Собеседники сочувственно кивали и выражали поддержку правозащитной борьбе советской леди. И еще они просили «оберегать» Андрюшу.

К семидесятым годам мадам Гоннор потеряла осторожность и стала постоянной посетительницей посольства США в Москве.

Это не могло не волновать КГБ, обеспечивающего личную охрану как академика Андрюши, так и хранимых им государственных тайн. Леночку несколько раз вежливо предупреждали о недопустимости дискредитации супруга, но она только злобно щурилась и обзывала офицеров госбезопасности «душителями свободы».

Наконец на стол Председателя КГБ СССР лег многостраничный доклад о параллелизме ядерных программ двух супердержав. Составившие доклад аналитики утверждали, что американцы в четырех случаях из пяти идут с советским ВПК ноздря в ноздрю и что темы работ в Лос Аламосе как то странно совпадают с теми проектами, что разрабатываются в институте академика Андрюши. С задержкой на год полтора.

Андрюшу вызвали на ковер в Первый отдел и задали прямой вопрос.

Но он уже был достаточно подготовлен женой, за полгода до этого знаменательного события почувствовавшей надвигающуюся опасность и принявшей срочные меры к обработке академика.

Андрюша нахамил кагэбэшникам, обвинил их во вмешательстве в его личную жизнь и в желании развести с мадам Гоннор и напоследок пригрозил, что при повторении такого разговора сообщит всему миру о планах СССР по размещению нейтронного оружия в космосе. В деталях. От подобного циничного волюнтаризма академика Председатель КГБ озверел и добился отправки мятежного Андрюши в закрытый для иностранцев город Горький. Где тот продолжил научные изыскания, но уже под плотной опекой спецслужбы.

Из факта ссылки мадам Гоннор раздула вселенский плач. О «диссиденте» Андрюше и его «страданиях и лишениях» вопили все западные СМИ. Правда, никто почему то не упоминал о том, что академику был сохранен ежемесячный оклад в шестьсот рублей, которые в те годы равнялись сумме в девятьсот пятьдесят долларов. Это при средней зарплате по стране в сто двадцать рублей.

Покой академика берегли две группы «волкодавов» из Второго Управления, благодаря чему Андрюша даже не запирал дверь собственной квартиры. Ибо спустя три секунды после любого несанкционированного проникновения в его жилище посягающие были бы скручены. Или застрелены на месте.

Когда в СССР началась перестройка, Андрюша с почетом был возвращен из ссылки и занял кресло депутата Верховного Совета, чем неожиданно для всех вызвал недовольство мадам. Гоннор опять оказалась на вторых ролях, при муже. Об Андрюше говорили по телевизору чуть ли не каждый день, а Леночку упоминали вскользь. Как боевую подругу, а отнюдь не как самостоятельную фигуру.

Смерть академика, как ни прискорбно это звучит, пошла мадам Гоннор во благо. Она наконец вышла из тени и засияла могучим «правозащитным» светом, собрав под свое костлявое крыло команду таких же, как и она сама, «профессиональных вдов». Теперь именно на нее были устремлены взгляды бывших диссидентов и набирающих силу молодых ворюг «демократов», именно ее приглашали на слушания в Конгресс США по проблемам Чечни и «оккупации» Прибалтики, именно она была распорядительницей наследия опального академика.

И Гоннор своего шанса не упустила...

— Белоруссия важна в стратегическом плане для любого настоящего правозащитника, — сказала она своим знаменитым прокуренным голосом развалившемуся в кресле напротив Щекотихину, — и вы, Юрочка, должны хорошо это понять. Там есть силы, на которые мы можем опереться. Нужно только их немного подтолкнуть. Посмотрите на Югославию... Четкий упор на преступления сербов против мирного албанского населения — и международное сообщество решило проблему Косова. Вук Драшкович изначально пошел в правильном направлении. Он акцентировал внимание на страданиях конкретных личностей и получил соответствующий результат. Еще месяц два — и от режима Милошевича останутся одни воспоминания. С этой сволочью Лукашенко надо действовать аналогично.

— У нас нет уверенности в том, что Запад вмешается, — Щекотихин мазнул рукавом дорогого пиджака от Бриони по пыльной пачке пожелтевших папок, громоздившихся на письменном столе в захламленном кабинете Гоннор, и скривился.

— Да а, у меня тоже есть сомнения, — мадам прикурила очередную «беломорину», — но следует использовать любой шанс. Митинг, арест чиновника, громкое преступление... В борьбе с диктатурой все средства хороши. Вы там на месте посмотрите.

— Меня удивляет безучастность российской прессы...

— Холопы, — Гоннор стряхнула пепел на немытый пол, — совковое быдло... Не умеют развивать тему. Все время отвлекаются на дурацкие идеи славянского братства и православия. Попов, я вам честно скажу, просто ненавижу. Правильно с ними на Украине и в Косове поступают. Православие вообще уничтожить надо. Чтоб и духу его не осталось, — перед соратником по борьбе мадам позволяла себе быть откровенной, — от него нам один вред.

Щекотихин кивнул. Спорить с полусумасшедшей мадам желания не было, все равно никакие аргументы ее не переубедят.

— А наши журналисты только и могут, что из мухи слона делать, — Гоннор показала собеседнику первую полосу газеты, на которой крупными буквами был напечатан заголовок «ПЕДОФИ ЛАТВИЯ», — вот пример. Самый свежий... Борьба с независимой республикой, только только сбросившей ярмо рабства. Придумали какие то истории про развращение несовершеннолетних и выдают их за правду. А знаете почему? Да потому, что латыши стали судить и сажать этих подонков из НКВД. А про Лукашенко ни слова.

— Может быть, обвинить его в чем то похожем? — Щекотихину пришла в голову свежая идея.

— Как? — живо заинтересовалась Гоннор.

— Это несложно. Смотрите... Он живет без жены, один в президентской резиденции. Супругу оставил в их старом доме. Зададим вопрос — «почему»? И ответим... Например, что диктатор — маньяк извращенец. Типа Берии. Насилует схваченных своими подручными из КГБ на улицах Минска девушек. Фактический материал подберем, у меня среди оппозиционеров есть хорошие завязки. Пара тройка свидетелей обязательно найдется. А Рыбаковский с Пеньковым обеспечат раскрутку...

— Мысль очень интересная. Аналогия с Лаврентием чертовски хороша, давненько такого не было. Нам бы еще Индюшанского подключить...

— Не выйдет, — Щекотихин сморщил нос, — слишком много берет. Рекламные расценки нам не потянуть.

— А если слить материал как сенсацию?

— Проверять будет. Индюшанский перед подписанием союзного договора с Белоруссией на открытую конфронтацию с властью не пойдет... Хотя и не откажет себе в удовольствии пропустить сюжетец в качестве сплетни. Особенно при наличии «овец» (Овца (жарг.) — потерпевшая или свидетельница). Тут даже не на самого Индюка выходить надо, а на его зама... Малашенкова. Этот менжеваться не станет, — в кругу «правозащитников» употребление лагерного жаргона было своеобразной модой. Даже для не нюхавших тюремной баланды.

Словечки из фени как бы подчеркивали испытания, выпавшие на долю диссидентов, хотя поголовно все «политические заключенные», отправленные в лагерь в постсталинское время, в зоне активно сотрудничали с администрацией и кумовьями[7]: крысятничали, строчили доносы на товарищей по несчастью и устраивали провокации по отношению к блатным, за что регулярно бывали биты, а некоторых, особенно отличившихся, «опускали» или топили в сортире.

— Вот видите, Юрочка, кое что вырисовывается.

— Тогда я сделаю вот что, — Щекотихин потеребил пальцами подбородок, — когда прибуду в Минск, первым делом обсужу этот вопрос с Богданковичем. Он не откажет, точно. А потом...

Мадам Гоннор покровительственно улыбнулась, обнажив желтые мелкие зубы.

— Излагайте, — Президент Беларуси расположился за приставным столиком напротив полковника из военной разведки.

— В результате проведенных мероприятий, — сухо начал полковник, — удалось установить следующее: объект, находящийся в квадрате «ноль сорок», представляет собой подземное сооружение в несколько этажей общей площадью не менее десяти двенадцати квадратных километров. Обследование объекта затруднено затоплением. В настоящее время обнаружено три шахты для ракет средней дальности с боеприпасом внутри.