Экспедиции прибывают в Антарктиду на кораблях. Поэтому тут хорошо прижились морские слова: камбуз, аврал, гальюн, кают-компания… В кают-компании, а если просто – в столовой, собрали всех новичков, и представитель местного профсоюза, радист Николай Соловьев, сказал:

– У нас тут маленький коммунизм. Денег – нема. Еды – сколько хочешь. Работы тоже навалом. Одним словом, так: от каждого по способности… Самый ненавистный инструмент в Антарктиде – лопата. За хорошую работу пишутся благодарности, особо отличившимся на морозе полагается стопка. Но поскольку отличившихся уже было много – водка кончилась…

Насчет техники безопасности. Надо беречься трещин. Ну а самое главное – это чтоб пузыри не пускать – тоска там по дому и прочее. Чтоб этого не было! Смелость нужна. Осторожность тоже нужна. Вот рядом трещины. Не то что человек – трактор нырнет, как будто и не было трактора. Туда – ни шагу! Особо корреспондентов предупреждаю. Если кому не терпится поглядеть – скажи. Возьмем веревку, шесты – как положено. Так… Ну что еще?.. Надо остерегаться солнца. Оно тут за день шкуру снимает, особенно губы сгорают. И глаза прячьте. Без темных очков – упаси боже…

После такой беседы мы поняли: покорять Антарктиду трудно, но можно. Был выходной день. Решили сделать малое путешествие вокруг Мирного. Сразу захотелось поглядеть на эти жуткие трещины. Они действительно рядом. Толщина льда метров тридцать – и во льду трещины. У края прозрачный голубой лед. Глубже лед становится темно-синим, а в самой глубине – чернота. Столкнули пустую бочку. Замирающий гул, а потом жуткая тишина. Даже с веревкой и шестами это место лучше все-таки обходить. Трещину присыпало снегом – настоящее минное поле. Материковый лед. Он медленно – сто миллиметров в год – движется к морю. Тут он рушится в воду – рождаются айсберги.

На морском льду тоже трещины. Собака по кличке Механик упирается, ерошит шерсть и не прыгает до тех пор, пока люди не прыгнут. Стараемся идти по чьим-то следам. Странные следы. Они выступают над снегом высокими бугорками – рыхлый снег выдуло ветром, а этот, примятый, остался. Из каждой ямочки и щербины на снежном поле идет бирюзовый, удивительной красоты свет. Кажется, в толще снега горят синие лампы. Геофизик Петр Астахов подробно объяснил это чудо: синева от сильного света.

Света действительно море. Если снять на секунду очки мир кажется голубым. Только каменный остров останется темным. Ходим по острову. Белые птицы, похожие на чаек, сидят на яйцах. Протянешь руку – не улетает. С криком кружится над головой хищный поморник. Огромный сильный летун. Что ему надо? Ага… В маленькой ямке – бурое, цвета камней, яйцо. Наклоняюсь. Птица делает крут и, разогнавшись, со свистом несется вниз. В одном метре от моей шапки поморник взвивается кверху. Делает круг, и снова атака. Вот так же минуту назад другой поморник пикировал на пингвина. Пингвин спал. Но, услышав свист крыльев, моментально вскочил, раскрыл клюв, испуганно и сердито забормотал. Это должно означать: «Я живой!» Поморник полетел искать новую жертву. Хищные санитары постоянно кружатся над колонией птиц – высматривают больных и ослабевших. Очень любят пингвиньи яйца, но свое гнездо отчаянно защищают. Я сделал снимки и отошел – поморник сразу же успокоился.

В этот вечер мы сварили на плитке десяток яиц капского голубя. Они крупнее куриных. Но белок синего цвета, резинистый, полупрозрачный. Яйца отдают рыбой.

Вечером разговор о пингвинах. Всех покорили занятные птицы. Но в самый разгар беседы вошедший летчик поманил меня пальцем.

– Завтра – серьезное дело…

В Мирный пришла тревожная радиограмма: «Авария. Вышла из строя коробка передач. Стоим».

В глубь Антарктиды, к полюсу холода, идет санно-тракторный поезд – пятнадцать человек на восьми тягачах с восемью санями. Из Мирного вышли месяц назад.

Все идет как обычно: люди здоровы, а металл не выдерживает. Уже брошен один тягач и двое саней. Вчера «сдал» еще один трактор. Надо лететь на помощь. Накануне прибывший из Москвы инспектор Аэрофлота Олег Николаевич Архангельский строго запретил брать на борт даже сотню килограммов лишнего груза. Доводы основательны: откажет один мотор – самолет камнем пойдет вниз. Но люди ждут помощи, и приходится рисковать.

Выбрали Ли-2 – самолет, который может сесть на бугристый снег рядом с поездом. Грузят огромный ящик с запасной коробкой передач. Грузят четыре бочки с горючим на обратный полет.

Инспектор качает головой и решает: «Сам полечу!» Первым пилотом садится летчик Виктор Кубышкин.

– Возьмите журналиста… – Хорошо понимаю, как нелепо просить, и все же: – Возьмите…

Летчики молча глядят друг на друга.

– Ладно, садись.

6 часов 30 минут. Солнце при сильном ветре. Кругами проходим над Мирным – набираем нужную высоту. Поселок еще не проснулся, только собаки бегают над занесенными домиками. В стороне зеленеют айсберги, поднимается бурая глыба острова Хасуэлла. Колония пингвинов кажется горстью мака у айсберга.

Ложимся на курс и медленно-медленно лезем вверх. Обязательно надо вверх, прямо от замерзшего моря Антарктида поднимается пологим ледяным куполом…

Высота три тысячи двести метров. Для нашего Ли-2 это не потолок, но ему уже тяжеловато. Кабина не герметичная. Дышим воздухом высоты. Воздух разрежен – кружится голова, клонит в сон.

Штурман Евгений Федорович Рудаков прокладывает путь. На земле нет никаких ориентиров, лишь белый снег. Но штурман все-таки что-то находит, делает аккуратные пометки на карте, подзывает меня поглядеть. Абсолютная высота три тысячи пятьсот, а земля рядом – двести метров, порой сто пятьдесят. Антарктида лежит под нами белой плоской горой.

Внизу черная точка. Это бочка, которую бросили с поезда. Десять километров – еще бочка. Потом брошенные сани. На пятьсот сороковом километре сиротливо уткнулся в сугроб брошенный трактор.

Пролетели станцию Пионерскую: из-под снега, как спички, торчат верхушки антенн. Станция безлюдна.

Моторы пожирают бензин. По шлангу перегоняем в баки горючее из четырех бочек. Все выше на ледяной купол забирается самолет. Хорошо видим след прошедшего поезда. Он делал петли, а вот укатанный снег – тут, видно, шел ремонт тягачей. И снова белая сверкающая пустыня. Один-единственный друг у нашего самолета – бегущая внизу тень.

На борту у нас запас теплой одежды, ракеты, запаянные ящики с аварийной едой: шоколад, спирт, галеты, сгущенное молоко. Рядом лежит груз для ребят: гостинцы, пачка свежих газет из Москвы и, главное, письма, письма, о которых по радио уже справились: «Везете?»

Тонкий след тянется дальше и дальше, в глубь Антарктиды. Поезд идет на станцию Восток. Пройдено семьсот восемьдесят километров. Впереди еще шестьсот сорок. С огромным уважением думаешь о людях, прочертивших эти линии на снегу. Шаг за шагом, тридцать километров за сутки. Курс, как и на самолете, определяет штурман. Еда, сон, ремонт, научные наблюдения – все на ходу. Мороз – пятьдесят пять градусов, ветер – на месте не устоишь. Снежная пустыня мертва, но человек живет здесь, работает, двигается. Медленно, но вперед и вперед! Поезд везет на Восток горючее, оборудование для станции и для похода еще более трудного. Этот поход начнется у Востока и пройдет в район «белых пятен» антарктической карты.

У поезда нас ждут. Сообщают погоду: «Вам повезло, сегодня тепло – всего сорок градусов».

Тракторами для нас немного примяли холмистый, твердый, как камень, снег. В морозном тумане на горизонте видим темную точку. Минута полета – и вот мелькнули сбившиеся в кучу сани, тягачи и пятнадцать человек с поднятыми кверху руками. Бегут к самолету, что-то кричат, подхватывают нас на руки. Обветренные, загорелые, чумазые. Первое слово: «Письма!» Хватают. Тут же, у самолета, разрывают конверты. Я, натянув свитер до носа, пытаюсь фотографировать, но аппараты замерзли. Закостеневшая пленка ломается…