входит в холдинг Индюшанского или близок к нему. Плюс, естественно, правозащитники.

— А вы не пытались побеседовать с ведущими фигурами правозащитного движения и объяснить, что права русских и чеченцев идентичны и что бороться за их соблюдение надо одинаково, а не устраивать перекос только в одну сторону?

— Нет...

— Попробуйте.

— Будет исполнено, — Крстржембский скрыл свое недовольство.

Встреча официального рупора Кремля и министерств обороны и внутренних дел с группой правозащитников — это что то новенькое. В России принято не замечать критикующих власть и уж тем более не вступать с ними в какую либо полемику. Проще всего объявить всех правозащитников поголовно наймитами западных разведок и психопатами и тем самым закрыть вопрос.

Безусловно, в правозащитной среде хватает и агентов ЦРУ, БНД и Моссада, и тех, по кому плачет шприц с галоперидолом. Предостаточно и откровенных предателей, готовых за небольшие деньги выступить на любой стороне.

Но есть и нормальные люди.

Правда, их очень немного и они не являются «правозащитниками» в классическом и потому неверном понимании этого определения. Разумные люди, представляющие патриотические круги, как раз и стараются бороться за равное соблюдение прав любого гражданина. За что подвергаются обструкции со всех сторон — и со стороны власти, и со стороны коммунистической «оппозиции», и со стороны псевдодемократической «диссиды» во главе с Адамычем и Новодворской.

Крстржембскому даже не пришло в голову, что надо встретиться с патриотами правозащитниками. Он подумал именно о тех, кто просто так, ради дешевой популярности, или за деньги выступал всегда «против» любой власти.

А Штази, имевший в виду как раз патриотов, забыл расшифровать свое распоряжение, в результате чего оно было исполнено в обычной манере кремлевского бюрократа — наперекосяк и с противоположным нужному результатом.

— Дальше, — попросил Секретарь Совбеза.

— Вот схема на сегодняшний день, — Крстржембский не знал, о чем еще говорить, и подал своему визави ярко раскрашенный лист.

— Ясно, — Штази повертел график в руках. — Тогда вы свободны. Займитесь подготовками пресс релизов.

Начальник пресс службы объединенной группировки с облегчением покинул кабинет и возле приемной столкнулся с генералом Чаплиным. Тот, по своей старой привычке, изображал на лице глубокую озабоченность, должную показать окружающим всю серьезность и секретность исполняемой Василием Васисуальевичем работы.

Некоторые на это покупались, но те, кто знал Чаплина по службе, тихо посмеивались.

Генерал полковник всю свою жизнь посвятил борьбе с инакомыслием. Во времена социализма он ловил распространителей ротапринтных изданий Солженицына и Бродского и коллекционеров порножурналов. Первых он сажал десятками, со вторыми обращался более мягко, ограничиваясь порицанием и конфискацией в свою пользу иностранных изданий категории XXX. [43]

В следственном отделе Пятого Управления он заслужил славу старательного, но сильно тупого сотрудника. Даже подследственные иногда были вынуждены делать собственноручные приписки к протоколам допросов следующего содержания:

«Вынужден отметить, что, вопреки мнению следователя Чаплина, Вена не является столицей Швейцарии» или «Прошу обратить внимание, что роман Солженицына „Архипелаг ГУЛаг“ никоим образом не может считаться „образцом сионистской пропаганды“, как записано в обвинительном заключении следователя Чаплина».

— Сережа! — неискренне обрадовался Виктор Васисуальевич и кивнул на дверь кабинета Секретаря Совета Безопасности. — У себя?

— Угу, — Крстржембский пожал влажную руку генерала. — Но у него сейчас директор СВР.

— Тогда я подожду. Как у него настроение?

— Нормальное.

— Слушай, Сережа, — Чаплин понизил голос почти до шепота, — ты не в курсе, какие перспективы в деле Стульчака?

— Откуда? — удивился начальник пресс службы. — Я ж к прокуратуре и МВД касательства не имею. Я даже сути дела на сегодняшний день не знаю... А почему ты спрашиваешь?

— Ну у... — замялся генерал. — Они же вместе работали. Вот я и подумал, что теперь Стульчак сможет вернуться.

— Так он и так мог вернуться, — пожал плечами Крстржембский. — Только что ему здесь делать? По моему, читать лекции в Сорбонне гораздо интереснее, чем прозябать в Питере.

— Не скажи, не скажи...

— Витя, я не очень понимаю, к чему ты клонишь.

— Анатолий Саныч мог бы здесь очень пригодиться.

— Кому?

— Всем нам.

— А зачем?

— У него огромный опыт разводки ситуаций...

— Так поговори с Вовой.

— Видишь ли, я не знаю, как начать. И какие у них сейчас отношения...

— Нормальные отношения, — весомо сказал Крстржембский. — Володя никогда никого не сдавал. К тому же, насколько я понимаю, все дело против Стульчака яйца выеденного не стоит. Кто то решил его просто подставить.

— Не кто то, а «Щука», — Чаплин тут же назвал действующего питерского губернатора.

— Может быть. Я не знаком с подробностями...

— Мне они известны, — гордо заявил генерал. — Значит, ты считаешь, что принципиально обсудить этот вопрос можно?

— Наверное, — начальник пресс службы ушел от прямого ответа.

В Кремле лучше всего не говорить ни «да», ни «нет». Чтобы потом попросивший совета не стал обвинять собеседника в том, что тот подтолкнул его к неправильному с точки зрения бюрократической морали решению...

Когда за Крстржембским закрылась дверь, глава внешней разведки почувствовал себя более раскованно. Подловатого Крстржембского он недолюбливал и совершенно не понимал, зачем того после всего произошедшего взяли обратно в систему.

— Интересные новости из Косова.

— Слушаю, — Секретарь Совбеза отложил в сторону цветной график.

— Немцы начали захоронение ядерных отходов.

— Прямо в Косове? — удивился Штази.